Яд и кинжал, или Цена выбора

― У неё есть голова на плечах, она знает себе цену. А ты ― ты ведёшь себя как четырнадцатилетняя девчонка, влюбившаяся в первый раз. ― Но я и есть четырнадцатилетняя девчонка, влюбившаяся в первый раз! ― Вот именно, ― отрезал он безо всякого снисхождения. ― Поэтому мы и прислушиваемся к Анне. (Филиппа Грегори, "Другая Болейн")

      Одно из самых полезных умений, приобретаемых в Доме Волны с колыбели, – ни взглядом, ни словом не выдавать своих истинных чувств. Из глубин показывается лишь то, что хотят показать, остальное же надёжно скрыто от посторонних глаз.       Поэтому Элиза фок Виртхайм-ур-Вестен держалась так, будто её помолвки, о расторжении которой, причём самым скандальным образом, стало известно всего несколько дней назад, никогда и не было вовсе. Если же кто-то всё же осмеливался спросить, что она сама обо всём этом думает, ответ был неизменным: "На всё воля Создателя". Однако лёгкая полуулыбка, появлявшаяся при этом на губах племянницы маршала Талигойи, весьма прозрачно намекала, что юная эрэа совсем не убита горем оттого, что теперь ей не придётся выходить замуж за потомка багряноземельских дикарей и уезжать в Кэналлоа с его столь непривычными, а порой и просто варварскими на взгляд талигойцев обычаями.       Доля правды в этом была. Рамиро Алва, даже будучи признан главой Дома Ветра, оставался чужаком, непредсказуемым и опасным – в этом дядя Элизы совершенно прав, – и его подданные были под стать своему герцогу. Талигойской эрэа, ставшей женой властителя Кэналлоа, пришлось бы приспосабливаться к совершенно другим, чуждым и непривычным, условиям. Однако племянница Эктора Придда, прекрасно умевшая вести себя в обществе и управлять хозяйством замка, как полагается девицам Дома Волны, издавна служившим образцом будущих супруг Людей Чести, не сомневалась, что добилась бы успеха. Вот только что пришлось бы для этого преодолеть? Герцог Алва всегда следовал лишь собственным желаниям и вполне мог попытаться запереть жену в Алвасете, не дав ей ни крупицы подлинной власти. Но с такой, как Элиза, подобное не удалось бы никогда… не потому ли кэналлиец и предпочёл какую-то безродную нищую прислугу с постоялого двора, которая, по слухам, даже читать и писать не умеет?! Его бывшую невесту это бы не удивило. Она помнила свою последнюю встречу с тогда ещё женихом…       …Закончив положенный по этикету танец с наречённой, герцог должен был проводить её к матери, чинно стоявшей у стены, как и подобает вдове, сопровождающей дочь, внучку или племянницу на бал. Однако Алва, словно не замечая устремлённых на них со всех сторон взглядов, вдруг решительно увлёк Элизу совсем в другую сторону. Она была озадачена, но ничем этого не показала, так как, будучи дочерью сестры Повелителя Волн и фрейлиной Её Величества, давно усвоила: если происходит что-то неожиданное и непонятное, лучше делать вид, что так и было задумано – меньше привлечёшь внимания и вызовешь сплетен потом.       Остановившись в тени одной из колонн, где никто не смог бы незаметно подойти к ним достаточно близко, чтобы услышать разговор – что Элиза, с детства любившая подслушивать, а при дворе отточившая это умение до совершенства, мгновенно оценила – кэналлиец наконец отпустил руку невесты и встал с ней лицом к лицу, пристально рассматривая. Они впервые оказались если не наедине, то, во всяком случае, не на виду ни у королевской четы, ни у герцога Придда с сестрой, и стояли друг к другу даже ближе, чем допускают придворные танцы.       Под цепким взглядом этих непроницаемых чёрных глаз многие, и не только женщины, смущались и терялись, но девица Виртхайм-ур-Вестен спокойно и невозмутимо смотрела в ответ, ожидая объяснений.       Алва усмехнулся:       - Что ж, по крайней мере, вы не трясётесь от ужаса перед "диким полумориском" и не озираетесь панически в поисках кого-нибудь, кто помог бы вам сбежать под благовидным предлогом. Это внушает надежду, что мы можем хотя бы попытаться поладить.       Наглость его слов и высокомерная снисходительность тона возмутила Элизу до глубины души. За кого он её принимает: за безмозглую дурочку вроде Моники Ариго или за какую-нибудь мещанку, не умеющую вести себя как подобает эрэа? Она никогда не забывала, что знатной девице приличествует учтивость, а доброй эсператистке – смирение, особенно в разговоре со своим женихом, однако на сей раз не смогла не съязвить:       - Вы слишком суровы к себе, герцог. Я не нахожу в вас ничего, что пугало бы или заставляло думать, что наш брак может быть хуже любого другого союза между Людьми Чести.       В глазах кэналлийца мелькнуло изумление, а мгновение спустя он расхохотался так, что на них начали оборачиваться.       - Вот такой вы мне нравитесь гораздо больше! – заявил Алва. В его взгляде и голосе заметно прибавилось теплоты. – Не обижайтесь: мне хотелось попытаться услышать вас, настоящую, а не звучащий из ваших уст голос короля, королевы, вашей матери, вашего учителя этикета или – помилуй Создатель! – вашего дядюшки. Пообщавшись с ним, я уже и не рассчитывал, что вы умеете шутить!       - Святой Адриан заповедал нам никогда не терять надежду, – постаралась девушка улыбнуться как можно очаровательнее, подражая тому "прелестному лукавству", которым вечно лучится играючи покоряющая в своё удовольствие мужские сердца Жюли Дорак. Потому что холодный высокомерный взгляд и хлёсткие слова в защиту дяди едва ли были бы уместны после того, как наречённый признался, что она ему нравится.       