Let’s get out, let’s get out 'Cause this deadbeat town’s only here just to keep us down While I was out, I found myself alone just thinking
Он не мог поверить своим глазам. Какая-то часть хотела никогда не открывать эту чёртову дверь, чтобы не стоять сейчас перед выбором, а другая часть вовсю кричала, что никакого выбора быть не может и что всё здесь и так ясно. На часах было без десяти четыре, а перед его домом на крыльце — Пак Чанёль с громадным рюкзаком наперевес. — Бэк? — каким-то образом Чанёль умудрялся шептать своим басом, и на секунду Бэкхён ужаснулся, что он может разбудить родителей, включив свет в коридоре и в главном холле. Он высунулся из дома, быстро осмотрелся вокруг в поисках любопытных соседей и, не найдя оных, затянул парня в дом, хватая за ворот треклятой парки. — Что ты делаешь? — Что ты делаешь, Пак Чанёль? — прошипел он и принялся толкать парня в спину, ведя в свою комнату. В тёмном пространстве его дома Чанёль со своими длинными конечностями ориентировался не лучше, чем в своём, и Бэкхён шипел всю дорогу, когда Пак ойкал и наступал на пол особенно шумно. Чёртовы старые половицы. — Итак, — закрыв дверь в своей комнате на ключ, Бэкхён опёрся о неё руками, ощущая прожигающий и недовольный взгляд Чанёля за спиной. Он облизал губы, ощущая, как же сухо во рту и как чертовски быстро бьётся сердце, заставляя его дрожать в страхе за их жизни. Он с опаской вслушивался в каждый шорох за дверью, готовый запрятать двухметрового монстра в свой шкаф или скинуть его из окна. Какая-то часть его не знала, что выбрать. — Итак, — он повторил это, наконец, поворачиваясь к неожиданному ночному визитёру. — Ты здесь, чтобы..? — Забрать тебя, — коротко ответил Чанёль и залез руками в карманы парки. Весь его вид говорил о том, что он вполне доволен своим ответом и считает, что Бэк проделает то же самое. — Да. Конечно, — кивнул он, скрестив руки на груди. — Забрать меня. Круто. Это исчерпывающий ответ на мой вопрос. — Бэк. — Что Бэк? — раздраженно выплюнул он, напрягаясь под осуждающим взглядом парня. — Что Бэк? Чего ты хочешь от меня в четыре часа утра? Ты припёрся ко мне просто чтобы сказать «собирай вещи»? Что Бэк?! — Не кричи, придурок, — Чанёль зашуршал чем-то в карманах и, приблизившись, всунул ему в руки прямоугольный конверт, который казался для Бэкхёна кольцом всевластия, прожигающим его руки. Кивнув своим мыслям, Чанёль отошёл от него и присел на кровати, не сводя с хозяина дома внимательного взгляда. — Ты просто засранец, — выдал Бэкхён, ощущая, как страх заполняет его полностью, осушает, оставляя его безвольным скелетом, который вынужден делать то, чего не хочет. Он сполз по двери вниз, роняя конверт себе на колени и смотря на название авиакомпании, выбитые на обороте. У него дрожали руки и, возможно, даже ноги. — Фееричный идиот. Тупица. Какой же ты мудак, Пак Чанёль. — Закончил подбирать синонимы? — буркнул парень. Бэкхён поднял взгляд, как раз вовремя, чтобы увидеть, как Чанёль вытащил его спортивную сумку и открыл шкаф. Едва он начал скидывать из неё всю одежду в сумку, Бэкхён подскочил к нему, начиная причитать истеричным шёпотом: — Нет, нет, нет, ты не посмеешь, Пак Чанёль, ты не имеешь права! Убери свои руки, чёрт возьми, Чанёль, прекрати! — их пальцы сцепились, стоило Бэкхёну постараться закрыть шкаф, но Чанёль будто не обращал на него внимания — просто оттиснул его в сторону. — Прекрати! Ты не… — Блять, захлопнись! — Чанёль схватил его за ворот футболки и резко прижал к дверце шкафа, отчего Бэкхён достаточно больно ударился затылком. — Ты единственный, кто здесь не имеет права распоряжаться своей жизнью, потому что её у тебя нет, Бэк! Всё, что ты делаешь, Бэкхён, не поможет тебе. Я не могу смотреть на тебя, на твоё тело, ты же… Резко освободив его, Чанёль отошёл к стенке, закрывая лицо руками и шумно переводя дыхание, будто пробежал целый спринт. Бэкхён съехал на пол, хватая ртом воздух как рыба без воды и оторопело глядя, как Чанёль мерит комнату шагами. Сердце, отбивавшее рваный ритм, сейчас пустилось вскачь — несмотря на озабоченность состоянием друга, Бэкхён успел испугаться, проснулся ли отец и как скоро он поймёт, что сын в комнате не один. — Тебе лучше уйти, Чанёль, — выдавил Бэкхён, предполагая, что тот опять пустится в разглагольствования о его правах. — Бери свой грёбаный билет и лети куда