Die Verwandlung

Вообще Ларин всегда, с сознательного возраста, по крайней мере, с крайним скепсисом относился ко всей этой хуйне с соулмейтами. Ну серьезно, насколько надо быть наивным идиотом, чтобы поддаться влиянию гормонов и прожить остаток жизни с одним человеком, который был якобы избран тебе какой-то высшей хуетой, богом например, как считают многие. Уж у Ларина есть реально серьезные поводы не верить в этого мудака. Так в 1945 Югославия стала народной республикой, а организм Ларина перестал стареть, только достигнув 27 лет, как это и происходило у большинства людей, не встретивших свою судьбу. Это довольно забавно, ведь твой срок жизни увеличивается, то есть, ты не сдохнешь стариком в одиночестве от естественной смерти, пока не столкнешься со своим соулмейтом. И нет ничего необычного, если твой соулмейт родится через столетия после тебя, такие случаи правда были редкостью, но они были. Чаще всего люди довольно быстро находили свою пару и доживали свой первый век. Ларину под сотню. Он пережил репрессии, Вторую Мировую, 11 смен правителей своего государства, распад СССР и множество других не менее значимых событий, о которых его расспрашивали, открыв рты, люди, которым повезло куда больше. Возможно они даже умрут, не дожив до старости. Менялись нравы, лексикон, менялись эти самые люди и взгляды на мир. Не менялся Ларин. Внешне не менялся. На самом же деле в нем происходили за десятилетия самые настоящие революции, не хуже октябрьской и метаморфозы, не менее ужасающие, чем описывал Кафка. Дмитрий взрослел не в плане старения организма, а через саморазвитие. Иногда ему казалось, что он всего лишь старик на закате мира, который курит трубку, сидя на крыльце дома из древесного сруба. На дворе 2к16, все курят электронные сигареты, сидя на подъездных лестницах. Он пробовал кокаин, доступных и не очень женщин разных эпох, пробовал податься в науку и сочинять мелодии на гитаре в пик популярности The Beatles. Только никогда не пробовал искать своего соулмейта. Пожить в свое удовольствие (только удовольствие ли?) и выпнуть табурет из-под собственных ног, обмотав перед этим петлю вокруг шеи, когда совсем уж все осточертеет. Чем не хороший план? Только вот что-то не позволяло ему это сделать. То ли все те же ебаные гормоны и чувство ответственности за вполне возможно даже еще не родившегося соулмейта, то ли банальный человеческий страх перед забвением после всей полноты пережитого за век без двойки. Сейчас он читал авторов потерянного поколения и научно-популярную литературу, не ел мясо, носил немного старомодные пиджаки и гулял ночами по улицам Петербурга, прячась от донимающих во время сна кошмаров. Сидеть в квартире, слушая шебуршания единственного живого существа в помещении — мыши, было невыносимо. От бренчания на укулеле ныли мозоли на пальцах, но это помогало бороться с противной тишиной и роем поднадоевших мыслей. Сегодня Ларин решил напиться. Редко, крайне редко он позволял себе подобное, но отчего-то тишина сегодня была особенно звенящей (даже мышь не шевелилась, подохла в стене, что ли?), а поток мыслей и не совсем приятных воспоминаний особенно не контролируемым. Он подсел к какой-то тёлке в баре недалеко от квартиры на уши, рассказывая истории из 60-х, связанные с наркотиками. Все на это велись, и она не была исключением. Питер снова тонул в холодной воде. А Дмитрию как никому известно, что практически нет вещи паршивее, чем остаться в одиночестве без сна в такую ночь. Поэтому он надеялся на перепих без обязательств с этой дамой, которой так нравятся истории про кокаин и сливочный ликер (сучка, ликер за счет Ларина, конечно же). А там уж и светлеть начнет, при свете он уж как-нибудь справится. Бармен как-то понимающе улыбнулся и плеснул еще коньяка в опустевший стакан. Смотреть на него было куда приятнее, чем заставлять себя идти на зрительный контакт с собеседницей. Поэтому истории постепенно полностью перешли на другого слушателя, парня за стойкой с согревающей не хуже крепкого алкоголя улыбкой и забавным «Юлик» на рабочем бейдже. Девушка, совсем переставшая казаться привлекательной, поняв, что бесплатная выпивка и заинтересованность мужчины иссякли, обиженно фыркнула и, демонстративно громко называя адрес бара диспетчеру такси, удалилась. А Ларин даже и не заметил её ухода. Юлику было всего лишь 23, он имел несколько татуировок, что, как ни странно, совсем его не портило, забавной для парня формы брови и вообще был просто очарователен. Пестрые руки мелькали, меняя стаканы, смешивая коктейли для других посетителей и просто постукивая по барной стойке, но их владелец поддерживал разговор, ничуть не сердясь на то, что его отвлекают от работы. — Ты уже встретил своего соулмейта? — вопрос срывается без воли на то Ларина после одной из пауз в разговоре, во время которой Юлик обслуживал других. Тумблер