Об обоюдной неприязни герцога Придда и герцога Алвы Элиза была наслышана. Дядя не уставал возмущаться вызывающим поведением кэналлийского полукровки, но по дворцу ходили слухи, что этот полукровка посрамил маршала, как полководца, и не раз, чем и заслужил его пламенную ненависть. Впрочем, девушка считала, что вина, скорее всего, лежит на обоих: Эктор Придд действительно бывает необычно для своего Дома вспыльчив и опрометчив, а любые поражения воспринимает крайне болезненно, но лучшего бойца в Талигойе нет – турниры уже который год это неизменно подтверждают, – кэналлиец же и вправду откровенно пренебрегал обычаями Людей Чести, в чём Элизе только что пришлось убедиться на себе. Однако именно за этого человека ей предстоит выйти замуж: Талигойе нужна Кэналлоа, а престолу – Повелители Ветра, достойные занимать место рядом с королём Раканом. Так и объясняла королева Бланш, устроившая помолвку своей фрейлины с герцогом Алвой, свой выбор вдовой сестре герцога Придда и ему самому. Её Величество давно покровительствовала Дому Волны и желала возвысить его ещё больше.       - Тогда могу я надеяться на ещё один танец, эрэа? – улыбнулся в ответ Рамиро Алва.       - На это – можете, – дерзко блеснула глазами Элиза, подавая ему руку. Да, они обручены, но она не глупая девчонка, живущая мечтами о рыцаре из баллад и готовая мчаться со своим избранником на край света по одному взгляду. Она – эрэа из Дома Волны, племянница маршала Талигойи, и всегда будет ставить превыше всего интересы своей семьи и королевства. Именно в таком порядке. Это родичам и кровным вассалам Повелителей Волн тоже прививают с младых ногтей.       - Как вы находите наш двор? – спросила девушка, начиная танец.       - Одна половина – сущий курятник, а вторая – змеиное гнездо, – лениво отозвался кэналлиец. Элиза улыбнулась совершенно искренне, но про себя подумала, что сама предпочитает быть змеёй, нежели курицей. – Исключения, бесспорно, есть, но их явно недостаточно, чтобы сделать это место хотя бы сносным.       - Вы предпочитаете войну? – вопросительных интонаций в голосе его невесты почти не было.       - Разумеется. Там проще – и честнее.       - Но кое-что общее всё же есть, – усмехнулась она. – Единственный неверный шаг может стоить очень дорого… вплоть до жизни.       Рамиро Алва посмотрел в ответ пристально и серьёзно:       - Вас порадует Кэналлоа. Там можно будет отдохнуть от всего этого.       - Тогда это всё равно что Рассвет на земле… – вздохнула Элиза, мечтательно глядя в пространство над плечом жениха, чтобы тот, не приведи Создатель, не понял скрытого за её словами сарказма. Он в самом деле так наивен или рассчитывает усыпить возможные подозрения? Но племянница герцога Придда и фрейлина королевы слишком хорошо осведомлена об этой жизни, чтобы безрассудно верить красивым словам, пусть даже исходящим из уст собственного жениха. Едва ли в Кэналлоа нет змей и куриц в человеческом обличье, кроме того, здесь, в Кабитэле, даже гадючник по крайней мере знаком и привычен, а в Алвасете она будет чужачкой, промахов которой многие станут ждать и радоваться им… Но правила игры везде одинаковы, и Элиза знает, как играть, чтобы выиграть. К тому же за её спиной мощь её Великого Дома. Волны всегда скрывают больше, чем показывают. Она не проиграет.       Однако герцога Алву реплика невесты, похоже, настроила на сентиментальный лад:       - Тот, кто хоть раз видел рассвет в Алвасетской бухте или гранатовые рощи в цвету, согласится с вами, эрэа.       - Мне уже не терпится всё это увидеть! – восторженно заверила она, хотя в действительности будущую кэналлийскую герцогиню куда больше видов, как бы красивы они ни были, занимало то, как она сможет проявить себя и укрепить северный союз. Кто может её поддержать? Кто станет врагом? Вот о чём стоит думать, а не о гранатах в цвету.       - Наш край лучше всего осматривать с седла, – широко улыбнулся Рамиро Алва. Он явно привык легко покорять женские сердца, но на Элизу его чары не действовали. Кэналлиец, бесспорно, был красив, но даже эта красота была столь чуждой, что отталкивала не меньше, чем привлекала. Впрочем, это даже к лучшему: невеста смотрела на него ясным незамутнённым взглядом, и то, что она видела, во всяком случае не внушало ей отвращения – и позволяло надеяться, что строить общее будущее окажется не слишком сложной задачей. – Вы ведь ездите верхом?       - Как любая эрэа, – с видом скромности опустила глаза Элиза, про себя благодаря Создателя, что рядом нет дяди. Тот, блюдя честь Дома Волны, наверняка принялся бы с жаром уверять, что его племянница – прирождённая наездница, хотя на самом деле она, пусть и умела держаться в седле не хуже любой другой знатной девицы, терпеть не могла верховую езду и садилась на лошадь лишь тогда, когда избежать этого было совершенно невозможно.       - Вот и прекрасно! – с пугающей собеседницу радостью воскликнул Алва. – Когда придёт время, я покажу вам все достопримечательности Кэналлоа и Марикьяры.       "Создатель, помоги мне это пережить!" – подумала девушка, но вслух поинтересовалась с беззаботной иронией:       - Надеюсь, не в один день?       - Для этого нам пришлось бы оседлать крылатых коней Астрапа, – рассмеялся герцог.       - Смотрите не поминайте эту ересь при моей матушке и дяде, – улыбнувшись в ответ, предупредила Элиза.       - Им обоим давно известно, какой я безбожник, – кэналлиец вновь блеснул белозубой улыбкой, но глаза внезапно посерьёзнели, – однако это не помешало им просватать вас за меня.       "Им как раз мешало, причём это было наименьшее из возражений. Но оспаривать решение Их Величеств было невозможно, так что оставалось только возмущаться за закрытыми дверями в кругу ближайших родственников".       - Но всё же лучше не пугать их лишний раз до свадьбы, – делая вид, что не поняла намёка, отозвалась девушка.       - Было бы чего пугаться, – улыбка стремительно сходила и с губ. – Благочестивые посланцы Агариса – вот кого стоит опасаться, и герцогу Придду в числе первых. Вы ведь знаете, что они проповедуют и что выискивают?       Элиза кивнула. Разговор наконец перешёл на те темы, на которые она могла говорить свободно и получала от этого немалое удовольствие. И будь её наречённый хоть четырежды, хоть шестнадцать раз "безбожником", рассуждал он намного более здраво, чем её родственники и "друзья семьи".       Так что танец закончился замечательно – и вечер, казалось, тоже: прощаясь, герцог Алва задержал её руку в своей и вслух выразил радость, что впереди у них ещё много таких встреч "и ещё больше – намного лучших". На следующий день кэналлиец уехал – а ещё через три месяца нарушил все свои обещания…       …Возвращение обручального браслета и шарфа, который она, по обычаю, вышила своей рукой и послала жениху перед расставанием, конечно, стало для Элизы ошеломляющим ударом, но, читая прилагавшееся к ним письмо со знакомой печатью с вороном, она на несколько минут ощутила, как потрясение и неверие заглушают даже обиду и разочарование.       Такие истории теперь можно встретить разве что в балладах и романах, и даже там они выглядят очевидной сказкой или, по крайней мере, сценами из давно и безвозвратно ушедших времён. Всё происходящее казалось дурным сном: разве может герцог, глава Великого Дома, пренебречь союзом с другим Домом, расположением королевской семьи, долгом перед Талигойей и перед собственными владениями, в угоду… даже не блажи, как можно было бы сказать, будь счастливая соперница Элизы менее родовитой дворянкой или дочерью богатого купца, а сущему безумию?! Неужели он не понимает, чего это может ему стоить и чего будет стоить наверняка?..       На этой мысли воцарившийся в душе племянницы герцога Придда мрак унижения и злости вдруг прорезала молния злорадства. Рамиро Алва может быть властителем Кэналлоа и Повелителем Ветра, богатым и могущественным, как почти никто из Людей Чести, но эта выходка просто так с рук ему не сойдёт. Волны помнят, и горе тем, кто забывает об этом. Кроме того, разрыв помолвки – оскорбление и королевы, которая лично её устраивала, а Её Величество Бланш обид не прощает и умеет достойно за них отплатить. И, как бы по-разному в других Домах ни относились к Эктору Придду и его семье, но простолюдинка, ставшая герцогиней вместо маршальской племянницы, – пощёчина всему талигойскому дворянству. А может быть, и в самой Кэналлоа найдутся те, кому совсем не понравится величать своей госпожой вчерашнюю трактирную служанку… Человек, окружённый таким множеством врагов, обречён. В сущности, уже неважно, кто нанесёт решающий удар, – главное, что он неизбежен. Надо лишь дождаться. Ждать в Доме Волны тоже умеют, как нигде больше…       …Желание Рамиро Алвы соблюсти, вопреки своим обыкновениям, традицию и представить молодую жену при дворе вызвало среди Людей Чести настоящую бурю и привело в ярость королеву. Его Величество Эрнани постарался умерить накал страстей, заблаговременно отослав с различными поручениями подальше от Кабитэлы Эктора Придда и самых преданных его вассалов, но Бланш, хотя и позволила себя убедить, что принять герцога Кэналлоа и его новую супругу необходимо, прежде всего, ради Талигойи, тем не менее настояла, чтобы главы остальных двух Великих Домов на церемонии также не присутствовали.       Однако тех, чья гордость уступила любопытству, какова собой в действительности девица, которую Алва подобрал на каком-то постоялом дворе и женился на ней, разорвав помолвку с племянницей маршала, было предостаточно, так что оскорбительно пустым зал не казался. То, что от Дома Волны здесь были лишь единицы, которых обязывали придворные должности или необходимость быть глазами и ушами самого герцога Придда или его соратников, никого не удивляло. Гораздо больше поразило всех то, что на приём явилась отвергнутая невеста кэналлийца. Они, похоже, считали, что Элиза просто хочет увидеть, на кого её променяли… Глупцы! Для такого она слишком разумна. Но недавнее письмо дяди заставило её решиться не только прийти сюда, но и искать новой встречи с мужчиной, который пренебрёг ею…       Появление властителя Кэналлоа с женой поразило всех, от короля и королевы до последнего пажа. Те, кто пытался представить себе ту, на кого Алва променял племянницу Повелителя Волн, обычно рисовали в своём воображении сказочную Закатную Тварь во плоти: невероятно прекрасную и откровенно развратную, способную одним взглядом легко заглушить голос и разума, и долга. Однако невысокую худенькую светловолосую девушку в синем кэналлийском платье, которую бережно вёл за руку Рамиро, можно было назвать самое большее хорошенькой – и то её без труда затмили бы даже те из эрэа, что никогда не считались первыми красавицами. Элиза Виртхайм, внешность которой была скорее образцом безупречной правильности, чем магнитом для мужских взоров, рядом с ней казалась не уступающей красотой легендарной демонице-найери. Многим приходило в голову, а кое-кто и высказывал шёпотом соседям, что, похоже, слухи, что так горячо поддерживает маршал, возникли по крайней мере не на пустом месте…       Когда герцог Алва остановился у подножия трона и приветствовал короля и королеву, Бланш в ответ лишь коротко и сухо кивнула ему, а его жену не удостоила и взглядом, словно той и вовсе здесь не было. О том, чтобы, как обычно в таких случаях, протянуть руку для поцелуя, разумеется, и речи быть не могло. Эрнани, однако, не мог не произнести в ответ положенные слова – и в его голосе вдруг послышалась какая-то странная грусть… впрочем, так могло показаться из-за усталости: серая лихорадка выпивала из Его Величества все силы.       