хочешь, только оставь меня в покое, чёрт возьми. Просто уйди. Катись отсюда, пока не… — Я уйду. Бэкхён изумлённо посмотрел на парня, не ожидая такого легкого согласия. — Я уйду, — повторил Чанёль, — я всё равно улечу, с тобой или без тебя, у меня есть билеты. Но я даю тебе шанс. Ты можешь забыть об этой жизни и начать новую, без этого урода за стеной. Я серьёзно, Бэк. На мгновение Бэкхёну вспомнилось лето прошлого года, когда далеко за полночь они сидели на кухне дома Чанёля, закончив обрабатывать его синяки. Тогда Бэкхён, уставший от побоев и вечного страха за свою жизнь, был таким потерянным, что Чанёль не выдержал. Возможно, не стоило ему отвечать на тот поцелуй. Может, не надо было зарываться в его волосы и позволять лезть в свои штаны, но, святое дерьмо, он чувствовал себя таким одиноким в этом мире, а Чанёль был единственным, кому было не плевать на него. — Я так хочу отсюда уехать, Бэк, — говорил он, слушая его приглушённые стоны, — улететь, куда угодно, лишь бы не оставаться в этом месте. Этот город создан для того, чтобы держать нас… Я никогда не вздохну здесь свободно. Его ладони были буквально повсюду, на каждом сантиметре его кожи, и это обжигало сильнее, чем сраная согревающая мазь на синяках. Он ощущал его пальцы на своем затылке, млел, когда они поглаживали его и перебирали волосы, он был оглушён его шёпотом в самое ухо, сводящим с ума. — Ты такой красивый, Бэк, чертовски привлекательный. Обожаю тебя, знал бы ты, знал бы я… Я бы защитил тебя, Бэк, все сделал бы ради твоей защиты. Я хочу уехать отсюда с тобой. Я заберу тебя, обязательно заберу, слышишь? Мотнув головой, он встал, расправляя складки на штанах, лишь бы чем-то занять руки. Чанёль тяжело дышал, стоя у стенки ближе к выходу, и, если бы сейчас зашёл отец, подумал Бэкхён, Пак не задумывался бы, прежде чем разбить ему нос в кровь. Чанёль сейчас был готов крушить стены, и это на секунду напугало его больше, чем перспектива встретиться с родителем. — И куда ты намылился? — он подобрал брошенный авиабилет и осторожно раскрыл конверт, вчитываясь в номера и указания. — Где ты решил выбить любовное гнёздышко? Чанёль промолчал, и Бэкхён подумал, что, будь у того вредная привычка, он бы обязательно закурил. Но бронхит и врожденное чувство правильности не давало ему пуститься во все тяжкие. — Мельбурн? — озадаченно произнёс Бэкхён, позабыв про шёпот и риск быть пойманным. — Ты решил, что в Австралии будет лучше, чем в любом другом корейском городе? Почему хотя бы не Япония? Чем тебе не угодил Китай, чувак, хотя бы с языком проблем нет. — Кенгуру, — с самым серьёзным видом ответил Чанёль, а Бэкхён тупо уставился на него, не понимая, шутит ли Чанёль или это ему послышалось. Но прошло и секунды, а дополнения от парня Бён так и не дождался. И когда осознание того, что Чанёль не шутит, дошло до него, он начал хихикать, пока не согнулся в неконтролируемом смехе. — Тебе стоит пересмотреть свои взгляды на кенгуру, — так же серьёзно продолжил Пак, однако, отсмеявшись, Бэкхён заметил, как дернулись его губы в подобии улыбки. Облегчённо вздохнув, он провел по лицу ладонью, прижимая конверт с билетами к своей груди. — Ты серьёзно решил уехать? Вот так просто взять и бросить всё позади? Его голос звучал так устало, был полон безысходности, и в нём не было и намёка на надежду. Чанёль сглотнул и, кивнув своим мыслям, подошёл ближе к старшему. — Ты знаешь, что я давно этого хотел. Меня ничто здесь не держит. У меня никого нет, Бэк. Я хочу начать новую жизнь, в которой буду сам себе хозяин. Но я не могу оставить тебя здесь. Бэк, решайся. — Что ты собираешься делать с визой? — У меня есть знакомые, они уже занимаются этим вопросом. Все будет улажено ко дню вылета. — Я не давал свои документы. — Ты оставил их у меня однажды, забыл? — Ты всё предусмотрел, да? — нервно усмехается Бэкхён. — Мы не сможем вернуться, ты понимаешь это? Ни звонков родителям, ни связи с семьей. Никто не поможет нам. — Зато ты будешь в безопасности. Никто и пальцем тебя не тронет. Мы… — Я. В порядке. Он прошипел это раньше, чем осознал, что вообще собирался сказать. Оторопело смотря перед собой, Бэкхён помахал рукой, будто хотел отпугнуть или разогнать что-то. Он бубнил себе под нос, заставляя Чанёля хмуриться своим мыслям. Если он злился на него или хотел ударить, то весьма хорошо себя сдерживал, даже