– Я абсолютно нормален! – раздражённо выпалил я, отдёргивая руку от чужих ободрительных прикосновений.
– Ну разумеется, – проворковала медсестра, закрывая журнал. – Поэтому на сегодня закончили.
Прикрыв глаза от бессилия, я смирно поплёлся за конвоиром обратно в палату, покидая комнату терапии. Врачи не верили тому, что я здоров. Монотонность. Белое, белое, белое. Везде отвратительные белые стены, вещи, бледные люди, забывшие, что такое свет. Как и я.
В психиатрическую лечебницу я попал около двух месяцев назад. За столь долгий срок многое уже приелось, с чем-то я свыкся, но только не с этой отвратительной белизной.
Палата. Моя кровать у окна. Обычно тут толпятся люди, меряя шагами тесную комнатушку, трогая пустоту и забиваясь в углы, но сегодня тут было удивительно тихо – выписали двух самых буйных. Не обратив особого внимания на обстановку, я размеренно прошёл к своему месту. Кажется, скоро обед.
В тяжёлое отделение меня поместили относительно недавно – семь дней и шесть часов с двадцатью девятью минутами назад. И, кажется, тут всё в самом деле сделано так, чтобы люди не только не вылечились, а ещё и дополнительно сошли с ума.
Практически полное отсутствие любых естественных источников света. Абсолютная симметрия и чистота. Свет. Белое, белое, белое. Ощущение, будто любимый архитектурный стиль абсолютно всех строителей, не в угоду месту – минимализм.
Не знаю, чем я заслужил, но именно меня поместили к единственному источнику красок – окну. До него приходилось довольствоваться разным цветом супов и глаз соседей. Но в еде я не нуждался, а люди здесь раздражали. Так что ему был несказанно рад.
Никто не смотрел туда, кроме меня – им, должно быть, вполне хватало собственных видений. А я нормален. Мне скучно. Целая вселенная, которой я пренебрегал, будучи на свободе, открывалась мне за тонким стеклом – люди, машины, колорит домов и техники. Облака. Сейчас они бледно-серые. Будто кто-то пролил белила на синий картон.
Низкие, кремово-красные домики. Однообразные. Старые. Квартал застроен густым, кишащим муравейником, несмотря на непрезентабельное место – кладбище и психбольница рядом. Не завидую я жильцам.
А они, наверное, не завидуют нам.
По крайней мере девушка, которую я прямо сейчас вижу в окне третьего этажа.
Из нашего здания доносятся приглушённые крики – один парень из семнадцатой палаты, похоже, вновь видит пришельцев. Раздражённо дергаю подбородком. И не надоело ему вопить? Как назло, обычно он делает это прямо в коридоре, отчего звук разносится не только по корпусу, но ещё и на ближайшие дома. Здешние жильцы предпочитают проходить вдоль лечебницы только по необходимости, торопливо, не глядя на здание. Зажимают уши наушниками и закрывают окна, чтобы не слышать криков поехавших, смешанных с уличной суетой. Занавешивают шторами окна, открывающие вид на кладбище. Не зовут гостей. Остаются абсолютно одни в этом хаосе людского безумия. В общем, мечта отшельника.
Её синие волосы, подстриженные чуть ниже плеч, аккуратно переплетаются с белыми наушниками. Она сидит лицом к окну, поставив одну ногу на стул, а другую свесив на пол. Домашняя короткая майка. Рука лежит на столе, периодически потягивая чипсы из миски рядом. Свет с экрана ноутбука в тон её прядям падает на лицо, которое отображает явное оживление.
«Наверно, смотрит что-то», – отвлечённо подумал я.
А я смотрю на неё.
- На обед, ребята!
Не знаю, почему я наблюдаю именно за ней. Возможно, потому, что её квартира дарит ощущение той самой атмосферы дома – девушка не утруждает себя уборкой и прямой осанкой, порой не заботится об одежде. Возможно, потому, что черты её лица так мягко и искренне отображают всю палитру настроений во время очередного просмотра сериала. А может, лишь потому, что она единственная не закрывает шторами окна.
Как бы то ни было, лечение шло (хоть я и был здоров, я уверен! Но сил спорить поубавилось за последние четыре месяца тут), я смирно потакал всем прихотям врачей и вообще был самым тихим в отделении, за что заслужил уважение персонала. Мне даже доверили перебор историй болезней. Правда, медикаменты свои я выкидывал. Ну, все мы не безгрешны.