Недавняя служанка с непривычным для талигойских аристократов именем Октавия, не иначе как шуткой самого Зеленоглазого ставшая герцогиней Алва, долгое время не поднимала глаз и только ближе к концу речи короля стала боязливо коситься по сторонам. "Чувствует свою неуместность здесь?" – гадала неотрывно наблюдающая за ней бывшая невеста её мужа. Это бы говорило в её пользу. Ясно, что безродная трактирная прислуга не могла отказать герцогу… но неизвестно, не вынудила ли она сама его чем-то на это безумство. Если верно последнее, вполне может быть, что вся эта робость и застенчивость – лишь маска, чтобы убедить двор, что в случившемся виноват только кэналлиец. Очень умно – и крайне подло. Нет хуже блудницы, притворяющейся праведницей и жертвой.       Но на какую-то фразу Эрнани Октавия Алва вдруг вскинула глаза – и те немногие, кто, как Элиза, ещё продолжал посматривать на неё, изумились сильнее прежнего. Эти глаза были необычайной синевы, какие, казалось до этого момента, бывают разве что у эвротов, мифических демонов Ветра, да у принцесс из сказок – но никак не у живых людей, а тем более у какой-то служанки с захолустного постоялого двора!       Впрочем, молодая герцогиня тут же смутилась – во всяком случае, по виду, – отвела взгляд, растерянно скользнув им по фрейлинам королевы… и поймала взор серых глаз Элизы, по воле Её Величества стоявшей ближе всех к Бланш.       Племянница герцога Придда и от природы была выше, а каблуки и милостивое (и, несомненно, продуманное) решение Её Величества позволяли ей взирать на Октавию сверху вниз, словно с пьедестала. Высоко поднятые по последней моде каштановые волосы добавляли роста ещё больше. Несмотря на тяжесть причёски, Элиза держала голову прямо и гордо и смотрела со спокойной уверенностью человека, вознесённого над другими по праву рождения. Строгое лиловое платье и немногочисленные фамильные драгоценности, кое-что из которых помнило ещё Гальтару, завершали идеально аристократичный образ. Как заметила королева, восхитившись элегантностью любимой фрейлины: "Истинно благородная внешность не нуждается в лишних украшениях. А на крестьянскую клячу можно надеть хоть сбрую червонного золота с ройями, но от этого она не перестанет быть клячей". Естественно, Её Величество поняла замысел Элизы и охотно ему поспособствовала.       Встретившись взглядом с Октавией, юная эрэа позволила мелькнуть в своих глазах ледяной надменности – и её "счастливая соперница", вся съёжившись, точно испуганная мышь, вновь уткнулась взглядом в пол и больше не поднимала его в течение всей оставшейся аудиенции. Элиза торжествующе усмехнулась про себя. Сапфирам, как бы красивы они ни были, не выстоять против закалённой стали.       Но кое-кому и эти… примечательные глаза покажутся доказательством слуха, распространяющегося всё шире. Круги по воде… И чем скорее она предупредит кэналлийца, тем лучше. Что бы ни чувствовала и ни хотела девушка Элиза, эрэа фок Виртхайм-ур-Вестен обязана помнить о Доме и Талигойе. Когда вокруг забывают о долге, необходимо, чтобы хоть кто-то хранил ему верность…       …Продолжение приёма никаких неожиданностей не преподнесло. Завершив обязательную речь и прояснив несколько важных вопросов (племянница маршала была не единственной, кто насмешливо отметил, что герцогиня Алва, похоже, понимала не больше четверти слов, не говоря уж о сути), Эрнани удалился. За ним последовала и Бланш, сославшись на дурное самочувствие, но фрейлинам позволила остаться. Гости переместились в соседний зал, и кое-кто всё же решился поговорить с кэналлийцем. Элиза знала об этом, так что могла не беспокоиться, что тот уедет сразу после аудиенции. И Октавия, жавшаяся к мужу боязливым щенком, только поможет, сама того не зная, – заранее было ясно, что без неё он дворец не покинет, так что можно будет не слишком торопиться. Совершенно несложная по меркам королевского двора интрига, предпринятая Элизой, преследовала главным образом именно эту цель, но та, на которую она намекала своим сообщницам, тоже не была обманом. Возможность совместить полезное с приятным – большая удача.       Ждать долго, естественно, не пришлось: поигрывая веером, к герцогу подплыла Джозефина Тристрам:       - Эр Алва, не позволите ли похитить ненадолго вашу очаровательную супругу?       С Моникой или Жюли кэналлиец, в прошлые свои визиты во дворец узнавший их слишком хорошо, чтобы верить в сколь-нибудь благожелательные намерения по отношению к своей жене, наверняка бы её не отпустил, но графиня Тристрам прибыла ко двору совсем недавно, и о том, что она с первых дней при королеве держит руку его бывшей невесты, Рамиро Алва знать не мог.       - Ты согласна, Октавия? – обратился он к супруге, смотревшей на подошедшую фрейлину огромными изумлёнными глазами.       "При посторонних, к тому же во дворце, обращаться по имени и на "ты"? Как вульгарно!" – невольно отметила про себя Элиза. Можно было держать пари, что Джозефине пришло в голову то же самое: её брови на миг взметнулись, но, разумеется, в отличие от бывшей служанки, выражение удивления этим и ограничилось.       - Да… конечно… – пролепетала синеглазая девица, залившись густым румянцем. Ещё одна деталь, беспощадно выдающая простолюдинку, – любой эрэа с детских лет внушают, что она не должна краснеть.       Но не похоже было, что Октавия просто не знала, как отказать. Судя по тому, с каким доверчивым видом она шагнула к графине Тристрам, эта деревенская дурочка действительно поверила, что та хочет с ней подружиться. Неужели никто – и в первую очередь сам герцог – не потрудился разъяснить ей, каковы нравы при дворе? Или он полагает, что Джозефина рассчитывает через его жену чего-то добиться от него? В таком случае Алве придётся разочароваться… хотя и не так, как Октавии. Элиза, не удержавшись от коварной улыбки, спрятала её за веером.       