Проклятая женщина!

Небо хмурилось тучами, готовясь с любой момент расплакаться, проливая на людские головы свои слёзы. В дальнем конце сада было тихо, только ветер лениво шуршал опавшими листьями и одеждами стоящего рядом с надгробным камнем высокого мрачного мужчины. Сжимая ладонью рукоять покоящегося в ножнах на поясе меча, Гьюки прожигал ненавидящим взглядом высеченные в камне иероглифы чужого имени. У аякаши не принято хоронить своих. Да и хоронить-то нечего. Умирая, ёкаи растворяются, рассеиваясь частичками ёки. Но эта женщина была человеком. Гьюки никогда не обманывался, он знал, что Господин никогда не будет принадлежать ему одному. У Нурарихёна-сама были ещё Хихи и Сецура, и сонмище случайных любовников и любовниц, кажется, во всех уголках света. Но хозяин горы Нэдзеремэ не был случайным, он был особенным, иначе, Господин не возвращался бы в его объятия снова и снова, не позволял бы ласкать себя и властвовать над собой в ночной тиши. Но вдруг всё кончилось. Не стало больше ни случайных, ни особенных. Осталась одна лишь она, Ёхиме. Смертная женщина была хороша собой, имела необыкновенный талант, была воспитана и достаточно умна для человека слабого пола. И Гьюки бы даже смог искренне уважать её, даже принять как возлюбленную своего Владыки, если бы не все те несчастья, что принесла она в их дом. Если бы ни эта женщина, Нурарихён-сама даже не заинтересовался бы происходящим в замке Осака, не ринулся бы в бой против Хагоромо Кицунэ и не лишился бы сердца, а вместе с ним и изрядной доли Страха и долголетия. Нет, по меркам людей Главнокомандующий жил уже невероятно долго, но для аякаши… Сам Гьюки был старше Владыки на несколько сотен лет и был всё ещё молод, когда как Главнокомандующий уже долгое время выглядел почтенным старцем. Гьюки чувствовал, как год от года жизнь всё стремительнее и стремительнее вытекает из Нурарихёна. Но поделать с этим ничего не мог. Проклятая женщина! Гьюки сильнее сжал руку на мече, давя в себе желание разрубить на части этот чёртов камень с запечатлённом на нём имени той, кто всё испортил. О, как торжествовало его естество, когда она умерла. Та, кто так боялся своей старости, умерла будучи дряхлой и совершенно беспомощной. День ото дня увядая, она всё больше и больше цеплялась за своего супруга и его жизненную силу, вольно или невольно опустошая его. Гьюки был последним, кого она видела в своей жизни. Она молила срывающимся шёпотом позвать к ней её возлюбленного Аякаши-сама, а Владыка Нэдзеремэ лишь в видимым равнодушием смотрел, как жизнь покидает её. Это было восхитительное зрелище! Её смерть была так прекрасна! И он хвалил себя за то, что все эти годы сдерживал себя. В противостоянии с врагами он всегда шёл вперёд, был за спиной своего командира, а не оставался охранять главный дом и спрятанную в нём Ёхиме. Он боялся, что в случае, если враг окажется у ворот, он предаст доверие своего Владыки и не защитит Её, а может даже и убьёт сам, списав её смерть на коварство врага. Нет, он не мог этого себе позволить, даже если вид её выпотрошенных кишок грезился уже и во сне и на яву. Но тогда она умерла бы молодой и красивой, такой, какой завлекла в свои сети великого Нурарихёна. Этого нельзя было допустить. Гьюки вспомнил отразившееся в её глазах понимание, пришедшее за мгновение до смерти, и ещё сильнее стиснул на рукояти ладонь. Проклятая женщина! Она принесла в их дом лишь несчастье. После её смерти Владыка лишь больше замкнулся, сильнее постарел, а не вернулся к жизни, как на то рассчитывали всё так же преданные ему “особенные”. Клан так бы и погрузился в уныние и отчаяние, источаемое Господином, если бы не Второй. Рихан - то единственное, что осталось от неё, и что Гьюки любил всей душой, а не презирал и ненавидел. Рихан - тот, кто повёл за собой Хякки Яко, вдохнув в него новую жизнь. Гьюки перевёл взгляд с ненавистного надгробия дальше, где среди горящих багрянцем листьев возвышалось другое. У аякаши не принято хоронить своих. Но Он был ёкаем лишь на половину. В дальнем конце сада было всё так же тихо, только ветер гонял по земле пёстрые листья и теребил тёмные одежды уходящего прочь высокого мужчины. Первые капли дождя упали на старое надгробие.