Достучаться до него

- Соби… - стук в дверь и дикий вой по ту сторону. Вой боли. Вой злости. Вой отчаяния. Юноша отпрянул от двери, тщательно запертой его же стараниями. Тяжелый вздох вырвался из его груди, а на глаза на мгновение навернулись слезы. Как же так получилось? Когда они перешагнули ту грань, которая отделила их? Рицка не знал. Он не хотел вспоминать то время, когда все было хорошо, потому что это было слишком больно. Сердце сжималось, заставляя задыхаться, но не от радости. А от бессильной злобы: на себя, на весь мир. Только не на него. Надо зайти. Надо попытаться… Достучаться… Раздался тяжелый крик, и юноша осел на пол, зажимая уши. Он благодарил бога за то, что кошачьи уши слухом не обладают, иначе ему пришлось бы еще сложнее. Он и так слышал каждый отголосок того, что ощущал Агацума, в своей душе. Его односторонняя связь исправно работала, обнажая перед ним душу Агацумы Соби. Но не давая хоть как-то на нее воздействовать. И это злило Рицку больше всего, заставляя его бросаться на стены, бить их, царапать. Он не мог больше слышать этого дикого воя, потому что хотелось так же выть самому. И сейчас Аояги бессильно прислонился спиной к двери, глядя в потолок. Он ничего, ничего, ничего не мог поделать! Агацума не узнавал его, не слышал его, не видел его. Он видел лишь то, что показывало ему воображение, зараженное этой дрянью. Исцарапанные ладони в синяках крепко сжимали тетрадь, в которой Рицка начал записывать все, с самого начала. На тетради была белая наклейка: История болезни. Но эта наклейка появилась много позже, после того, как безумие охватило всю его жизнь. «Запись №1. Соби стал вести себя очень странно. Я пока не могу сказать, что именно изменилось, но я чувствую. Холод. От него исходит могильный холод, который заставляет меня вздрагивать каждый раз, как Агацума оказывается рядом. Связано ли это с теми переживаниями, которые на нас нахлынули? Не думаю. От Сеймея исходит такой же. Они словно… стали похожи. Я не знаю… Не понимаю. Но Соби пугает меня. Он все так же целует меня, обнимает. В его взгляде тепло, только для меня… Но я не могу избавиться от этого страха, липкого и тяжелого. Он окутывает меня, окутывает Соби. Надо поговорить об этом с Кацуко-сенсей…» Рицка перелистнул страницу – на нее упали несколько капель крови. Кажется, пора менять бинты. Но они закончились, а взять новые до утра совершенно негде. Может, где-нибудь еще осталась заначка, которую сделали Зеро перед своим последним выходом? Выходом в никуда… - Соби, подожди меня, я сейчас вернусь, - Рицка не знает, зачем он говорит это каждый раз. Соби ведь не услышит его. А если и услышит – все равно не ответит. Потому что он где-то там, глубоко внутри того существа, которое бросается на стены почти так же, как и Рицка. Он голоден. И Рицка не знает, где взять ему еще еды. На кухне темно, лампочка уже давно сгорела, и юноша использует свечи. Эта почти догорела. Так же как и они с Соби. Почему именно он? Почему эта дрянь не задела его – Рицку? Почему она ударила именно по Агацуме? Рицка прекрасно знал ответ. Он не хотел его снова повторять, потому что от этого не легче, а совсем наоборот. Раньше ему всегда нужно было докопаться до сути, узнать причину. И он стремился к этому в любой ситуации, а сейчас… Сейчас Рицка готов был забыть причину. Плевать. От того, что он ее знает, ничего не меняется. А так была бы надежда, что он сможет уйти вместе с ним в это безумие. Рицка нашел еще один моток бинтов. - Спасибо, ребята, - криво усмехнулся парень, наматывая белую стерильную ткань на ладони. Надо оставить еще и на ногу, а то он рискует занести в рану какую-нибудь дрянь. Свеча окончательно потухла. Юноша зажег новую, на мгновение горько усмехнувшись. Жаль, что нельзя