не повышая голос. — Я хочу, чтобы у тебя была возможность, Бэкхён, — произнес он, скинув свой рюкзак на кровать. — Кто-то должен спасти тебя из этого дерьма, и я не собираюсь ждать того дня, когда помочь уже будет поздно. Я хочу подарить тебе… И в этот момент Бэкхён ощутил неконтролируемую волну злости и отвращения и, быстро подойдя к другу, схватил того за ворот его треклятой парки: — Почему? — он не очень понимал, из-за чего именно он испытывал эти чувства и были ли направлены на Чанёля собственно, но сейчас тот был единственным, на кого можно сорваться. И он это сделал, выплёскивая на парня всё своё отчаяние, не заботясь о риске быть пойманным в комнате с кем-то, кого в ней быть не должно. — Какое ты имеешь право приходить сюда и решать, как мне лучше? Кто ты такой, Пак Чанёль, чтобы распоряжаться моей жизнью?! Почему ты… — Потому что я люблю тебя, сукин ты сын! — взбесился Чанёль, хватая его за грудки. Бэкхён неверяще посмотрел на него, вмиг растеряв весь запал, и начал отходить назад. — Нет, — покачал он головой, — нет, Чанёль… Не смей, не надо, ты не… Но визитёр и не думал вслушиваться в его отчаянное бормотание: — Парень, всё, чего я хочу, это твоей защиты! Чтобы тебе не пришлось каждый раз шугаться, когда мы идем на вечеринку или в кафе. Чтобы тебе не было стыдно выходить в люди в ужасной одежде. Чтобы ты общался с людьми. — Господи, Чанёль, просто… — Жить как ты это ненормально. Сколько ты будешь терпеть? Чёрт возьми, мужик, тебе нужно уйти! -…просто, блять, заткнись! — вскрикнул Бэкхён, зажимая уши и вперившись взглядом в треклятый пол. Его дыхание, как и сердце, не думало приходить в норму. Кажется, он слышал, как течёт кровь в его ушах, ощущал каждой нервной клеткой, как накаляется атмосфера в комнате. Он не мог нормально собраться с мыслями, потому что из всей яростной тирады Чанёля он услышал лишь чёртово признание, которое тот не имел права произносить. Господи, ему и так хреново, а этот мудак решил нажать на самый действенный рычаг? — Как ты себе это представляешь, а? — выплюнул он дрожащим голосом. Под ногами валялся злополучный конверт с билетами и сверкал глянцевыми буквами, а сердце отстукивало ритм прямо в горле, и вообще — все в нём вопило о неправильном решении, которое он собирался принять. Только, чёрт возьми, какое решение? — Как ты представляешь себе это? — повторил он тише и довольно медленно, будто старался успокоиться. — Какую жизнь ты видишь? Без денег, дома и семьи, как ты собираешься жить в совершенно чужой стране? Господи, ты хоть понимаешь, каким идиотом… — Бэки… -…что здесь, что там… Ничего не изменится, дебил, всё это дерьмо никуда не денется… — Бэкхён. — Блять, Чанёль, какой ж ты мудак, а, говорить мне такое, предлагать это, зная всё… — Успокойся. Отвлекся он от своих бормотаний только когда почувствовал, что кто-то взял его лицо в свои ладони. Подняв растерянный взгляд, он встретился с встревоженным, но всё таким же уверенным взглядом Чанёля и почувствовал, что не может выдавить из себя ни слова, если тот не отпустит его. Что-то в его взгляде заставляло верить сказанным словам, довериться заботе младшего о нём и на секунду — всего лишь на миг — представить, каково было бы жить с ним совершенно другой жизнью. — Не паникуй, Бэк, успокойся. Всё будет хорошо. Бэкхён прикрыл глаза именно в тот момент, когда Чанёль приблизился и поцеловал его так, как не делал этого уже как три месяца. Бэкхён снова схватил его за ворот куртки, но уже для того, чтобы прижаться ближе и ощутить Чанёля так близко к себе, будто это был последний раз. Ему вспомнилось летнее утро трехмесячной давности, которое они встретили в машине Пака, возвращаясь из Тэгу. Тогда было прохладно, солнце только-только встало и на дороге не было машин. Бэкхён проснулся из-за того, что чихнул, и недовольно посмотрел на сладко сопящего младшего. Растормошив его, он потребовал, чтобы тот завёл машину или отдал ему куртку, ибо чертовски холодно в этой развалюхе. Но вместо каких-либо замечаний Чанёль просто положил ему руку на затылок и притянул для поцелуя. Удивленный, сонный, но всё же расторможенный Бэкхён даже не отказал, поддаваясь влиянию друга. Чанёль медленно вылизывал его рот, прикусывал губы и обхватывал каждую своими, он гладил его шею пальцами и тихо постанывал в поцелуй, мыча что-то о руках на своих плечах. То прохладное