Звездочёт

      В детстве колесо обозрения было одним из моих любимых аттракционов, сейчас же это место стало моим проклятием. Ещё ребёнком мне доставляло особое удовольствие быстро взбегать по ступенькам к слегка раскачивающейся кабине, а потом ждать, пока та поднимется вверх, отламывая и кладя в рот сахарную вату. Сейчас мне бы хотелось, чтобы меня просто оставили в покое, позволили остановить это чёртово колесо и сойти с него вниз. Они даже не спросили моего согласия, прежде чем запихнуть в этот дьявольский механизм, имеющий собственный голос, который за пару сотен лет стал мне ненавистен.       «Ру — ри — ра» — повторяло это «чудовище», вытягивая из меня душу, дабы ход времени продолжался. Эта машина медленно отравляла меня, превращая в бестелесное создание, имя которому Призрак.        — Это высочайшая честь, — все время нашептывало моё подсознание, — быть частью этой жуткой машины, служить ей топливом в каждом из миров.       В этом месте всегда было жутко холодно: мороз, кажется, уже добрался до моего сердца, сковав его в ледяные оковы вечности, а дыхание превратилось в клубки белого пара. Звёзды в этом мире были такими же холодными и далекими, как и он сам. Но, как не странно, живыми. Нет, я ещё не окончательно сошел сума, но, чёрт возьми, они будто разговаривали со мной, и у каждой для меня была своя история. С помощью них я мог видеть то, что происходило за пределами моей темницы. Но самое главное — я мог на это влиять.       В мире, что мне довелось увидеть первым, была Двуликая. Ее тёмная магия заворожила меня, заставила увлечься, пока односторонняя игра не перестала приносить прежнее удовлетворение. И тогда я расколол своё заледеневшее сердце на девять частей, создав из них юношей и девушек, которые должны были сдерживать тьму в том мире. И Летние принцы и принцессы много лет исправно выполняли возложенную на них работу.       Я же, отдав сердце, стал утрачивать связь со своим телом. Вскоре осталась лишь возможность видеть. Я видел, как зародился новый мир. Видел, как в него было занесено зло.       В том мире рос дуб, его могучие ветви простирались так далеко, насколько хватал глаз. На нём жила маленькая птичка — малиновка. Каждый день я слушал её пение, но и оно не могло дать то, что люди во всех мирах называют счастьем.       Но однажды я услышал её просьбу и просто не мог её не исполнить. Малиновка хотела стать человеком, увидеть мир глазами людей. Я дал ей тело мальчика, и моя малиновка покинула лес, ушла в мир людей.       Прошло много лет, и в тот самый лес пришел красивый юноша, в котором я узнал свою малиновку. Он срубил одну из ветвей старого дуба и сделал из неё посох. Я же отдал ему часть своего дыхания. Никто из живущих не сможет его уничтожить или использовать в своих целях. Драконий жезл возьмет в руки отверженная всеми душа — только она сможет установить равновесие между светом и тьмой.       Я умирал, становясь частью этой песни вечности, что пронизывала каждую точку мироздания. Мне нужен был посредник, тот, кто бы заменил меня в этих мирах, и я нашёл его. Эта глупая женщина, насквозь провонявшая ванилью, думала, что силы Великого достанутся новорожденной девочке, но я спутал ей карты. Я отдал их мальчику вместе со своими глазами, лишь жалея, что больше не увижу холодного света звезд.       Звездочёт не может жить без глаз, как человек не может существовать без души. Зато теперь я видел глазами того мальчика. Единственное, пожалуй, чего я не мог, это помочь ему самому. Моя сила, соединившись с его собственной, приносила одну только боль…       Теодор-Жермен Вирст был прекрасным звездочётом, впрочем, как и ещё один мальчик, чьи холодные узоры на стекле вызывали в моей душе неосознанный трепет, и я был рад, что оградил его от повторения своей судьбы. Его сила была нужна, чтобы колесо вечности слилось со временем. Драконий жезл скрыл мальчика от них, Заральда услышала его зов.       Звездочёты существовали всегда, но о них почти никто не знал. Их силу нельзя было ограничить, ей нельзя было управлять. Заральда — одна из немногих, кто знал об их существовании, и она сохранила мой секрет.