Хижина Чудес, казалось, нисколько не изменилась за всё то время, что Диппер не был здесь. Покосившиеся буквы, двор, почти полностью заваленный невообразимым хламом… и ни единой живой души. Верно, он же никому не сообщил о своём приезде. Мэйбл, которая в последний момент отказалась от поездки, сославшись на некие непредвиденные обстоятельства, хотела сделать дядюшкам сюрприз.
Запасной ключ, изрядно поржавевший, находится там же, где и всегда: в перевёрнутом горшке, обклеенном ныне истрёпанными, потерявшими глянцевый блеск картинками – дело рук Мэйбл и её подруг. Диппер невольно улыбается, вспоминая, как шумно бывало, когда его сестра устраивала девичьи ночёвки. Что-то вдруг больно сдавливает грудь. Судорожный вдох рвётся наружу.
Сколько же лет прошло с тех времён?
Внутри Хижины душно и темно, только тускло светятся какие-то из фальшивых экспонатов, щедро раскрашенные люминесцентной краской. Раньше Диппер сразу же схватился бы за фонарик, что до сих пор по привычке таскает в рюкзаке, но сейчас темнота не кажется пугающей – здесь нет того, чего следовало бы бояться в его положении.
Самое страшное по пятам за ним следует уже многие годы.
Деревянные ступеньки чуть поскрипывают под ногами, когда Диппер поднимается на чердак, столько времени никем не занятый, тоскливо пустующий. Всё здесь покрывает толстый слой пыли, и даже свет с трудом проникает сквозь затянутый паутиной витраж. Пайнс же, не обращая внимания на грязь, тяжело опускается на свою кровать, сейчас являющую собой лишь голый матрац на деревянном каркасе, и закрывает глаза.
Это началось в его тринадцатое лето. Диппер прекрасно помнил, как целую неделю его буквально преследовало навязчивое чувство слежки, а однажды утром на тумбочке возле кровати обнаружились веточки чертополоха и колокольчиков, причудливо перемешавшиеся между собой, сложенные в простенькую фигуру.
Пайнс, приоткрыв глаза, медленно проводит пальцем по запылённой поверхности, машинально вычерчивая равнобедренный треугольник. Несколько минут он просто лежит, глядя куда-то в потолок, а затем резко поднимается, небрежно стирая картинку, даже и не взглянув на неё. В воздух взмывает серое облако, но на парне не оседает ни единой пылинки, будто бы того окружает невидимый купол.
В тот самый год Диппер Пайнс впервые получил не очень-то гордое звание параноика от своей сестры… а затем и от всех, кто хоть раз видел, как парень короткими перебежками передвигался по городу, постоянно оглядываясь и нервно вжимаясь в стену при любых звуках. А причиной тому стали странные сны, о которых он почему-то никому не мог рассказать.
Бескрайние призрачные поля, где не было ни души, лишь мягкий ковыль ковром покрывал землю насколько только хватало глаз. Или же, напротив: узкие коридоры, давившие со всех сторон, и навязчивое, до одури пугавшее чувство непрерывной слежки. Диппер, не останавливаясь, бежал от чужого взгляда, задыхаясь даже во сне, тщетно пытался проснуться… и кричал.
«Оставь меня в покое!»
Одеяло вместе с содранными, перекрученными несколько раз простынями неизменно обнаруживались наутро под кроватью. Свет, проникавший сквозь витражное окно, казался отчего-то ненастоящим. Будто бы его кошмар не закончился с рассветом… а в голове всё ещё звучал смеющийся шёпот, преследовавший Диппера каждую ночь.
«Никогда, моя маленькая сосенка. Никогда».
Время шло. Навязчивые, тревожные мысли не покидали мальчишку ни на секунду. В каждой ели, в каждой треугольной вывеске чудился ему неотрывно следивший за людьми глаз. Впервые в жизни Диппер судорожно отсчитывал дни и часы до конца каникул… но даже минуты тянулись ужасающе медленно, насквозь пропитанные липким страхом.
А потом всё резко изменилось.
Диппер вдруг осознал, что остался в одиночестве.
Никто и ничто более не нарушало его покой. Никто. Даже те, с кем не так давно были связаны лучшие его воспоминания. Как-то совершенно неожиданно оказалось, что мир вокруг спокойно существовал дальше. Без него. Без Диппера Пайнса.
Редкие фразы, приветствия. Торопливые улыбки. И столь же торопливое бегство.
Лишь тихий шёпот, на грани слуха, дублирующий мрачные мысли. Он более никому не нужен.
