О свечах и о луне

Она садится в кресло, подперев белой рукой голову, слегка поворачивается в сторону окна, смотря на жёлтую, круглую луну, сливаясь с холодным светом в ночи. Неуловимым движением поправляет медно-рыжую прядь, спадающую на лоб и немного прикрывающую ярко-зелёные бездонные глаза с огромными, почти кошачьими зрачками, задумчиво улыбается, показывая идеально ровные белые зубы. Живая и реальная днём, ночью она превращается в химеру, болезненное видение, сотканное из звёзд и снов. Вечная в своём чёрном платье с рукавами из органзы, открывающими тонкие плечи, с растрёпанными длинными волосами, чуть вьющимися на концах, она напоминает скорее лесную нимфу или русалку с гравюр старинных художников, нежели типичную прозаическую героиню современности. Весь её дом полон книг и различных тканей. Почти все её стены скрыты за многочисленными портретами, натюрмортами, абстрактными набросками… Воздух пропитан ароматами трав и цветов, восточных сладостей, шелков и бумаги. Приходя к ней в гости, я будто попадаю в мир сказок, рыцарства и волшебства. Когда я выхожу с ней куда-нибудь, от меня не ускользают перемены, происходящие вокруг неё и с ней тоже. В центре города, среди стеклянных высотных зданий, она выглядит совершенно не к месту, неподходящими кажутся её нерасторопность, прямая осанка, неспешная речь, отрешённый взгляд. Или современный город кажется нелепым, когда она появляется в нём?.. На природе я не могу найти ту грань, которая разделяет её и цветы, её и небо, её и всё живое; она будто сливается с окружающим миром и растворяется в нём, наслаждаясь этим единением со своей родной стихией. Однако самые разительные изменения происходят, когда мы прогуливаемся среди узких средневековых улочек, в свете кованых фонарей, висящих над входами в небольшие старинные дома. Она становится выше, грациознее, осторожнее; в поведении её, во всех её движениях проявляется что-то кошачье, древнее, инстинктивное; в голосе её, звучащем более сладко и наигранно-вкрадчиво, тем не менее, слышится сталь властной Королевы. В такие моменты я перестаю видеть в ней забавную девушку девятнадцати лет, она становится вечной посланницей прошлого, мудрой, сильной, существовавшей не один век и собирающейся просуществовать ещё столько же. И я готов верить, что из-за очередного угла дома вот-вот выйдет дама в платье с кринолином или нищий пьяница в лохмотьях, молитвами выпрашивающий гроши на жизнь. Она не пользуется современными средствами общения и получения информации, нет у неё и часов, за исключением старинных дубовых курантов, стоящих за стеклом в одном из шкафчиков и уже не один десяток - а возможно, и сотню, - лет показывающих одно и то же время. Когда я увидел их, они стояли на открытой полке у окна. На все мои предложения починить их, заменить, отдать в антикварную лавку моя знакомая отвечала решительным отказом. Украдкой забрав их, я нашёл и исправил в них неполадку, и на следующий же вечер снова отправился к ней, чтобы порадовать хозяйку тем, что «оживил» древнюю вещь. Однако меня ждал неприятный сюрприз. Она всё так же сидела у окна, обратив свой взор к луне, маленькая, тоненькая… Её плечи слегка подрагивали. Когда я приблизился, из горла моего вырвался возглас ужаса, я побледнел и на подкашивающихся ногах начал пятиться к выходу до тех пор, пока не упёрся спиной в стену: она была совершенно седой. Каково же было моё негодование, изумление, облегчение, когда, повернувшись ко мне, она сорвала с головы парик и рассмеялась своим обычным звонким и заразительным смехом. Часы, однако, после этого случая она убрала за стекло, и я готов поклясться, что они снова показывают вечные восемь часов. Она обожает рассказывать истории Средних веков от первого лица, ссылаясь на то, что её мать была историком и читала ей много трактатов и повестей, и теперь она пересказывает их в такой форме, в какой они были услышаны. Однако ни её мать, ни каких-либо вообще её родственников никто и никогда не видел и вообще не уверен, что они существуют. По крайней мере, существовали они точно не в Новое время… Вместе с ней в её доме живёт большой и пушистый чёрный кот, которого она ласково зовёт Мурмуром; настоящее же имя его мне неизвестно, однако пару раз я слышал, кажется, как она называла его Данталионом. Однажды из книги, которую она дала мне почитать, выпал портрет девушки, держащей в руках кота – ни дать ни взять, моя знакомая и её Мурмур. Портрету, однако же, было явно не девятнадцать лет, как его хозяйке. Она тогда отшутилась и сказала, что вся её семья не отличалась разнообразием внешности по женской линии. Только вот про Мурмура почему-то промолчала и портрет попросила вернуть, объяснив это тем, что он дорог ей как память. А кот её с тех пор стал прятаться от меня по тёмным углам, жутковато шипя при моём приближении. На вопрос, сколько Мурмуру лет, она отвечает: «Он со мной вечно, потому что он – те, кого я люблю.» Как много людей она любила за свою жизнь? Почему этот кот – «те», хотя он один, откуда взялись все эти странные его имена, я предпочитаю не думать и не знать. Зовут её Сатта, и имя это сбивает меня с толку. Никак я не могу понять, что же она такое: вечный Свет, ниспосланный нам с небес, или Огонь Геенны, вырвавшийся наружу и грозящий смертельной опасностью?.. Сатта. Santa ли она, переменившая одну букву для того, чтобы не кичиться своим предназначением, или Satan, скрывающий настоящее своё лицо за обманчивым звучанием имени? Сатта…