Со скучающим видом она двинулась вдоль стены, остановившись так, чтобы, будто бы задумчиво глядя в пространство, иметь возможность боковым зрением наблюдать и за герцогом, и за его супругой, уже попавшей в кольцо мило улыбающихся заговорщиц. "Глупая лань и не замечает, что её загоняют, – злорадно подумала племянница маршала, выбравшая место специально, чтобы слышать их разговор. – А когда поймёт, будет уже слишком поздно. Впрочем, в этом и заключается мастерство охотника…". Охотницей была она, а наперебой представлявшиеся герцогине Алва фрейлины, от Моники Ариго, с которой, несмотря на вопиющую глупость этой девицы, приходилось поддерживать подобие дружбы из-за давнего и прочного союза дяди с кансилльером, до Жюли Дорак, вообще-то давней соперницы Элизы, но в этом случае союзницы, – её гончими. И даже её личное участие не требуется – как рвать дичь, собаки знают сами. Зачем делать что-то самому, когда можно устроить так, что всё сделают за тебя, причём порой с немалым удовольствием, а кое-кто – и искренне веря, что поступает по собственной воле?       Октавия тем временем, отвечая на вопросы собеседниц, робко и неуклюже рассказывала о Кэналлоа:       - …Раньше я думала, что такая красота бывает только в сказках или в Рассветных садах! И до сих пор, как просыпаюсь, тут же бегу к окну, чтобы убедиться, что всё это за ночь никуда не исчезло – ни море, ни рощи…       "И всё это должно было быть моим", – гневно подумала Элиза, невольно чувствуя, как сжимаются зубы, и поспешила вновь прикрыть лицо веером.       - А сам замок! – восторженно вздохнула Эдит Карлион, дочь ещё одной сестры Эктора Придда. Кузина умело разыгрывала из себя глупышку, если находила это нужным, и никто не мог доказать – а многие и не предполагали – что слова, якобы оброненные этой юной эрэа по недоразумению, в действительности были отравленными стрелами, пущенными с дальним прицелом. – Говорят, в нём необычайно гармонично соединяются талигойская и багряноземельская архитектура, а некоторые внутренние помещения копируют позднегальтарский стиль!       Юная герцогиня, разумеется, растерялась, скорее всего, впервые услышав о стилях архитектуры:       - Замок… да, он чудесен. Он словно вырастает из скалы… и высокие потолки, и колонны, словно летят вверх… и фонтаны…       - И роскошная библиотека, – с мечтательной улыбкой подхватила Жюли Дорак. Дед её был одним из яростных противников маршала, но Жюли принадлежала к числу людей, которые отстаивают только свои собственные интересы, и то, что Рамиро Алва, отвергнув Элизу Виртхайм, назвал своей женой не графиню Дорак, а какую-то трактирную служанку, привело признанную красавицу в бешенство. Но сейчас она мягко и ласково улыбалась ненавидимой ею от всего сердца женщине, и не подозревавшей, что это ангельское личико – маска, за которой скрывается душа Закатной кошки. – Как я вам завидую! Говорят, там есть даже творения Иссерциала в подлиннике! Не правда ли, его всё же лучше читать на гальтарском? В переводе, даже самом лучшем, едва ли возможно передать все детали и нюансы, к тому же язык оригинала помогает проникнуться духом произведения.       Об Октавии Алва сплетничали, что она и талигойскую-то грамоту начала учить только после замужества, и, похоже, если и грешили против истины, то ненамного. Она мучительно покраснела, вновь упёрлась глазами в пол и совершенно по-мещански принялась комкать синий шёлк юбки.       - Иссерциал близок не всем, – сделала вид, что приходит на помощь, Шарлотта Гонт, дочь преданнейшего из вассалов герцога Придда. – Истории гайифской любви, даже описанные пером величайшего поэта древности, не каждому нравится читать. – Судя по тому, что лицо жены властителя Кэналлоа цветом почти сравнялось с полем герба Эпинэ, что такое любовь по-гайифски, ей, во всяком случае, было известно. Странно было бы, если бы девица, всю жизнь работавшая на постоялом дворе, а выйдя замуж, переехавшая в Алвасете, жители которого смотрели на такие вещи не менее свободно, чем в Паоне, этого не знала! – Я уверена, герцогиня, как и все мы, любит старинные баллады. Вы ведь наверняка читали историю ведьмы, которая обольщала рыцарей, приезжавших в её замок, и одним поцелуем выпивала из них жизнь, пока не нашёлся тот, кто не забыл о чувстве долга перед невестой и отказался?       "Любопытно, у этой девицы возникнет хотя бы тень подозрения, на что ей намекают, или для неё это слишком тонко?"       - Нет… – Шарлотте всё же удалось её задеть: в синих глазах появилось что-то иное, чем растерянность и смущение. – А что с ней потом случилось?       - …уехал, и её тоскливый взгляд       Всё чувствовал, но не смотрел назад.       И с первым лучом солнца отошла       Та, что чужим дыханием жила, – выразительно прочла наизусть Жюли, разумеется, опередив всех.       Октавия печально вздохнула, и Элиза с изумлением поняла, что она действительно тронута этими строками.       - Вы разочарованы, герцогиня? – поинтересовалась графиня Ариго. Хотя Моника умом и не блистала, примитивной хитрости ей было не занимать, как и жестокости – своего гербового леопарда она вполне стоила. – Правда, я, когда впервые это читала, думала, что рыцарь отрубит ей голову, как и подобает поступать с чудовищами, и бросит к ногам своей невесты.       "И это говорит та, кто, увидев мышь за полкомнаты от себя, тут же падает в обморок".       - А если она вовсе не была чудовищем? – робко, но всё же возразила Октавия. – Если она тоже была кем-то проклята или околдована и ждала того, кто увезёт её из этого замка, освободит, подарит новую жизнь? Того, кто сможет полюбить её… и кого полюбит она… – щёки её вновь вспыхнули, а синие глаза смущённо потупились.       "Она, несомненно, говорит о себе, но это вовсе не оправдания. Либо она совершенно не чувствует себя виноватой… либо действительно не виновата, – пристально наблюдая за герцогиней, всё же допустила Элиза. – Но всё равно: даже если этот безумный брак целиком и полностью на совести герцога Алвы, безродной девице, прислуживавшей в трактире, не место среди Людей Чести, и это они оба должны понять".       - У вас такая богатая фантазия! – притворно восхитилась Джозефина. Хотя она и происходила из семьи кровных вассалов Дома Скал, её отец давно уже оглядывался на герцога Придда. – Вам бы самой слагать баллады: я уверена, такого Талигойя ещё не слышала!       - Особенно если вы сами их и будете исполнять, – добавила Моника, несомненно, намекая на тоненький голосок Октавии, который даже после занятий с лучшим учителем едва ли стал бы пригоден для пения на публике. – Вам больше по душе играть на лютне или на арфе?       - Я… – герцогиня вновь смешалась. – Рамиро чудесно играет на гитаре – это такой южный инструмент, похожий на лютню – и любит, когда я ему подпеваю… Но…       - Значит, вы сыграете нам на лютне? – изобразила восторженное предвкушение графиня Ариго. – Например, "Дыхание осени" или "Волшебную гору"? Ноты наверняка найдутся.       Джозефина закашлялась, Эдит стремительно поднесла к лицу веер, и даже губы Шарлотты невольно дрогнули: оба эти произведения были сложны в исполнении даже для умелого музыканта.       - Простите, но… – Октавия мучительно покраснела, – я не знаю нот… и…       - Какая жалость! – лицемерно вздохнула Моника. – Но ничего – может быть, в следующий раз?       Все, кроме Октавии, прекрасно понимали: если этот "следующий раз" будет, желающих указать посмевшей явиться в круг талигойской знати простолюдинке её место и поразвлечься при этом окажется ещё больше, и уколы наверняка станут ещё болезненнее.       - Надеюсь, – Жюли – с виду само дружелюбие – взяла странно тонкую и слабую для служанки руку жены герцога Алвы. – Эти пальчики, кажется, просто созданы, чтобы перебирать струны.       Октавия смутилась ещё сильнее: разумеется, если её пальцы что-то и перебирали, то разве что пшено или горох, и издёвка графини Дорак попала точно в цель.       - Моя матушка говорит, что есть лишь четыре вещи, достойные занимать руки благородной девицы: книги, музыка, вышивание и поцелуи её рыцарей, – лучезарно улыбнулась Эдит.       Это были подлинные слова тётушки Кунигунды – к Элизе она тоже не раз обращалась с этой фразой. Нетрудно догадаться: хотя кэналлийские и морисские снадобья славились на все Золотые Земли, даже они не могли за столь короткий срок полностью стереть с рук Октавии следы лет чёрной работы.       - Лицо и руки для эрэа – всё равно что щит для рыцаря, – заявила Моника. – По ним можно понять если не всё, то самое важное точно.       "Вы сами не подозреваете, насколько правы. Поэтому лицо всегда надо держать, а руки – хранить в чистоте, во всех смыслах".       Сейчас по лицу и рукам герцогини Алва, алым цветом соперничавшим с платьем самой графини Ариго, было безошибочно ясно, что она готова сквозь пол провалиться от стыда.       - И их надо уметь украсить, – добавила Жюли с притворной заботой и предупредительностью. – Сапфиры в ваших кольцах прекрасны, но заставляют кожу казаться прозрачной, будто неживой, и все жилки на кисти бросаются в глаза. – Поразительно: ещё мгновение назад казалось, что покраснеть сильнее Октавия уже не сможет. – Вам лучше носить чёрные ройи или бриллианты, или хотя бы заказать окаймить ими сапфиры.       - Рамиро говорит, что чёрный цвет для меня слишком мрачен, – еле слышно пискнула герцогиня, не отрывая глаз от пола, но, уловив в её голосе сомнение, графиня Гонт поспешила развить успех:       - Не хочу ничего сказать против вашего супруга, – в действительности Шарлотте очень этого хотелось, и сказать она могла бы многое, – но мужчины в таких вещах не разбираются. Давно известно, что чёрный придаёт коже сияние, а любой женщине, – на этих словах она сделала едва заметное ударение, – величественность, и особенно идёт к светлым волосам. Не зря пословица гласит: эрэа в красном – роза, а в чёрном – королева! К сожалению, не всем так везёт с гербовыми цветами, как вам.       И, судя по робко вскинувшемуся взгляду, Октавия ей поверила, не подозревая, что эта пословица, как и любая другая, справедлива не всегда и к ней уж точно не относится: чёрное платье превратит её в привидение или, скорее, упоминаемую в некоторых древних манускриптах "синеглазую сестру смерти". Если кэналлиец позволяет жене заказывать или покупать себе наряды самой, может выйти презабавно…       Но на этой злорадной мысли Элиза, в очередной раз бросив взгляд в сторону Рамиро Алвы, увидела, что он, распрощавшись с последним собеседником, двинулся в сторону своей супруги. Тут же позабыв о мистерии, которую поставила и только что с искренним удовольствием наблюдала, она, не теряя ни мгновения, скользнула ему навстречу и, поймав взгляд герцога, поднесла сложенный веер к губам и тут же незаметно указала им на ближайшую колонну у стены. Это означало: необходимо побеседовать, как можно более скрытно.       Брови кэналлийца на миг сдвинулись к переносице, однако он еле заметно кивнул, и девушка, больше не глядя на него, прошла мимо, раскланялась с несколькими знакомыми, незаметно переместилась к стене и, ускорив шаг, нырнула в выбранное укрытие. Алва уже ждал её там.       - Эр Алва, – холодно кивнула Элиза.       - Эрэа… – если бы она имела дело с другим человеком, могла бы поклясться, что он смущён. Но Рамиро Алва?.. – Позвольте мне сказать. – Она нахмурилась, но тем не менее кивнула. – Я ждал этого разговора с того момента, когда собрался вернуться в Кабитэлу, и, поверьте, не собирался от него уклоняться, потому что на объяснение вы имеете полное право. И даже не надеюсь, что вы меня простите, потому что сам сознаю, что поступил недостойно мужчины, не говоря уж о рыцарстве. – Элиза онемела: герцог Алва хотя бы признаёт свою вину?! Если он ещё и начнёт молить о прощении, можно смело ожидать скорого пришествия Создателя. – Как бы я ни относился к вашему дяде, матери, королеве, вы не заслужили такого удара в спину. И всё же не могу просить прощения за свой брак, потому что с того мгновения, когда я увидел Октавию, моя жизнь без неё стала невозможна. Я никогда не верил не только в Создателя и Леворукого, но и в судьбу, однако она явилась мне в образе моей жены. – Его собеседница не знала, что и думать. Это действительно походило на безумие. – Во мне не осталось ничего, кроме знания: если мы расстанемся, я просто не смогу жить дальше. И прошло немало времени, прежде чем я понял, что должен был вернуть ваш браслет и шарф вам лично, пусть даже уже после венчания, а не отправлять их с наскоро нацарапанной запиской, из которой теперь сам не могу вспомнить ни единого слова.       - Она казалась написанной в горячечном бреду, – медленно разомкнула побледневшие губы Элиза. – Я перечитывала каждую фразу по нескольку раз и всё не могла поверить.       - Нет, это не было ни горячкой, ни опьянением, хотя о любви порой и говорят так, – тихо возразил стоящий напротив неё мужчина, так непохожий сейчас на того герцога Алву, которого знали при дворе Эрнани. – Я словно пребывал в каком-то ином мире, где не было никого, кроме меня и Октавии… Но когда пришлось вернуться с небес на землю, – в чёрных глазах мелькнул гнев – на самого себя, как поняла потрясённая Элиза, – я повёл себя, как последний трус, не желая и вспоминать о вас. И всё равно думал, несколько раз даже набирался достаточно мужества, чтобы написать, но останавливался при мысли, что моё письмо, скорее всего, нераспечатанным полетит в огонь, – и понимал ваши чувства. – Кэналлиец невесело усмехнулся.       - Вы плохо меня знаете, герцог, – у неё наконец хватило сил на обычную иронию. – Я не настолько вспыльчива, чтобы сжечь не читая послание даже от злейшего врага.       - А я стал для вас врагом? – он пристально взглянул ей в глаза. – Вам было так больно?       "Это следует понимать как "Вы всё же были влюблены в меня?"? Похоже на то… Тогда надо быть крайне осторожной: самолюбие мужчины задевать опасно, а тем более такого мужчины".       - Вы сами назвали это ударом в спину, – тихо ответила Элиза, отводя взгляд. – И теперь я поняла, как умирали на арене невольники, которых в старину в Гайифе заставляли сражаться друг с другом на потеху толпе. – Она растянула губы в жёсткой злой усмешке: – Если бы за каждый взгляд жаждущих узнать, чем я привела в такой ужас бесстрашного герцога Алву, что он женился на первой встречной служанке, лишь бы избежать брака со мной, я получала хотя бы мелкую монету, то уже могла бы купить весь этот город, вместе с дворцом.       Это почти не было ложью, однако племянница Повелителя Волн знала, что так и будет, и была готова к этому. И тогда, и сейчас разорванная помолвка вызывала в ней злость, а не боль.       - Стервятники! – его голос был глух от ярости. Элиза вновь подняла глаза, делая вид, что справилась с собой.       - Спасибо вам хотя бы за то, что рассказали правду. – Хотя в действительности это ничего не меняло, разве что знание, что он чувствует вину перед ней, весьма полезно. – Мне в любом случае не оставалось ничего иного, кроме как принять свершившееся, но сейчас хоть немного легче. – Ничего иного сказать она не могла, если хотела, чтобы он ей доверился. – Но я хочу рассказать вам нечто очень важное, – Элиза обернулась и понизила голос, – касающееся вашей жены.       - В чём дело? – кэналлиец придвинулся к ней ближе. Он сразу понял, что новости не из приятных – впрочем, для Октавии в Кабитэле вообще и особенно в Доме Волны в частности иных ожидать и не приходилось.       - На днях матери одной из фрейлин Её Величества сообщили по секрету, – быстро заговорила Элиза, переходя на шёпот, – что следователи Ордена Истины, узнав о вашем браке, намерены обвинить герцогиню Алва в колдовстве.       - Что?!       - Тише!       Алва сжал губы, но его глаза метали молнии. Показалось, что даже воздух вокруг ощутимо нагрелся.       - Вижу, вы понимаете, что это означает, – еле слышно произнесла Элиза. – Если помните, когда-то Джулиана Окделла не спасло ни происхождение, ни заслуги, ни дружба с императором.       - Разумеется, потому что его дорогой друг сам и выдал его эсператистам, – зло процедил кэналлиец.       - Однако предупредил заранее и сам посоветовал бежать. И теперь я по примеру Эодани говорю вам: уезжайте, пока делу не дан ход! В ваше отсутствие король ещё сможет всё уладить, но если ваша супруга окажется в руках "истинников"… – она выразительно умолкла.       - Но зачем вам помогать ей? – несмотря ни на что, в чёрных глазах всё же мелькнуло недоверие. Однако это было ожидаемо, и ответ Элиза продумала заранее. Лгать нельзя – герцог Алва слишком проницателен, а сейчас ловит буквально каждое движение её лица – но всю правду говорить тоже не обязательно.       - Не скрою: я бы только порадовалась, если бы мой дядя вызвал вас на поединок и убил, – с вызовом бросила она, – или если бы вашу жену, скажем, ужалила змея в Кэналлоа. Но дело против супруги Повелителя Ветра, пусть она и простолюдинка, откроет ворота преследованию других "полагающих себя наследниками демонов". И если я могу сделать хоть что-то, чтобы не допустить этого – я сделаю.       