Однажды кто-то посмотрит на тебя так же, как ты смотришь на звезды

- Серьезно? – Джеймс поворачивается к зеркалу и запускает пальцы во вьющиеся волосы. Кожаный шнурок на его правом запястье, чуть выше алой шерстяной нити и бисерной россыпи тонких плетеных браслетов, цепляется за одну из прядей. Стив, отлепившись от тонкой стенки примерочной, тут же тянется, чтобы распутать. Барнс поворачивается еще раз – сначала одним боком, потом другим. Сильные, крепкие мышцы перекатываются под тронутой загаром кожей. Модно-рваные джинсы сидят на его узких бедрах потрясающе, так соблазнительно низко, что открывают ярко-синюю резинку белья и едва заметные черные точки отрастающих волосков над ней. У Стива колет кончики пальцев от желания прикоснуться – или немедленно схватить карандаш и быстрыми росчерками запечатлеть твердую линию широких плеч, разлет ключиц, слева теряющийся в пластинах металла, гладкую грудь с аккуратными темными сосками и жесткий рельеф живота. Джеймс мажет по нему смеющимся, понимающим взглядом и, протиснувшись мимо – не упустив возможности вплотную прижаться всем телом и задержаться прохладной левой рукой на бедре Роджерса – выглядывает из кабинки. - Ванда, - зовет он. - Что? – отзывается Максимофф. – Я… - подойдя к примерочной, она словно спотыкается на ровном месте и упирается восхищенным взглядом куда-то в область треугольника косых мышц, сужающегося вниз от подвздошных костей Барнса. – Вот черт… - впечатлено выдыхает она. – Никогда еще настолько сильно не жалела, что мы с тобой одной ориентации. Джеймс смеется так, словно ему и правда все еще двадцать один. *** В окна стучит дождь, над городом сгущаются сумерки, и в крохотной квартирке в Бруклине становится не по-летнему прохладно. Джеймс и Стив едва замечают это – на диване тесновато вдвоем, с их-то габаритами, но уютно и мягко. Барнс улыбается сквозь поцелуй и тянется вперед, укладывая Роджерса на спину и вытягиваясь сверху. Тот обнимает его крепче, скользит ладонями по лопаткам, сминая тонкий хлопок белой майки, и Джеймс точно знает, что сейчас они чувствуют одно и то же – смешанное с ностальгией ощущение, что все так, как должно быть, на своих местах. Ветер разгоняет плотные тучи, и из-за них одна за другой становятся видны звезды, блестящими точками отражающиеся в металле левой руки Джеймса. Тот упирается подбородком в грудь Стива и смотрит на небо сквозь открытое окно. - Знаешь, что я помню? – почти шепчет он, отчего-то не желая нарушать тишину. - Что? – тихо спрашивает Стив, заправляя рассыпавшиеся волосы ему за уши. - Когда мне было шестнадцать, я увлекся астрономией. Полночи просиживал на крыше с картой звездного неба и пытался найти созвездия. Бекка фыркала, что ты плохо на меня влияешь. Роджерс улыбается так счастливо, что это видно даже в полумраке, касается ладонью его щеки и поглаживает теплую скулу большим пальцем. Джеймс легко целует его запястье и продолжает: - А маме, кажется, нравилось. Она как-то села рядом, потрепала меня по голове и сказала, мол, однажды кто-то посмотрит на тебя так же, как ты смотришь на звезды, - он улыбнулся самыми уголками лукаво изогнутых губ. – Она же не знала, что я сам кое на кого так смотрел. Стив тянется за новым поцелуем, и Джеймс чувствует себя бесконечно, невозможно влюбленным. *** Клинт чуть не давится своим пивом, когда Барнс вдруг кладет левую ладонь ему на колено. Прохладный металл ощущается даже сквозь джинсы. Джеймс ведет выше, вполне однозначно поглаживая внутреннюю сторону бедра, и останавливается только возле самого паха. Бартон поворачивается к Стиву и вопросительно вскидывает бровь, а наткнувшись на веселый, бесшабашный интерес в его взгляде, иронично фыркает: - Придурки. К вам или ко мне? В крохотной квартирке в Бруклине они даже не включают свет. Роджерс обнимает Клинта со спины, гладит по предплечьям сильными руками, расстегивает пуговицы рубашки. - Почему я? – интересуется Бартон, запрокидывая голову и позволяя Стиву ласкать его шею. - Ну, сначала мы зарегистрировались в «Тиндер», - сообщает Джеймс, плавно и как будто лениво опускающийся перед ним на колени и расправляющийся с его ширинкой, - но это была плохая идея. - Потом мы подумали о Рамлоу, - продолжает Стив, цепляя резинку его белья, - но сам понимаешь… Клинту хочется съязвить на тему последнего в списке, но в этот момент Барнс без предисловий берет его член в рот. Он сходу задает быстрый, жесткий ритм, забирает