***
Графу Ди не нравятся люди. Это — аксиома, не требующая доказательств. Графу Ди совсем не нравится Леон Оркотт. И это тоже совершенно понятно. Кому может понравится невыносимо упрямый неряха-полицейский? До мозга костей американец и, ко всему прочему, человек. И если первое, второе и даже третье простить можно, то последнее… «Немыслимо, просто не-мыс-ли-мо», — в который раз выдыхает граф, притворяя дверь за надоедливым гостем (почему-то уже давно не посетителем, не клиентом). Звери согласно шумят, ластятся к ногам. «Он даже ложку из чашки не вынимает, — Граф Ди раздражённо скрещивает руки на груди и едва заметно поджимает губы. — Одним словом, варвар».***
Оркотт хватает графа за запястья и воротник платья, называет мафиози и наркоторговцем, грозится упечь за решётку. Оркотт вваливается к нему в магазин далеко за полночь, чтобы рассказать о тех, кого он застрелил на дежурстве. Ди всегда принимает его с невозмутимой любезностью и ароматной чашкой чая. И Оркотту, быть может, и хочется попросить графа перейти на «ты», перестать говорить загадками и скалиться так фальшиво. Но он не просит. Леон выкуривает полпачки сигарет за сорок минут, а затем, слишком измученный и усталый, засыпает на софе, так и не допив свой чай. В такие моменты граф проводит невесомой ладонью по чужим волосам (это любопытство, конечно, не более). От детектива пахнет ночным городом, потом, отвратительным американским пивом и чужой кровью. От детектива пахнет человеком. От графа Ди пахнет горько-сладкими благовониями, фенхелем, зелёным чаем, звериной шерстью, речной водою и хвойным лесом. Но ни разу — человеком. Через два дня Оркотт как ни в чём не бывало приносит хозяину зоомагазина фирменный торт от Мадам Си. Графу Ди никогда не понять людей, да и не очень-то хочется их понимать. Но ему нравятся сладости, которые приносит детектив. Этого вполне достаточно, чтобы терпеть его общество. Но это, разумеется, не значит, что графу Ди нравится Леон Оркотт, его заразительный смех и широкая улыбка, нелепые футболки и глупая привычка напевать последнюю услышанную песню себе под нос. Определённо нет. Когда детектива ранят, из рук Ди падает чашка. Она разбивается вдребезги, осколками раня пальцы и что-то ещё, что-то, от чего перед глазами на мгновение темнеет, а в груди замирает, обрывается сердце. И пусть Леон Оркотт — воплощение своей нации и девиза «Слабоумие и отвага», и граф искренне удивляется тому, как этот человек дожил до своих двадцати четырёх при такой профессии и при полном же отсутствии инстинкта самосохранения, но… Граф Ди никогда прежде не ронял чашек. Граф Ди никогда прежде не боялся за людей. Так почему же сейчас... В мире мало вещей, которые Ди не знает, и ещё меньше, которых он боится. Но на этот вопрос граф предпочитает не искать ответа.***
И в конце он действительно не знает, почему называет Оркотта «мой дорогой детектив», не знает, почему позволяет хватать себя за руки, приносить эти дурацкие сладости и лезть в дела, которые американца (и вообще никого) не касаются. Не знает, почему, когда он толкает Леона в грудь, по лицу катятся слёзы. Почему ему так хочется — нестерпимо, до боли — упасть вместе с ним. Ведь графу Ди не нравятся люди. И уж точно не нравится детектив по имени Леон Оркотт.