Поминальная осень

Рыжим огнем перечеркнуты рощи и всхолмия, С ветром на плечи ложится кричащее медное. Листья покружат да сгинут — кто после воспомнит их? Свистом и шорохом блекнут куплеты неспетые. Были ли: небо, зовущее, синее, грозное, Брызги янтарные, солью тот брег оросившие? Больше не верится, больше не спится под звездами, Тишью бессонниц откликнется мир вопросившему. Тишью проклятия, в спину насмешкою брошенной: Были, мол, лордами, стали — ворами да нищими. Кто-то споткнется — рассыплется медь по нескошенной Черной траве, что на запах горчит пепелищами. Пусть ему снится то прежнее звучное синее, То, как он правой подпишет свои отречения. Короток отдых у пленника злого бессилия — Он и не знает, что пламя не кончит мучения. Он и не ведает... Впрочем, то к лучшему, может быть, — Не повернет, не захочет иного, небесного. Но и в забвение вторгнувшись гостем непрошенным, Не успокоит ни сердца, ни боли в руке своей. Что же потом? Тишина вступит в рощи раздетые, Встанут шатры ее — светлые, дико-печальные. Только осенние птицы, за листьями следуя, Вдаль протрубят одинокое слово прощания. Только однажды, в такую же пору ненастную Выскользнет в сад и мое беспокойство тоскливое. Память вдруг вспыхнет, зажжется багряными астрами, Рыжий огонь зашуршит листопадом по флигелю, И тем же кобальтом небо над рощей оплавится, И тот же дым по темнеющим далям застелется... В беге столетий — провалом застывшего пламени Три поминальных и самых отчаянных месяца. Медными искрами в спутанных локонах осени — Жар мрачных недр, что, разверзнув края, пропустили вон. Небо сощурилось грустной и ласковой просинью... Эхом последнего вздоха — кто сможет, прости его.