утро запомнилось Бэкхёну ветром в салоне треклятого старого джипа и пальцами Чанёля в его волосах, который был единственным, кого хоть как-то волновало его самочувствие. И вдруг, как гром среди ясного неба, его озарило. Никому не было дела до него. Всю жизнь его окружают лишь люди, которые милы с ним за глаза и которым абсолютно плевать, что он чувствует. Ни мать, ни отец никогда не ценили его как сына: мать закрывала глаза на побои, а отец оставлял по всему дому ремни, хотя мог избить его всем, что попадётся под руку. Бэкхён никогда не был плохим сыном, но даже прилежное поведение не спасало его. Единственный, кто протягивал ему руку, был Чанёль, который знал о происхождении каждого синяка на его теле, потому что сам же их обрабатывал, зализывая как старый пёс раны своей пары. О, чёртов Пак Чанёль. Он занимал слишком много места в его жизни. — Я хочу, чтобы ты был так счастлив, как того заслуживаешь. Ни твой отец, ни твоя мать не достойны такого человека, как ты, Бекхён, и это… — он прижался лбом к его лбу и горячо зашептал признания, обхватив пальцами его руки. — Видеть, как ты страдаешь каждый день, каждую чёртову минуту, невыносимо. Давай уедем? Прошу тебя, пожалуйста. Ты можешь. Я могу. Мы… — Да, — выдавил он резко, сразу прижав руки ко рту. — О святое дерьмо… Черт возьми, да. Нахрен убираемся отсюда, быстрее. Я не могу оставаться здесь. На пару секунд Чанёль сделался таким изумленным, что это могло не вызвать усмешку. Но, отмерев, тот так просиял от счастья, что принялся целовать его безостановочно: щеки, нос, лоб, подбородок. Боже, даже руки. Он что-то бормотал и почему-то благодарил его, хотя Бэкхён особо не вслушивался. Его мысли вернулись к родителям, которые могли услышать их препирания еще десять минут назад, но почему-то всё ещё спали мертвецким сном. Посчитав это за удачу, он остановил Чанёля и слегка дрожащим голосом спросил: — Что… что нужно делать? Собрать вещи или, я не знаю… собрать вещи? — он, наверное, выглядел весьма комично — весь такой напуганный, но неожиданно осмелевший, и Чанёль не мог не усмехнуться. — Вытаскивай свои шмотки и собери походный рюкзак. Можешь потащить даже свой девчачий чемодан, если есть вытащенная теплая одежда. Не забудь куртку. И обувь. Две-три пары кроссовок. Не бери с собой еду, я позаботился об этом. На самом деле, Бэкхён беспокоится и ещё как. Но страх не идёт ни в одно сравнение с тем чувством, что возникло в нём, стоило только представить себя за порогом этого дома. Он жмурит глаза, сжимает пальцы в кулак и спустя секунду смотрит на Чанёля без тени сожаления и осуждения, хотя все в нём вопит о колоссальных изменениях. — Погнали отсюда. Он прекрасно осознает, что не все из них порадуют его. Он не конченный романтик и прекрасно осознает, что вот так улететь в совершенно чужую страну сродни самоубийству, потому что у тебя ничего нет. Бэкхён без понятия, чем они будут заниматься, как примут их там и на какие средства они собираются жить — кто вообще разрешит им нелегально проживать в Мельбурне? Но, Господи, ему нет до этого дела. Он чувствует, что если начнет задавать вопросы, то передумает, а этого он не хочет. Поэтому Бэкхён роется под кроватью в поисках старого походного рюкзака и просит Чанёля найти его бумажник на тумбочке у окна. — Деньги на колледж и запасной счет, о котором я не должен знать, — объясняет он наличие трёх кредитных карточек. — Я выжму из них всё напоследок. Чанёль одобрительно улыбается и кидает ему портмоне, следом убирая билеты в нагрудный карман парки. Полчаса спустя они выбегают из дома, но, оказавшись на первом этаже, Бэкхён осматривается по сторонам, а Чанёль застывает ближе к двери. Он напрягается, потому что страх, что одна из семейных фотографий на полках могут переубедить Бэкхёна ехать, внезапно озаряет его. Однако вместо отказа Бэкхён выдает: — Надеюсь, я больше сюда не вернусь. И быстрыми шагами опережает Чанёля. Он почти садится в чанёлевский джип, как в доме раздается грохот, и — опа! — все внутри Бэкхёна неожиданно разбивается. Он замирает на месте, не в силах повернуться, когда голос отца раздается в двадцати метрах от него. — Бэкхён! Куда ты намылился, сын? — если бы голосом можно было убивать, его отец давно покончил бы с ним. — Что он здесь делает? А, да. Отцу никогда не нравился Чанёль. Может, просто так, а может, из-за