И всё это было так, от первого до последнего слова. Элиза умалчивала лишь о том, что обвинения Октавии в колдовстве добивался Эктор Придд. К счастью, вся почта вдовствующей эрэа фок Виртхайм-ур-Вестен давно уже проходила через руки её дочери, и матушка принимала как должное, что Элиза приносит ей письма уже распечатанными.       Дядина недальновидность, давно её поражавшая, теперь просто пугала. До процессов против эориев, правда, дело наверняка не дойдёт: орденские проповедники и следователи подчиняются своим магнусам, а главы орденов Истины и Чистоты – обычные люди, алчные до власти и богатства. Скорее всего, именно на щедрые отступные они прежде всего и рассчитывали, устраивая этот "поход" на Талигойю. Но если герцогиню Алва арестуют и, чем бы ни закончился процесс, о роли в нём герцога Придда станет известно её мужу – это будет означать только одно: войну между Домами Ветра и Волн, чего сейчас не могут позволить себе ни они, ни королевство.       Алва пытливо встретил полный ледяной ярости взгляд бывшей невесты – и вдруг горько усмехнулся:       - Помните, я на том балу сказал вам, как меня поразило, что вы умеете шутить? – спросил он, и Элиза едва удержалась, чтобы не распахнуть глаза подобно Октавии: в его памяти сохранилась не только сама их последняя встреча, но и такие подробности? – Сегодня вы ошеломили меня ещё больше. Не стоит скрывать свои чувства: когда вы вот так вспыхиваете изнутри, то становитесь воистину прекрасной. – И, доводя её потрясение до крайности, легко опустился на одно колено и поцеловал ей руку: – Понимаю, из моих уст это звучит издевательски, но вы чудесная девушка, Элиза. Будь у меня младший брат, которого я любил бы всем сердцем, я не пожелал бы для него лучшей жены, чем вы, и сделал всё, чтобы этого добиться.       "Чтобы я стала невесткой трактирной девки, более того, стояла ниже неё? – гневно подумала она, злясь на саму себя, за то, что всё же невольно была тронута. – Тогда ваш брат в недолгом времени стал бы герцогом, да и вашей супруге я бы припомнила, что из-за неё вы опозорили меня и весь наш Дом".       - Вы уедете к завтрашнему утру? – спросила Элиза, вспомнив об Октавии и фрейлинах, которых на неё натравила. Этот урок был необходим, и племянница маршала рассчитывала, что если не сама синеглазая глупышка, то герцог Алва поймёт его с одного раза: Люди Чести безродной бывшей служанке, пусть и вышедшей за Повелителя Ветра, не рады и никогда не будут рады, и лучше для всех будет, чтобы она оставалась в Алвасете, подальше от королевского двора. И, что немаловажно, кэналлиец уже не сможет обвинить в этом Элизу. Её руки чисты.       Вот о чём должен был помнить дядя Эктор. Руки всегда надо держать чистыми.       - Этой же ночью, – серьёзно ответил Рамиро Алва, легко поднимаясь. – Октавию и так охраняют денно и нощно, но теперь я прикажу учетверить бдительность.       - Вы уверены в своих людях?       - Как в самом себе. Они всецело мне преданы.       "Если бы кто-то из них был предан вам по-настоящему, ваша служаночка тихо скончалась бы, прежде чем вы успели бы сжечь последние мосты. Нерассуждающая верность не всегда во благо".       - Тогда прощайте – и удачи вам. Я буду за вас молиться. – "Молиться, чтобы Создатель не замедлил прибрать вашу Октавию. Вы не желаете этого видеть, но эта девица вас губит, и единственное, что ещё может вас спасти, – её скорая смерть".       - Спасибо вам, – Алва одарил Элизу таким взглядом, что отчего-то по всему телу прошла непонятная дрожь. – Я никогда не забуду, что вы для нас сделали. И никогда не смогу достойно вас отблагодарить, – он вдруг улыбнулся по-мальчишески озорной улыбкой, – но это не значит, что я не буду стараться. И желаю от всей души, чтобы и вы жили долго и счастливо.       - Так кончаются сказки, – неожиданно для самой себя с тоской возразила она, – а в жизни "долго" и "счастливо" вместе бывает редко.       - Но бывает, – посерьёзнел кэналлиец. – Верьте и делайте для этого всё, что можно.       Девушка медленно кивнула, будто зачарованная. Рамиро Алва вновь улыбнулся ей, осторожно выглянул из-за колонны и почти тут же скользнул обратно в зал. Элиза глубоко вздохнула, восстанавливая свою обычную маску холодной учтивости, досчитала до пятидесяти и, обойдя колонну с другой стороны, тоже вернулась в зал…       …Время доказало её правоту, но сама Элиза этого уже не узнала. Племянница маршала Талигойи умерла за полгода до осады Кабитэлы, по словам её дяди, сгорев за считанные дни от внезапной лихорадки. Правда, при дворе некоторое время шептались, что на самом деле она случайно узнала какую-то страшную тайну, и её уста навеки запечатали ядом. Кое-кто осмеливался даже намекать на самого герцога Придда или королеву, но надвигающееся войско бастарда, разумеется, скоро отвлекло всеобщее внимание, оставив эту загадку неразгаданной. И никто не мог сказать, была ли Элиза Виртхайм-ур-Вестен хоть минуту в своей короткой жизни счастлива по-настоящему – да никому и не было до этого дела, в том числе и её ближайшим родственникам.       Неизвестно и то, вспомнил ли Рамиро Алва, умирая с кинжалом Алана Окделла в груди, слова своей бывшей невесты. Да, он всё-таки обрёл своё счастье, но оно действительно было недолгим и закончилось неожиданно.       Каждый из них сделал свой выбор и заплатил свою цену – однако цену эту назначили другие люди. Судьба, требуя расплаты, сурова и нечасто заботится о справедливости или милосердии, но человеку, предъявляя счёт другим, свойственно вообще забывать об этом.