Сказитель

Небо стремительно темнело. Обливая горячим воском горизонт, солнце спряталось за спинами старцев.  — О, Сказитель, вы — наш милостивый спаситель, наш дорогой благодетель, — скрежетал старик в зашарканном колпаке, при каждом его слове будто два камня с силой тёрли друг о друга, — скажите нам, что вы видите, что слышите, что ощущает ваша душа. О будущем нам поведайте и верном выборе нашем. Рядом стоящий старец неодобрительно покачал головой и стукнул своим золочёным посохом по земле, подняв облако серо-красной пыли. Острый его конец сверкнул в лучах заходящего солнца, еле слышно забренчал колокольчик, свешивающийся на тонкой цепочке с острия посоха-копья. Ниже блестящего острия на посох было насажено кольцо, такое же золочёное, увитое маленькими змейками и ящерками. В один миг ящерка на кольце моргнула, но тут же неподвижно застыла, будто ничего и не было. Справа от двух старцев стояла роскошная софа, маленький диванчик с витыми узорами. Но они были такими же серыми и безжизненными, как и все существа, находящие рядом. От того своеобразный трон казался каким-то блёклым и старым, совсем не королевским. Но восседающее на нём существо, похоже, так не считало. Клочьями торчащие смоляные волосы создавали контраст с проплешинами, а большие полуприкрытые глаза с красными жилками выкатывались наружу, как у пекинеса. Существо развалилось на троне с таким видом, будто его волоком притащили в это место. В горле у Сказителя что-то зло заклокотало, но старцы не могли видеть его лица, он сидел спиной к ним.  — Вы неправильно поняли нас, Сказитель, приносим свои глубочайшие извинения. На этот раз слово взял третий старец, стоящий слева от королевской софы. Одной рукой он сжал спинку трона, а другую, с посохом, вытянул в сторону. Его жёсткие одежды висели на тощем старце бесформенным серым мешком, пыльным и грязным, их выкидывают, лишь высыпав в подполье старую картошку. У этого старика посох был другой, чёрный-чёрный, матовый, даже последние огоньки солнца не могли осветить его. На этот посох тоже было одето кольцо, ребристое, шершавое, как будто вытесанное неумелым скульптором. С него свисали кольца от огромных широких цепей и тоненькие белёсые косточки, позвоночники маленьких животных. Они раскачивались и глухо стучали друг о друга, когда старец вторил другому, также стуча посохом. А солнечный воск всё стекал за горы, холодел. — Почему же, всё верно. Восседающее на троне существо ахнуло и подалось вперёд, даже старики перестали дышать своими каменными лёгкими, выпучили блёклые глаза. Сказитель был будто сделан из глины, всё ещё не засохшей, мягкой и липкой. Его костюм был похож на наряд клоуна: круглый балахон топорщился в разные стороны, он был будто надут изнутри, так что Сказитель казался в нём шариком. Его голову полностью облегал капюшон без застёжек и завязок, он возвышался тонкой «башней» ввысь, к остывающему небу, будто на голове у Сказителя выросла маленькая Эйфелева башня. Широкие рукава резинками стягивались на худых бледных запястьях, а ног не было видно и вовсе, Сказитель, наверное, спрятал их под полами круглого балахона. Он сидел на земле, рядом с ним стояла зелёная прозрачная бутылка странной формы, она переливалась розовым, оранжевым, бирюзовым и фиолетовым цветами. В белых, будто мел, длинных пальцах он держал большой серебристый камень. — Я скажу. Старцы обомлели, их глаза забегали, сердца застучали, скрежеща о каменные рёбра. На виске у Короля забилась жилка, он нервно провёл по торчащему из головы клоку волос, но он ни на миллиметр не сдвинулся. — Вы врёте. Старец с золотым посохом заскрипел зубами, покачал головой, но сделал шаг назад, подальше от Сказителя. — Вы не будущее узнать хотите, а то, какой выбор вам сделать нужно, чтобы выгода была огромная. Сказитель говорил медленно и безэмоционально, его рот почти не открывался, а глаза и вовсе закатились, так что лишь белки влажно поблёскивали. Он будто бы жевал смолу, она склеила ему зубы и язык, так что он еле-еле произносил слова. Лицо у Сказителя тоже было цвета самых чистых белил, худощавое, полностью обрамлённое капюшоном, так что неестественно выделялись сероватые скулы. — Что ты видишь? Грубо спросил Король, его громыхающий голос ударил Сказителю в спину. В горле у того снова что-то зло заклокотало, зарычало, зафыркало. Но лицо его не изменило своего выражения. В отличие от надутой физиономии Короля. — Любой ваш выбор будет неверным, глупым и ненужным. Алчность не может сделать лучше. Король рывком достал из полов своего платья блестящую монету и бросил Сказителю. Она упала справа от него, но через секунду неизвестные иероглифы на ней подёрнулись пеленой, и монета расплылась по промозглой земле, расплавилась. Король выпучил и без того выкатывающиеся глаза. — Я скажу вам, что вы — глупцы, не можете принять решение в мире. Что же тогда будет на войне? Часы корят меня за трату слов для вас. — Каков же ваш ответ? — О, прочь, я ничего вам не скажу, нет верного решения в этом споре. Я вижу будущее, я знаю всё, но не обмолвлюсь лишним словом. Одна лишь фраза — и конец, ведь будущее так изменчиво, ранимо. Мы сами строить его должны, а не по чьим-то указкам. Изидте, старые глупцы, я не желаю слушать ваше бормотание. Восковое небо совсем остыло. — Мы не уйдём, даже не надейтесь. Король хрипло вдыхал воздух, его гранитная грудь вздымалась прерывисто и неровно. Старец с золотым посохом оглянулся назад. — Мы слишком долго пробыли здесь. — Спаси нас всех Венера. Небо накрыло холодным синим цветом, моргали огромные звёзды. Статуи застыли совсем неподвижно. А Сказитель поднялся на ноги. Они были длинные, облачённые в широкие шаровары, обут он был в мягкие туфли с острыми загнутыми носками. Сказитель поднял с пыльной земли свою бутылку, огромный сверкающий камень положил в невесть откуда взявшийся карман. Он тряхнул головой, и его зрачки вернулись в привычное положение, будто две чёрные дыры появилось в белёсом пространстве. Сказитель притопнул ногой, куча пыли взметнулась вверх, окутала высокое существо с ног до головы. И он исчез. Лишь статуи в одиночестве остались на планете.