того, что однажды тот ударил его. В любом случае, у них паршивые отношения. — Бэкхён, садись в машину, — почти приказывает Чанёль, и Бэкхён скорее чувствует, чем видит, что Пак загородил его собой. Он оборачивается и видит, как отец, на ходу запахивая халат, приближается к ним, и весь его вид говорит о плохом настроении. Может, он уже сложил два и два? — Не смей указывать моему сыну, щенок, — почти шипит Бён-старший, и расстояние между ними все меньше и меньше. — Куда бы ты не собрался, забудь об этом. — Господин Пак, вам лучше… — Замолчи! — рявкнул он, и, боже, Бэкхён более, чем уверен, что Чанёль ударит его в ответ, если отец распустит руки. — Ты не посмеешь рассорить мою семью, подонок. Ярость в его голосе действует на Бэкхёна не так, как это происходит обычно. В нём будто что-то щёлкает, запускает целую цепную реакцию и толкает на самые неожиданные для него поступки. Вместо того, чтобы прятаться, он бежит к отцу, который уже замахивается на Чанёля. Он не очень понимает, что и зачем делает, на что вообще рассчитывает, но отец внезапно падает на спину, а его руку пронзает тупая боль. — Не смей! Не смей его трогать, ублюдок! Собственный голос звучит как будто извне, будто это не он кричит, разбивая лицо собственного отца в кровь. Чанёль что-то говорит ему, хватает за плечи, но Бэкхён плохо соображает. Затуманенным взглядом он видит отца, который скрючивается на земле и пытается закрыться от его ударов. Это только раззадоривает его, подпитывает, и он не может остановиться. — Я тебя убью, сука, только дотронься до него! — Бэкхён, остановись! — шипит Чанёль, оттаскивая его, но Бэкхён всё равно тянется к мужчине руками, брыкается в хватке младшего, буквально прыгает и заносит ноги, орёт какие-то проклятия. — Угомонись, идиот, ты перебудишь весь район! Заткнись, блять! — Я ему руки сломаю, я… я… — он судорожно хватает воздух ртом, ощущая, как набатом стучит сердце, а в венах бежит столько адреналина, что Бэкхён готов пробежать марафон. Он свирепо смотрит на отца, который отхаркивается и пытается дышать без боли. А у самого руки трясутся, будто у него ломка. Глаза бегают от отца на землю, на свои руки, и он силится не сойти с ума от обилия мыслей в голове. Он чувствует себя так, будто с каждым ударом в нём что-то исчезало. Годами копившийся гнев вырвался будто взрыв, подпитанный его страхом и яростью. Ему кажется, что он сделал то, что давно хотел. Он слышит крик и, оторвавшись от Чанёля, взглядом находит мать, которая стоит в дверях. Выражение её лица испуганное, взгляд наполнен ужасом, и на ней тоже домашний халат, а ноги босые, замечает Бэкхён, но это не мешает ей подбежать к мужу и помочь ему встать. Мне она никогда не помогала, — думает Бэкхён, чувствуя, как силы стремительно покидают его. Он обмякает, начинает мелко дрожать и прячет руки в карманах, надеясь, что выглядит сам не как последнее ничтожество. Что довольно трудно, ведь ты очень долгое время им и являлся, — проносится мысль. Бэкхён не знает, что можно сказать матери, должен ли он вообще говорить, но, к счастью, у него есть Чанёль. Чанёль, который с силой разворачивает его и пихает за плечи, приговаривая шипением: — Садись в машину, чёрт возьми, и не выпендривайся! Он думает, что это отличная идея. Чанёль вообще на редкость сегодня богат хорошими идеями, и кто такой Бэкхён, чтобы ослушаться его? — Что происходит, сын? — Ты никуда не пойдёшь! Они говорят это одновременно. И Бэкхён вздрагивает, потому что до него доходит. Он в последний раз их видит. Прямо сейчас он слышит и видит собственных родителей в последний раз, и разве он может уйти просто так? Просто послушаться Чанёля и сесть в машину, оставив их здесь? Не сказав ни слова? — Дорогой, — он оборачивается, чтобы увидеть, как мать начинает беспокойно причитать, судорожно отряхивая мужа от грязи, и Бэкхён замечает, что у неё дрожат руки. — Дорогой, с тобой всё в порядке? Кто тебя так? О боже, у тебя кровь! — Твой щенок отрастил себе яйца, — ухмыляется мужчина, выплюнув сгусток крови на землю. — Это всё твоё поганое воспитание. Ты совсем разбаловала этого идиота, и смотри, каким он стал! Он неблагодарный гадёныш! Ничего. Я научу его уму-разуму. Вернись в дом, Бён Бэкхён. Он переводит взгляд на мать, у которой губы сжаты в тонкую полоску, а брови нахмурены. Она вся дрожит, не знает, куда деть руки, и со страхом