Коккозы. Крым. Май 1917 года.
Митя, Митя, mon cher ami, Пусть письма наши вскроют, пусть прочитают, пусть! Я так давно не слышал твоего голоса, что уже и забыл, как он звучит. Память - единственное, что мне осталось. Память, величайший дар и страшнейшее из проклятий, Боже, сколько всего я пережил – и теперь мне остаётся лишь перебирать эти воспоминания, как зерна чёток. Помнишь Клоуна? Бедный пёс обожал конфеты и шампанское, прямо как я, и неизменно пьянел на потеху гостям – странное, трагикомичное зрелище. Была, была юность, была невинность, игры с матушкиными украшениями и вечера с офицерами у «Медведя», была итальянская жара и скука в неаполитанских борделях, была осень в Англии и лето в Царском Селе, помнишь? Наши разговоры в душной мансарде, часы и часы медленно текущей речи, моя голова, покоящаяся меж твоих бёдер, то, как я целовал тебя в коротко остриженные волосы на затылке и вел носом по нежной шее – ты тогда сказал, что ещё никогда не чувствовал себя настолько правильным. Помнишь Аннушку (1)? Я плакал каждый раз, когда она умирала на сцене, когда блестело, отражаясь в люстре и украшениях дам, её рубиновое сердце. Однажды она уснула на моей кровати в Оксфорде, Боже, какой был скандал! А Вацлав (2), странное, дикое создание, не фавн, но – древнегреческий бог? Театр, театр, маски, вечная игра, вечный побег от себя, вечное желание спрятаться за чужой личиной, за соболиной шубой, за блестящим платьем, за афишей выступления французской певички в кафешантане. Помню тихие вечера в уюте гостиной, ласку матушкиной руки, её звездные глаза, брата, брата, то, как он пел цыганские песни под гитару своим глубоким чувственным голосом, то, как он умирал у меня на глазах. Вечная песня, пляска, буйство, дурман, опиумный туман в китайском притоне на Монмартре, туман в моих глазах, значивший чужую смерть, детское предсказание – крушение поезда, этот сошедший с рельс, грохочущий, лязгающий железный локомотив, заблудившийся трамвай революции, нас разделивший, давка и безумие толпы, тянущей руки к мощам, безумие в глазах Р. (3), когда он падал на медвежью шкуру, дрожь в моих руках и красный костер: кровь, огонь, революция. Смерть. Я никогда не думал, что стану убийцей. Что я знал? Кутеж и роскошь, балы и приёмы, маскарады и шествия, звон, блеск, шорох платьев, подсмотренная издали жизнь бедняков в Лавре как очередная игра. Мне кажется, если я буду думать о том, что совершил, о том, чего не успел, о том, что творится со мной, тобой, страной – я сойду с ума. Я вечно задавался вопросом: кто мы? Откуда? Зачем мы здесь? Может, если я перестану, если буду просто верить, просто надеяться, что для меня, для нас в этом мире есть будущее – будет проще? Не будет сомнений, метаний, удушливого страха, тяжелого тела Р. в проруби. Митя! Я пьян и дрожу в лихорадке. Прости меня, помолись за меня, не пиши мне про политику (ты знаешь, как я её ненавижу), расскажи лучше о Персии, о мутном от зноя воздухе и оливковой коже персиянок. Мой милый друг, tu me manques. Прощай.Нежно любящий тебя, Ф.
(1) - Анна Павлова - русская артистка балета, одна из величайших балерин XX века. Поставленная для неё хореографическая миниатюра "Умирающий лебедь" стала одним из символов русского балета. (2) - Вацлав Нижинский - русский танцовщик и хореограф польского происхождения, одним из самых известных балетов которого является "Послеполуденный отдых фавна". (3) - Григорий Распутин