Позволишь?

      Кавамура, находясь в самом наивысшем порыве допустимого смущения, замирает, как-то по-детски щурясь и цепляясь своими длинными пальцами тканей, как никогда прежде, податливой одежды, и не замечает, как рефлекторно начинают подгибаться колени, точно это могло помочь ей чувствовать себя как-то иначе, как-то более уютно, защищёно…       Точно это могло помочь ей убедить саму себя в том, что ей совершенно не нравится ничего из происходящего. — Рэо, моя прекрасная Рэо… — томным искушением проносится над её ушком, заставляя ещё больше залиться краской и оцепенеть в умелой, но мягкой хватке из-за спины.       Маи преданным питомцем кладёт свою голову на хрупкое и самую малость вздрагивающее плечо, прижимаясь к девушке всем своим телом и с забвенным наслаждением вдыхая запах столь бесценных, как и сама Рэо, волос, что с первого дня напоминали ей запах мёда и осени — две вещи, которые Маи непомерно полюбила после судьбоносной встречи с ней.       И Кавамура, трепеща всем своим существом, не может сдержать приглушённых стонов, когда руки «развратницы» плавно поглаживают её стан и медленно переходят к слегка задравшейся юбке; но когда распалённые губы, обкусанные желанием, касаются слишком предательски чувствительной кожи тонкой шеи, Рэо не выдерживает. Не выдерживает наплыв тех самых эмоций, что, подобно выстрелу, поражают всё её существо: от полного разброса самого понятия нормальности мыслей до самого основания конечностей, что с каждым ударом убыстряющегося сердца точно бьёт ток. — Г-глупая, что ты творишь?! — наконец вырывается у светлоглазой вместе со столь сладострастным для первой стоном, — ведь услышат же… — на что она просто отвечает, что сюда никто не заходит, теперь уже едва сдерживая себя от того, чтобы не сорваться и не повалить блондинку на холодный пол.       Никто сюда и правда не заходит без особой надобности, ведь здесь просто хранится спортивный инвентарь и уроки давно закончились (разве что учитель или уборщик, которые сейчас, учитывая время и сложившиеся обстоятельства, ну никак не могли побеспокоить их в такой момент). Темноволосая всё давно просчитала.       И она действительно хотела так думать, старательно убеждая в этом и свою слишком чувствительную возлюбленную, пока та лишь беспомощным зверьком перед дикой птицей, точно заученную молитву, повторяла одно и тоже: «Только не здесь…»       Быть может, её смущала излишняя настойчивость или то, что она практически ничего не видит? Ведь в эту узкую комнату свет проникал разве что из основного спортивного зала, в котором сейчас властвовала безлюдная темнота. — Позволишь? — наконец как-то неопределённо спрашивает Савагути, которой явно недостаточно простых поглаживаний и поцелуев где-то в область шеи, не скрытой одеждой, но она якобы считает своим долгом предупредить партнёршу о серьёзности её намерений (хоть и понимая, что уж она-то знает о её характере больше всех, даже больше её самой).       Отказ.       Но разве нужно согласие, когда и ты и она прекрасно знаете, что начатое уже не остановить? — Знаешь, не остановлюсь? — Знаю.       Ведь так было всегда.       И Рэо может лишь потерять счёт времени, когда чувствует тёплые пальцы на коже бедра, дрожащей от каждого прикосновения. — Маи… — наконец, превосходя свою собственную натуру, высвобождается из захвата, поворачиваясь, но всё так же пряча взгляд где-то среди стёртых годом половиц. — Я тоже хочу услышать твои стоны, Маи! — П-прости? — как-то слишком негодующе вырывается у второй, пока Кавамури остаётся лишь краснеть и перебирать ткань юбки, но нисколько не жалея о сказанном.       И сейчас, когда Рэо, кладя свои руки на плечи Савагути, одаривает ту лёгким поцелуем в уголок губ, она понимает её, резко подхватывая инициативу.