в самое горло, и у Бартона вышибает воздух из легких. Стив гладит его по груди, ласково сжимает горошины острых сосков, перекатывает их между пальцами. Клинт вплетает пальцы в волосы Джеймса, едва сдерживаясь, чтобы не навязывать свой ритм, поворачивает голову и слепо вжимается губами Стиву под нижнюю челюсть – целовать его, конечно, не будут, он и не рассчитывает. Барнс выпускает его член, подхватывает ладонью и с нажимом скользит по стволу языком, бесстыдно очерчивая рельеф и выступающие венки. Бартон со стоном зажмуривается. Стив шумно дышит ему в самое ухо, тоже тянется к Барнсу и гладит по волосам, задевая пальцы Клинта своими, а потом подхватывает его под затылок и тянет к себе, заставляя подняться. Они целуются прямо над плечом Бартона, разделяя его вкус. *** Они не выпускают друг друга из объятий почти весь вечер, не замечая ничего вокруг и едва ли слыша грохот музыки на танцполе. К счастью, в клубе слишком темно, чтобы можно было вдруг узнать в лицо бывших Мстителей или разглядеть металлическую руку, и достаточно многолюдно, чтобы всем было плевать. - Знаете, - фыркает Максимофф, вытаскивая трубочку из ядерно-розового коктейля, - когда я сказала, что сейчас не сороковые, и вам не обязательно прятаться, я не это имела в виду. - Зависть – плохое чувство, Ванда, - мудро изрекает Джеймс, отрываясь от Стива. Возможно, это звучало бы весомей, не будь его и без того яркие губы так неприлично припухшими от поцелуев, а глаза – подернутыми поволокой томного желания. - Найди себе подружку, - заканчивает фразу он, и она хмыкает, отпивая коктейль. – Пошли, - он еще раз мягко целует Стива, поднимается и тянет за собой на танцпол и его, и ее. Роджерс не большой любитель клубов: ему не нравится музыка, каждый звук которой – как удар в живот, не нравится спертый воздух, в котором вместо кислорода – сигаретный дым и запахи пота, алкоголя и духов, не нравится мигающий белый свет. Но сейчас он ловит себя на том, что ему все равно. Он чувствует одного только Джеймса, который вроде как танцует, а на деле больше трется об него телом и бедрами - чувствует его руки у себя на пояснице под футболкой и его губы на шее, прямо там, где частит пульс. - Боже, - наклоняет голову к плечу Ванда. – Вы же не собираетесь сделать это прямо здесь? - Нет? – с совершенно серьезным видом спрашивает Джеймс у Стива, выпрямляясь, но не отодвигаясь ни на миллиметр. - Разве? – подыгрывает Роджерс, и в его глазах дрожит смех. Ванда закатывает глаза. Джеймс переплетает пальцы с пальцами Стива. Он не помнит, целовал ли хоть кого-нибудь, кроме него, и отчего-то счастье щекочет его изнутри. *** Ванную комнату освещает дрожащий полумрак горящих свечей. Красное вино оставляет на языке приятное терпкое послевкусие. Поставив бокал рядом с собой, Джеймс дует на пушистую шапку взбитой пены, благоухающей ванилью, и опускается затылком на край ванны. - Завтра же куплю что-нибудь другое, - усмехается он, скользя ступней по плечу Стива, устроившегося с противоположного края. – Эта пена пахнет, как смазка. Щеки Роджерса мгновенно вспыхивают жарким румянцем, и Джеймса вдруг затапливает почти забытой нежностью – той, с которой он смотрел на Стива целую жизнь назад, когда тот был на голову ниже и не напоминал комплекцией платяной шкаф. Он подается ближе, прижимается кожей к коже и смотрит на Роджерса так, словно хочет найти что-то в его лице. Стив понимает – обхватывает его щеки ладонями, целует губы, скулы, глаза и вечную морщинку между бровей. Он касается Барнса с таким трепетом и уверенностью одновременно, что тому кажется, в этом можно раствориться без остатка, пропасть навсегда. Стив тянет с его волос резинку и бережно зарывается в мягкие, чуть влажные волосы. Джеймс двигается, усаживаясь на крепкие бедра Роджерса, скрещивая щиколотки у него за спиной. Ему до полного отсутствия мыслей в голове спокойно и так хорошо, что даже секса не хочется. Он чувствует, что и Стиву тоже, и смеется: - Мы становимся скучными, да? Тот шутливо пихает его в плечо, и Джеймс неосторожным движением опрокидывает свой бокал. Вино выплескивается, брызгая на одну из свечей, взметнувшееся на секунду пламя моментально поджигает висящее на дверном крючке полотенце. - А, нет, - озадаченно констатирует Барнс, - все в норме. Стив в отблесках пламени выглядит неприлично красивым. Джеймс чувствует себя бесконечно, невозможно влюбленным, словно ему и правда все еще двадцать один.