Как и она.
Вижу край кровати, на котором резвятся синеволосая худышка и какой-то парень – пятый за неделю, не считая ещё одной девушки. В такие моменты я за ней не наблюдал. Ощущение было сродни вторжению в личную жизнь. По правде говоря, так я ничего не чувствовал. А просто смотрел на небо.
Непривычно алый закат догорал, играясь с оранжевым солнцем. Багровые облака заливали светило, оформляя пейзаж в неровную рамку, будто рассыпанные ребёнком попрыгунчики кучковатыми облаками летали по небу.
23:41
– Иван Гессе, – улыбаясь, пропела мне моя психотерапевт. – На сегодняшний день я с уверенностью могу сказать, что вы полностью здоровы!
«Наконец-то».
– Соберите вещи, выписка завтра в 14:40. И идите на свой последний обед, – она подмигнула мне и скрылась в дверях. – Терапия окончена!
Знакомое отвратительно-белое здание. Я просто знаю, что оно такое. Ухожу, не оборачиваясь, хоть персонал и провожает меня взглядом с улыбками. Сажусь в первый попавшийся автобус, вставляя наушники в уши, и качу до метро. Домой. Не глядя на кремово-красные малоэтажки. Будто арбузный рожок.
***
Нелегка работа курьера! Порой тебя затаскивает в такие дебри, о которых нормальные люди ни разу в жизни не слышали. Ну, это нормальные. А вот я сейчас плавно шагаю по до боли знакомому райончику с сумкой документов наперевес.
Вот и лечебница. Слева, чуть дальше – обзор из моего окна. Кажется, я знаю там каждую травинку – за долгие восемь месяцев в тяжёлом отделении я выучил вид всех предметов, до которых могло дотянуться моё зрение.
Встряхиваю головой. Копна каштановых волос колышется на ветру, пока мысли приходят в порядок. Интересно, как там она? Краем сознания отмечаю, что дизайн навигатора в телефоне, по которому я следую, точь-в-точь совпадает с цветом её волос. Их я не видел уже полгода.
– Через тридцать метров поверните направо, – раздался приятный женский голос. Спасибо, Оксана.
…Вот это ирония.
Через тридцать метров над трёхэтажными домами гордо возвышалась моя, уже почти родная, лечебница. Видимо, документы – те самые истории болезней, которые я когда-то так часто перебирал.
Присвистываю, окидывая взглядом асфальтную дорожку влево, и с усмешкой вхожу.
– Ванечка! – радостно восклицает моя психотерапевт, идущая по коридору. – Надумал вернуться?
Лукавые искорки плещутся в её глазах. Неловко улыбаюсь и показываю рукой на документы.
– А-а-а, вот оно что, – протягивает она. – Тебе наверх, к Виталию Андреевичу Волкову. Держишь путь мимо своей бывшей палаты – можешь заглянуть!
И упорхнула. Как всегда. Удивительно добрая и живая женщина для столь жёсткого места.
Озираясь по сторонам, поднимаюсь по доконавшей белой лестнице на второй этаж. Сворачиваю направо. Коридор. 11, 12, 13…
«Там жил Глеб с маниакально-депрессивным психозом. А в тринашке – Панда. Неразделённая любовь и чрезмерная зависимость от виртуальных миров».
14, 15, 16…
«Постоянно про рпг-игры втирал. С ним был Вадим. Весёлые они все были».
17…
«До медикаментов».
18.
Вот и моя палата.
Стою перед тем местом, в котором я провёл почти год. Сразу вспомнились бесцельные будни, окно, люди, окно, белизна, равнодушие, белизна, окно, она. Мысли смешались. Рука медленно потянулась к блестящей лакированной ручке, нажимая чуть вниз и вперёд.
Та самая дурацкая симметрия и идеальная чистота. Пациенты, расхаживающие по комнате взад-вперёд. Белое, белое, белое. Я медленно оглядел палату, направляя взгляд на противоположную от двери стену…
Документы, как в замедленной съёмке, выпали из моих ослабевших пальцев. Сквозь туман и шумевшую в ушах кровь я услышал, как сзади подбегает санитар. Издалека прозвучал глухой удар тела об пол. Все былые ужасы вернулись.
Окна в палате не было.