виски поверх выпитого до этого был явно лишним. Татуированные руки на миг замирают, чтобы тут же замелькать с удвоенной скоростью. — Нет. Да и не особо я во все это верю. Найду себе девушку, заведу собаку, доживу лет до 40, может больше. А потом застрелюсь или еще что, — парень пожал плечами и вновь немного нервно забарабанил что-то по поверхности стойки. — А твой соулмейт? Что будет с ним? — Ларин прищурил глаза, к вискам расползлись тонкие морщинки. — Надеюсь, он проживет что-то похожее и умрет, когда этого захочет. Больше они не разговаривали. Дмитрий, посидев не дольше трех минут в своих мыслях и под только сейчас начавшую раздражать барную музыку, оставил на стойке несколько купюр и ушел в задыхающийся в предрассветной неспокойной тишине огромный город. Днем, проспавшись, разлепив ватные веки из-за солнца, сменившего градус освещения, Ларин понял, что что-то не так. Что-то неуловимо, но кардинально изменилось. И запястье жгло, будто перекись на свежую рану льешь. Дмитрий поднял руку, прочитал появившееся имя, выругался, протер глаза (просто на всякий случай, мало ли, последствия алкогольной интоксикации), снова прочел. «Юлий» ровным черным пигментом пульсировало на бледной коже. И в тот бар тянуло невыносимо, серьезно, Ньютон может просто постоять в стороне со своим всемирным тяготением, оно ничто по сравнению с этим. Полдня уходят в никуда. Солнце, хоть и светит, но как-то вяло и лениво, сквозь туманную дымку, совсем не бодря и не радуя, избегая своих прямых обязанностей — согревать. Ларин бесцельно бродит по квартире, на автомате перебирает четыре струны, путая аккорды, читает, тут же забывая о чем и возвращается, перечитывая одну строчку по пять раз. И думает, что улыбка Юлика куда теплее этого унылого солнца (и откуда такая сентиментальность? конечно же гормоны, что б их). А ближе к полуночи срывается в бар, наспех накинув пальто поверх одного из излюбленных пиджаков. За стойкой стоит другой человек. Сердце обрывается и глухо стучит где-то под желудком и обухом бьет в уши, сумасшедше быстро качая кровь (из-за быстрой ходьбы, конечно же). — А где парень, что работал вчера? — спрашивает Дмитрий у человека, имя на бейдже которого тут же забывает, не Юлий — это точно. — Юлик что ли? — удивленно спрашивает бармен. — Он выходной взял, приболел. А вам зачем? — Я часы вчера тут оставил, думаю, может он их взял, — почти не задумываясь, легко лжет мужчина. — Так вы к управляющему подойдите, скорее всего… — Нет! — пожалуй, слишком резко, — А вы не знаете его адрес или хотя бы номер телефона? Парень за стойкой стушевывается под взглядом Ларина, думая, что же с этим человеком не так, но адрес диктует, избегая дальнейших вопросов. Что-то не так с этими двумя, бесноватые они какие-то. Нужный дом находится быстро. Мужчина минут десять мнется у подъездной двери, пока не заходит старуха с тряпичной сумкой. Игнорируя ворчание женщины о наглости молодых (он почти уверен, что старше этой дряхлой суки), Ларин взлетает по лестнице и вновь замирает в ступоре перед дверью, за которой живет человек, которого он подсознательно ждал больше полувека. Он нажимает на звонок и с почти нелогичным облегчением понимает, что тот не работает. Дмитрий с силой, достаточной, чтобы его услышал потенциально бодрствующий человек через стену, ударяет кулаком по двери. Наверно, он все же надеялся не услышать шаги и приглушенное «Подождите, сейчас подойду». Хер разберешься в комке эмоций. И запястье так некстати сильнее жечь стало. Механизм дверного замка щелкает целую вечность, дверь скрипуче открывается, являя хозяина квартиры. Юлика, который годится самому Ларину во внуки, Юлика с презираемыми мужчиной татуировками, который по какой-то нелепой иронии оказался его чертовым соулмейтом. Юлик не улыбается, но без вопросов отступает, делая приглашающий жест рукой с белеющим поверх ярких татуировок бинтом. Ларин слишком хорошо догадывается, что скрыто под тканью. Он снимает пальто и проходит за владельцем квартиры на кухню. Щелкает кнопка чайника, на столе лежит «Дикие мальчики» Берроуза обложкой вверх, за окном снова гуляет темнота. Дмитрий непроизвольно скалит губы в улыбке, Юлик улыбается в ответ и заливает кипятком насыпанный в небольшой фарфоровый чайник каркаде. — А ты слышал о чайнике Рассела? И неловкая тишина каким-то образом рассасывается. Они пьют красный чай, обсуждают писателей столетия Ларина, вред от быстрых углеводов, оказывается обожаемых Онешко и не перевариваемых во всех смыслах Лариным, и что-то еще, слишком важное, чтобы помнить. Уходит мужчина уже засветло, думая, что не так уж и плохо было бы умереть от старости, если до этого момента кто-то будет заваривать для тебя чай. И конечно сжимая в кармане пальто телефон, в контактах которого впервые появилось имя кого-то, кроме весьма доступных и ничуть не значимых женщин.