Никому?
Лес смыкается над головой. Почти полностью скрытая от солнца тропка, неясные тени за деревьями. Диппер почти наяву ощущает тяжесть твёрдого переплёта дневника. Его главное сокровище, спасательный круг… добровольно отданный Форду и…
Мысли вдруг заволакивает странной дымкой. Диппер резко останавливается посреди заросшей травой поляны. О чём он только что думал?
Надсадно скрипят деревья. Парень поднимает голову, отыскивая взглядом крошечный кусочек неба, проглядывающий между листьев. Темнеет.
— Ностальгируешь? — буквально мурлычет ему на ухо знакомый до тошноты голос.
Диппер даже не дёргается – за столько лет он давно уже привык к подобным появлениям Билла. На груди смыкаются чужие руки – длинные пальцы в чёрных перчатках, кажется, намертво переплетаются между собой, – а спиной явственно ощущается удушающее тепло.
— Не надоело ещё, Билл? — единственный повторяющийся все эти годы вопрос звучит на этот раз устало, нехотя.
Демон лишь усмехается, утыкаясь носом в каштановую макушку.
— Ты ведь прекрасно знаешь ответ, — тянет он в своей излюбленной манере.
Несколько минут проходит в полнейшей тишине. Ни птиц, ни далёких разговоров… Лишь ветер всё так же шуршит в траве и кронах вековых деревьев.
— Я ведь просил оставить меня хоть на один день.
— Разве ты видел кого-то рядом? — ехидно парирует Билл, наконец выпуская парня из объятий, но и на миллиметр не увеличивая расстояния между ними.
Одержимость. Хоть сам демон и называет это любовью, подражая людям. Неумелая, опасная… привычная. Диппер рвано выдыхает, словно Билл своим появлением забрал разом весь воздух.
— Ты следил за мной, — ни капли гнева или возмущения, лишь бесконечная усталость.
Непринуждённо плюхаясь на траву, Билл утягивает следом и Диппера. Тот повинуется. Беззвучно. Зная, что все возражения не возымеют ровно никакого эффекта.
Парень закрывает глаза. Времена, когда демон обращался с ним, как с хрустальной статуэткой, давно прошли. Тогда Билл боялся даже дыханьем потревожить мягкие вихры тринадцатилетнего мальчишки. Люди слишком хрупки. До того, как попадут в распахнутые объятья демона.
Пайнс ощущает себя бабочкой, отрезанной от мира толстым стеклом. И даже сам коллекционер, хранящий хрупкую красоту, не понимает, насколько трудно ей здесь дышать.
— Не так грубо, сосенка, — Билл отрывисто смеётся. — Приглядывал одним лишь глазком.
Диппер всё же решается кинуть взгляд на мужчину. Левый глаз, не скрытый чёрным треугольником, лукаво смотрит в ответ. Губы кривятся в слабой, болезненной улыбке. Одна и та же шутка. Столько лет.
Последние крохи света угасают на вечнозелёных верхушках. Этот день, полный притворства, лжи самому себе, подходит к концу.
— Пора возвращаться.
Слова повисают в воздухе. Неясно, кто из них их произнёс. И произнёс ли вообще?
Мужчина в ярко-жёлтом одеянии. Парень лет двадцати. Двое. Коллекционер и его бесценное сокровище. Они поднимаются одновременно.
***
Хмурый охранник не обращает никакого внимания на одинокого парня, нечеловеческим прыжком перемахнувшего через высоченный забор. Мужчине ничего не грозит: Билла не интересуют другие люди. И даже почти не ограниченные ничем силы больше не привлекают демона, попавшегося в собственную ловушку.
По устоявшейся привычке Диппер лишь натягивает на лоб потёртую кепку и, сунув руки в карманы, даже не оборачивается на потемневшую от ржавчины табличку:
«Осторожно! Аномальная зона. Вход воспрещён».
Диппер возвращается сюда каждый год. Бродит по знакомым улочкам, сидит на потрескавшихся камнях... и неизменно заходит в Хижину Чудес, зная, что не встретит здесь никого, и потому придумывает новые невероятные истории. Гравити Фолз остаётся единственной отдушиной во всём мире: подарок Билла, от которого сквозит излюбленной насмешкой. Пустынный, застывший во времени и совершенно одинокий.
Они слишком похожи.
Спустя прожитые десятки лет Диппер Пайнс осознаёт чётко: однажды впустив демона в свою жизнь, рискуешь расплачиваться за это до конца... Но вот настанет ли для него когда-нибудь этот конец?
