Шрамы

      У Аллена было много шрамов. Никто не знал, но мальчишеское тело сплошь покрывали старые рубцы от ран-некоторые от смертельных. И никто не знал, что эти шрамы любил Канда.       Когда это началось? Их, можно сказать, отношения?       Наверное, когда Аллен, сжимая посиневшие губы до крови, чтобы сдержать рвущийся наружу крик, шел по темным коридорам Черного Ордена, не видя ничего, кроме картинки, показывающей его застывшему взгляду мертвые, окровавленные тела когда-то бывших живыми искателей?       Когда Канда, встретившийся ему у поворота к своей комнате, предвидя приближающуюся истерику Стручка, влепил ему отрезвляющую пощечину?       Когда мечник неожиданно прижал к себе промерзлое тело седого мальчишки, подарив тому ощущение, что они одни в этом грязном мире войн и акум?       Или когда их губы внезапно столкнулись, пробуждая в их охладевших душах чувство тепла и близости, смешивая их сбивчивое дыхание?       Когда?       Но это все началось. Ночные встречи, полные объятий, сдавленного шепота и сонной радости по утрам, чувствуя лежащего рядом человека, который, зевая, пробормочет совсем не сердито: "Проснулся, Стручок?" Кто бы мог подумать, но суровый мечник умел быть нежным.       Иногда, но все-таки... Он выцеловывал бесконечные полоски шрамов на светлой нежной коже, эти отпечатки смерти, протянувшей свои костлявые руки к быстро, судорожно бьющемуся сердцу с заплаткой из Чистой Силы. В эти редкие моменты седой экзорцист тонул в непривычной нежности, поселившейся в синеве глаз Юу, сменившей привычный для всех холод .       Для всех, но не для Аллена. Он был собственнически счастлив, когда, встречаясь взглядом с Кандой, Уолкер видел предназначающуюся лишь ему мимолетную радость, бьющуюся малозаметной искоркой в глубине зрачков. И это взгляд только для него.       Ласково касаясь совсем недавно заживших багряных полосок, Юу выбивал непрошенные слезы из пепельно-грозовых глаз Аллена. Заметив их, Канда непременно ворчал, говоря что-то вроде: "Хватит тебе, Мелкий, сырость разводить.", и выдавливая подобие улыбки, если так можно назвать его леденящий душу оскал, вытирал указательным пальцем мокрые соленые дорожки на бледных щеках.       Именно сейчас, его чертова, выдавливающая слезы нежность, достигнет апогея в виде того, что суровый мечник коснется тонкими губами мокрых, слипшихся от слез ресниц, и вновь коснется лица, но уже до шрама-пентограммы. Скользнет вниз, по красной слезе, до уголка губ седого экзорциста, и поцелует припухшие сладкие-скорее всего оттого, что Аллен ест много сладкого-губы, утягивая его в долгий-долгий поцелуй, который сотрет всю грусть из глаз Уолкера, отставив там лишь томительную истому.       Луна будет мягко освещать их, звезды будут шептаться на темной небосводе, но Аллену с Кандой будет не до них.       Потому что Уолкер ловит последние мгновения нежности Юу, который снова пристает к его шрамам.       Наверное, шрамы-это вовсе не уродливо. Просто те, кто оставляет их, хочет, чтобы мы так думали. Но мы должны возразить им. Потому что у тех, кто умирает, не бывает шрамов. Шрам означает: "Я выжил."       Аллен светло улыбнется и поймет, что Канда понял это раньше его.       Вот и стал фетишистом.