смотрит на сына, а во взгляде столько мольбы, что ему на секунду аж противно становится. Неужели эта женщина в самом деле выносила его под своим сердцем? Она открывает рот, чтобы что-то сказать, и её голос тоже дрожит, в нём проскакивают истерические нотки. Бэкхёну кажется, что она вцепится ему в волосы своим маникюром, если он подойдет к ней. Она говорит: — Бэкхён-а, что бы ни случилось, я уверена, мы сможем решить это недоразумение, — она выдавливает из себя кривую улыбку, а Бэкхён думает, что ничего страшнее в жизни не видел. — Твой друг может уйти, я уверена, у него есть дела поважнее, чем играть в твои игры. Играть? Она, блять, что, серьёзно? — Дорогой, всё хорошо, — она даже смеётся, — давай вернёмся в дом. На улице холодно, поговорим в тепле. Ты же не хочешь расстраивать свою мамочку, да? — Нет, — он сжимает пальцы и перестает дышать, оглушённый происходящим. В его голове столько мыслей, одна поганее другой, и он не понимает, как мог столько лет терпеть подобное дерьмо. Руки Чанёля на его плечах сжимаются, и он чувствует, как тот подается вперед, явно желая задать его предкам несколько вопросов. Поэтому Бэкхён преграждает ему путь и повторяет. — Нет. Я ни за что не вернусь туда. Я… Выдохни, выдохни, — верещит его внутреннее я, и Бэкхён глубоко вздыхает. Он старается не смотреть на родителей, что удаётся ему довольно трудно. Но он старается. — Я сыт по горло всем этим дерьмом. Ты, — он тычет пальцем в сторону отца, ощущая небывалую уверенность в себе благодаря присутствию Чанёля за спиной, — грёбаный мудак. Ты просто моральный урод, и даже психушка не исправит тебя. Озабоченная скотина. Наверное, Чанёль смотрит на отца очень свирепым взглядом или делает страшные выражения лица, иначе, почему отец не старается даже ответить? Не из-за бэкхёновских же слов, в самом деле. — А ты, — он смотрит на мать, взгляд которой становится почти отчаянным, и это не может не рассмешить Бэкхёна, — сколько раз я смотрел на тебя точно так же, и сколько раз ты трусливо убегала, а? Ты мне не мать. В тебе нет ничего святого, и, черт возьми, я надеюсь, он поменяет нас местами, как только я уеду. Ты это заслужила. Он не жалеет ни об одном слове, потому что все сказанное — правда. Мать ни разу не заступалась за него, потому что один раз всё же получила от отца, стоило ей только пискнуть. Тогда Бэкхёну было пять, и за сломанные карандаши отец час лупил его ремнём, одарил мать пощёчиной и угрожал разодрать её следующей, если она продолжит вмешиваться. С тех пор прошло восемнадцать лет, и за это время она даже мазь от ушибов ему не покупала. Бэкхён понимает, что теперь жертвой отца станет она. Кажется, мать сама догадалась об этом, но ему плевать. Пусть терпит. Его совесть грызть не будет. Он всё-таки разворачивается и идёт к машине. Он говорит: — Если ты постараешься найти меня, если ты найдешь меня, я засужу тебя. Я упеку тебя за решетку и позабочусь, чтобы ты гнил там всю жизнь. Я убью человека, но я сделаю это. А тебя, дорогая матушка, посадят за бездействие. Ты позволила этому монстру бить собственного ребёнка. Я устрою вам сладкую жизнь, если хоть кто-то из вас вновь появится в моей. Дело ведь даже не в Чанёле. Дело в нём самом. Он почти добился своего, вкусил долгожданную надежду, но вот появляется его самый страшный кошмар, который может сорвать все его планы. Бэкхён лишь старался защитить свою жизнь, он должен был отстоять свою мечту, и, если из-за этого пострадал тот, кто причинял ему только страдания, то он ещё мало получил. Вот, что говорит ему Чанёль, когда Бэкхёна ломает прямо в машине. Чанёль останавливается спустя три квартала, свернув на какую-то улицу и буквально налетает на старшего. Успокаивает как может, уверяет, что всё хорошо, что он не сделал ничего из того, чего не должен был. Он говорит: — Ты не виноват. Ты никогда не был виноватым, Бэкхён. Он говорит: — Всё в порядке, всё хорошо. Его нет здесь. Его не будет в твоей жизни. Он берёт его лицо в свои ладони и, поглаживая щеки большими пальцами, прижимается своим лбом к его, и озвучивает то, что больше всего необходимо услышать Бэкхёну Он говорит: — Ты не он, Бэки. Ты никогда им не станешь. И Бэкхёна отпускает. Он сжимает руки Чанёля и сам подается вперёд, целует, буквально набрасываясь на него, и прижимается так близко, что почти больно. Возможно, он пользуется им, чтобы