# # #
На утро она теряется между реальностью и беспокойной дремотой, обессиленно массажирует виски, заглушая головную боль, и не особо вслушивается в пустые утешения дочери, которая воркует совсем рядом о том, что все, чёрт подери, будет хорошо, что Рейвен наверняка просто замоталась, что Эбигейл нервничать вовсе бессмысленно. Мать никак не может ей объяснить: ей не нужны слова, которые ничего не дадут; ей нужно, чтобы сильная девочка Рейес написала, что у нее действительно всё в полном порядке. Эбби чувствует себя идиоткой. Эбби чувствует, что права. — Ну, может, она обиделась? — делает предположение заботливая Кларк в одну из тех минут, когда женщина все же обращает внимание на ее слова. — Обиделась? — удивляется Эбигейл, но неожиданный вопрос и правда наводит ее на мысль о том, что она вполне могла сделать что-то не так. Это было странно, но глупые слова иногда сопровождали ее речь. — Когда Лекса обижается, она меня тоже игнорирует, — пожимает плечами девушка, перебирая длинные волосы мамы и заплетая их в более-менее сносную косу. — Все так делают. — Рей так не делает, — сухо поправляет Эбби, но все же пытается припомнить каждую деталь прошедшей встречи. — Я бы сказала, что она темпераментна и непредсказуема, разве нет? К тому же она не на много старше меня, она все еще молодая девчонка, которая может быть немного несправедливой, — настаивает на своей позиции младшая Гриффин, предоставляя и без того уставшей матери пищу для размышлений. — Уверена, она просто включила беззвучный режим и легла спать. Вот увидишь, скоро она тебе напишет! В конце концов она улыбается и ободряюще сжимает руку Эбби. В конце концов та ненадолго затихает.# # #
Гриффин лениво хохочет над шутками Кейна, то и дело бежит проведать пациентов и перепроверяет медицинскую карту каждого. Она настойчиво оставляет взволнованно-трепетные голосовые сообщения и вздрагивает каждый раз, когда поступает звонок на мобильный. А еще Эбби думает над словами дочери и дрожащими пальцами открывает историю сообщений (ей нужно еще больше кофеина; срочно). « Прости, Эбс, не сможем встретиться, мама догадывается о чем-то, поэтому не спускает с меня глаз. » « Ты же знаешь, как относятся мои родители к нашим встречам. » « Я устала от напряжения, которое царит в моём доме. Я не могу дышать. » « Мне нужно время, чтобы все хорошенько обдумать, ладно? » У женщины целый вагон терпения за спиной, беспокойство обычно граничит с пониманием. Она не вмешивается в ситуацию, если ей там не место, не навязывает свою помощь, лишь едва слышно обещает: «я с тобой, если что, рядом». Она не лезет с фальшивыми улыбками к семейству Рейес и не оправдывается за свое счастье. Это, конечно, нарушение врачебной этики, но Эбби не была виновата в том, что ее (некогда) пациентка оказалась родственной душой несмотря на разницу в возрасте. У нее нет объяснений, и они, впрочем, не нужны. Главное, это то, что есть между ней и Рейвен, чувства, что полыхают разноцветным фейерверком, когда они думают друг о друге. Дело в них вместе и в них по отдельности, и сейчас к нервной тревоге присоединилось ужасное раздражение, пустившее острые ногти в самое сердце. Чёрт подери.# # #