выплеснуть все пережитое в этот поцелуй, покусывая и шипя в чужие губы, но ему не отказывают. Чанёль лишь слабо улыбается в поцелуй и кладёт ему на затылок ладонь, поглаживая его и перебирая волосы. Второй рукой он обнимает парня за лопатки, пробегаясь пальцами по спине, чтобы хотя бы так дать понять — ему перед ним нечего прятать. Бэкхён может плакать перед ним, может, наплевав на их дружбу, грубо воспользоваться и даже может смеяться, поддавшись истерике — Чанёль ещё ребёнком понял, что примет любого Бэкхёна, если тот только будет счастлив. — Ты лучше, Бэкхён. Ты другой человек, у тебя впереди целая жизнь. И ты один в ней хозяин. Когда он успокаивается, Чанёль медленно отстраняется и заводит машину. Следующие несколько часов они едут в полной тишине, не обсуждая ничего из произошедшего, и, наверное, от этого легче обоим. За окном мелькают бесконечные дома, схожие чем-то между собой, и редкие машины проезжают мимо них. Пейзаж немного умиротворяет, позволяя отвлечься от мыслей, и с каждой минутой Бэкхён чувствует, как накатывает усталость. Он не спрашивает, куда они едут, и просто кивает, когда Чанёль предлагает ему подремать, пока они в дороге. Бэкхён слишком опустошён, чтобы что-либо делать, поэтому он мгновенно вырубается, откинув сидение и закрыв окно со своей стороны. — Эй, — Чанёль теребит его за плечо, и Бэкхён нехотя разлепляет глаза, — приехали. Сегодня перекантуемся здесь. — Мм? — Бён растерянно вглядывается в дорогу перед собой и, не найдя ни одного городского небоскреба или машины вокруг, замечает двухэтажный дом недалеко от набережной. Он переводит взгляд на парня возле себя и безмолвно спрашивает, какого чёрта. — Мы вылетаем не скоро, — информирует Пак, заглушив мотор. — Нам стоит отдохнуть и… выходи давай. Бэкхён молча смотрит вдаль, на набережную, и Чанёль без понятия, о чём тот должен думать прямо сейчас. Бэкхён не похож на того, кому охота поболтать, поэтому вместо него говорит Чанёль: — Нужно отдохнуть, перебрать вещи, — он проводит языком по губам, думая, что неплохо бы для начала пожрать, — ну, и обдумать дальнейший план. Бэкхён не отвечает ему, и Пак с усилием подавляет в себе вздох. Он, конечно, не магистр психологии, но очень надеется, что ему удастся в скором времени подлатать Бэкхёна. — Я должен сказать тебе это сейчас, иначе будет нечестно, — бормочет он, сжимая руль. Тяжело вздохнув, Чанёль продолжает. — У меня есть знакомые, которые обещали помочь с визой, но… Дальше нам будет трудно. Придется вкалывать и, возможно, урезать… — Он бил меня шлангом, — оборвал его Бэкхён, не сводя взгляда с дома. Чанёль нахмурился, обратив всё внимание на напряженного друга. — Каждый раз, когда я ломал или ронял что-то, он использовал это как повод, чтобы распустить руки. И если это происходило на улице или в гараже, то он заставлял меня принести шланг. Ты видел… Ты видел меня после этого. Чанёль кивнул. Он знал, что происходило в семье Бён за ширмой счастливой идеальной семьи, и ничего не мог сделать, чтобы как-то вызволить друга из этого кошмара. По вечерам он часто занимался со своим джипом и, пользуясь случаем, пару раз забирал Бэкхёна, чтобы у себя зализать его раны. Но это не особо помогало Бэкхёну. Он часто пропускал школу, не выходил гулять и редко приходил в гости, а в свой дом вообще никого не звал. Забирая его к себе в особо удачные дни, Чанёль чуть в слёзы не пускался, сжимая чужие запястья. Он целовал избитые костяшки, его ноги соприкасались с чужими худыми ногами, на которых выше колена багровели десятки синяков. Он умолял Бэкхёна дать сдачи, убежать, позвать на помощь. Он предлагал рассказать всё и самому поговорить с его отцом, но Бэкхён лишь злобно кричал и убегал домой. А на прошлой неделе он услышал, как господин Бён орал на кого-то и всё требовал треклятый шланг. И он слышал редкие вскрики Бэкхёна, подозревая, куда примерно пришелся удар. В тот же день Чанёль связался со своим знакомым и обналичил свой счет, чтобы купить билеты. — Я пережил достаточно дерьма, что твои «трудности» и рядом не стоят. Ты абсолютно прав, Чанёль, мне здесь ловить нечего, — он неловко усмехается и, открыв дверь, спрыгивает на землю. — Предлагаю пожрать через час, а пока ты можешь принять душ, — всё-таки произнес Чанёль, ибо сказать больше было нечего. Бэкхён промолчал и направился к дому, перекинув свой громадный