Кларк звонит одиннадцать раз, пока ее мать оперирует очередного пациента с очень сложным случаем. Никто не хочет понимать, что случай Кларк не менее сложный. Она нарывается на озлобленную мать ближе к вечеру и мысленно благодарит Вселенную за то, что не может посмотреть матери в глаза. Она слышит голос мамы, прижав трубку к уху так сильно, словно у нее плохо со слухом, и медленно умирает от того, что ей придется сказать. Золотое молчание висит в воздухе ровно несколько секунд, когда Эбигейл наконец выговаривает девушке все, что ее тревожит, а блондинка внутренне цепляется за одну единственную фразу, горько всхлипывая на том конце провода. — Она до сих пор не перезвонила, Кларк. И у девочки сжимается сердце от боли за самого близкого человека. Она помнит, как тяжело старшая Гриффин приняла горечь утраты, которая поселилась в атмосфере их дома, и помнит, как тучи развеялись с появлением в их семье Рейвен. Кларк закусывает губу, отстукивает пальцами по столу, упрямо не смотрит на Лексу с упаковкой платочков в руках. Кларк закрывает глаза и пытается понять, что она сделала такого в своей жизни, что ей вечно приходится приносить страшные вести любимым людям. (Лучше ты, чем кто-то другой). — Мам, — сглатывает. В горле ком, а в душе пустая дыра, которую ничем не прикроешь. — Мам, Рейвен тебе уже никогда не позвонит.# # #
Эбигейл Гриффин думает, что лучше чувствовать себя “никак”, чем “очень”. Она пьёт седативные, потому что не может спать, смешивая их с эстетично-прекрасным Blue Mountain, не улыбается идиотским шуткам Кейна и запирается в своей комнате на семь замков, чтобы просто остаться одной. Она практически ненавидит свою спальню, потому что в ней находиться сложнее всего: Рейвен обожала приятную на ощупь белоснежную тюль, ей нравилось заглядывать в старинную шкатулку возлюбленной, обращая особое внимание на фотографии, вздувшиеся сепией по краям (“ты всегда была красоткой, Эбс” и легкий поцелуй в губы). Каждую мелочь в комнате можно было связать с Джейком и маленькой мисс Рейес, которые в одночасье покинули мир. Сообщение Эбби пришло на телефон Рейвен уже после ее смерти. Пьяный водитель по неосторожности своей сбил девушку на велосипеде, которая торопилась домой для того, чтобы сообщить, что все нормально: она домой добралась. Алая кровь смешалась с грязными дождевыми лужами и бензином, а стремительно темнеющее небо пыталось скрыть неосторожную смерть. Фонари, помигивая, вспыхивали слабыми огнями и освещали тело молодой девушки, которой рассказать уже было нечего. Гриффин не волнует, в каком гробу обретет покой Рейвен и каким лаком ей накрасят ногти в последний раз. Плевала она на непрекращающееся безумие: мама Рейес заказывает цветы по одному телефону, а по другому в миллионный раз твердит на ухо Эбби: виновата ты. Ей не хочется слушать, видеть, читать; девочка на первых страницах в местных газетках и по первому кабельному каналу каждые полчаса. Создается впечатление, что девочка везде. Но это не так. Она ее не чувствует. Горе добралось до сердца змеиным малахитовым налётом. Непривычно чистое голубое небо приобретает серый оттенок, а короткая летняя ночь, право, длится годами. Эбби боится засыпать, но не спать еще труднее: повсюду очертания тех, кого она обещала (но не смогла) защитить. Дышать сквозь зубы ртом и без остановки плакать стало своего рода привычкой, не официальной. Ловить себя на мысли, что все могло закончиться по-другому. Кларк усердно выполняет обязанности идеальной дочери и еле слышно обещает: «все образуется, мамочка, ты еще будешь счастливой». О нет, Эбби это совсем не нужно (потерять кого-то снова, будто в блядской проклятой сказке, она больше не сможет, не переживет; если, конечно, ее никчёмное существование можно назвать жизнью). Эбби шарит взглядом по обочинам и дорогам и видит в прохожих потерянную девочку. Она боится подходить, боится развеять придуманный образ, боится стереть из воспоминаний — она достаёт телефон из заднего кармана джинсов и набирает сообщение. И ждёт, когда придёт ответ с весточкой о том, что волноваться не о чем. Она не понимает, что ответа не последует. « Рейвен?.. »