рюкзак на другое плечо. Чанёль вздохнул, свыкаясь с мыслью, что следующие несколько часов — а может и дней — Бэкхён будет больше молчать, чем поддерживать беседу. Что ж, не ему судить. Ближе к десяти часам они, уже позавтракавшие, проводят время на лежаках у берега и просто молчат. Вокруг тихо, в метрах десяти перед ними волны наплывают на берег, пенясь, и оставляют мелкие пузырьки на несколько секунд. Иногда слышны чайки, но никто их не высматривает в небе. Чанёль кидает ему банку пива, и Бэкхён лишь благодарно кивает и впервые за всё утро выдавливает из себя улыбку. Что только не творит с людьми алкоголь, — усмехается в мыслях Чанёль и внимательно смотрит на друга. Его волосы мягкие, он помнит их на ощупь, потому что перебирал их между пальцами, и сейчас они отдают медным, если присмотреться. Солнце печёт, но они спрятались под зонтиками, так что ничего страшного. Бэкхён, проронивший за всё утро около дюжины слов, молчит с завтрака и явно не желает вступать в разговор. О чем бы он не думал, Чанёль очень надеется, что в его мыслях нет той, которая велит ему вернуться домой немедленно. Иначе он убьёт его и закопает за домом. Бог свидетель. — Всё ещё не могу поверить, что ударил его. Чанёль чуть не проливает пиво на себя, когда голос Бэкхёна раздается, словно гром среди ясного неба. Он быстро переводит взгляд на парня и замечает, что тот вышел из оцепенения и теперь задумчиво рассматривает свои руки. Чанёль усмехается: — О, ударил мягко сказано. Может быть, ты его слегка избил. Совсем чуть-чуть не до смерти. Вопреки его ожиданиям, что старший разозлится, со стороны Бэкхёна раздается сдавленный смех, который вводит его в небольшое замешательство. — Никогда не думал, что настанет день, когда мы поменяемся местами, — он поднимает ладонь на уровень глаз и, присев возле его шезлонга, Чанёль видит, как он хмурится, заметив несколько ссадин на костяшках, — не думал, что захочу видеть, как он… Бэкхён кусает губы, сжимая и разжимая пальцы, и тяжело вздыхает. Чанёлю хочется взять его за руку, сказать пару нужных слов, но он упрямо молчит, предоставляя Бэкхёну возможность самому сделать нужные выводы. На какой чёрт сдались его верещания, если Бэкхён сам не поверит в них? — Я хотел его убить. Я испугался, что могу стать таким, как он… стать им, и я… Тут Чанёль бросает свою банку, а жидкость в нём, пролитая на землю, шипит, создавая странную смесь из пены и песка: — Он хотел причинять тебе боль. Ему это нравилось, Бэкхён, ему, а не тебе. Ты лишь… отомстил. Ты имел право. — С какой стати, а? — усмехается он, поворачиваясь лицом к нему и, неожиданно замерев, с трудом сглатывает. Следующие слова он произносит медленнее, будто осторожничает. — Когда и кто дал мне разрешение, ну? Чанёль вздыхает: — Я. Я был с тобой всю твою жизнь, и я знаю, я видел, как он выглядит, когда бьёт тебя. Он делает это, потому что у него нет причин. Он просто хочет этого. А ты… ты терпел. Ты — жертва. И ты не убегаешь, ты уходишь. Сам. Бэкхён какое-то время молча смотрит на него, нахмурившись, и весь вид его довольно пугающий. Он буквально гипнотизирует его своими глазами, в которых Чанёль пропал давным-давно, и вводит его в замешательство. И это пугает. Чанёля всё это время пугает мысль, что Бэкхён может просто встать и уйти, и тогда он не сможет заставить его остаться. Он же не его отец. Он не это мерзкое животное, которое в грош не ставило собственного сына. Стоит ему нырнуть в мысли о мужчине, которого они оставили возле почтового ящика, со стороны Бэкхёна раздается очередной смешок. Чанёль вздрагивает и, когда возвращает к нему все внимание, то замечает, что его взгляд стал каким-то усталым, на губах легкая грустная улыбка, а сам Бэкхён какой-то весь размякший и до ужаса утомлённый. Но не злой, нет. И это хорошо. — Я рад, что это был ты. Тогда, сейчас, завтра… Я… Я на самом деле рад. Спасибо. Большое. Чанёль хмыкает, берёт горстку песка и высыпает её на колени старшего, подавляя рвущуюся наружу улыбку. Вместо «пожалуйста», он говорит: — Купишь мне кенгуру в благодарность. И в ответ получает пинок и боль в пояснице, потому что Бэкхён довольно сильно и неожиданно толкает его на песок: — Вот и задница, Пак Чанёль.If I showed up with a plane ticket And a shiny diamond ring with your name on it Would you wanna run away too? 'Cause all I really want is you