в жизни так – потухла душа, а ты взял и зажег ее снова одним легким движением руки, чирком зажигалки. Хорошо, что она у него есть. Заправляемая бензином, она позволяла избежать опасности постоянного выхода на улицу. Рицка подхватил тарелку и понес ее к комнате. Маленькое окошко, через которое Рицка доставлял Агацуме пищу, не давало почти никакого обзора. Он видел только клочок пола: красивого паркета с багровеющими пятнами на нем. Сердце вновь сжалось. Это кровь Соби. Если бы не повышенная регенерация, Боец уже давно умер бы. И Рицка тоже умер бы. Потому что сейчас у него есть еще малейший шанс – совершенно крохотный, такой же, как сорвать джек-пот в лотерее – что Соби вернется, что он переборет эту дрянь. Это давало ему сил на то, чтобы выходить на улицу, стараясь быть незаметным для иных, как он их про себя окрестил, не попадаться патрульным. Это заставляло его раз за разом пытаться достучаться до Агацумы Соби, хотя бы до человека. До бойца достучаться уже не представлялось возможным. По ту сторону двери кто-то утробно зарычал, раздалось чавканье, грохот металлической посуды о стены. Рицка терпеливо ждал, перелистывая страницы своего дневника. «Запись №4. Это стало происходить повсеместно. После того, как Соби впервые попытался меня покалечить, я запер его в комнате, несмотря на все его просьбы выпустить и не быть дураком. Я запер дверь снаружи, но не знал, насколько этого хватит. Соби сильный не только как боец. Я боялся, что он выломает эту дверь, хоть и получил прямой приказ не пытаться каким-либо образом покинуть комнату. А потом пришли Зеро. Я впервые видел их напуганными и... такими потрепанными. У Йоджи был оторван кусочек человеческого уха, по всему лицу шли царапины как от ногтей, руки были забинтованы по локоть. Нацуо выглядел не лучше. У него одно ушко было оторвано вовсе, на месте него находился клок запекшихся с кровью волос. Хорошо, что они боли не чувствуют. Парни рассказали мне, что в школе многие сошли с ума. Руководство тщетно пыталось как-то это предотвратить, но, в итоге, школа осталась без контроля вовсе. Парни вовремя успели оттуда смыться. Я боюсь, и мне не тяжело это признавать. Я пока не сказал им, что Соби тоже сошел с ума. Но они все равно узнают, потому что они все равно потребуют ответа. И я отвечу им. Неужели это наш с тобой конец, Соби?» Юноша тяжело вздохнул и вслушался в звуки за стеной. Тишина. Абсолютная. Надо попробовать войти… Но страшно. Невероятно страшно, что Соби сейчас стоит у двери и ждет, когда Рицка войдет в комнату. И его рука не дрогнет. Но надо попробовать войти и забрать то, что еще хранилось в этой комнате. Дрожащей рукой юноша отпер один замок, второй. Снял доску, удерживающую дверь. Повернул последний замок, установленный в самой двери, и со вздохом раскрыл дверь. Медленно шагнул, готовый в любой момент ринуться назад и запереть все замки. Но нет, Агацума спал. Скорчившаяся, исхудавшая фигура в темном углу. Если не знать, то кажется, будто это мертвец, ведь живые люди не могут быть такими неподвижными даже во сне. Рицка с трудом переборол в себе желание подойти ближе. Это лишнее и опасное для жизни желание. Юноша тихо прошел мимо уснувшего Соби и поднял тарелку. Осторожно поставил ее у входа и потянулся к небольшому шкафчику, спрятанному в стене. Агацума не двигался, но юноша не знал, сколько еще нюх Агацумы будет его не замечать. А значит надо как можно скорее забрать все, что можно. Если резко дернуть дверцу, она не заскрипит – Рицка точно знал это. Но так страшно, что сейчас, именно сейчас, его знание его подведет, и дверца скрипнет. Тогда у него останется всего несколько секунд, чтобы выбежать и запереть основной замок. Липкий страх сковывал движения, но адреналин уже выплеснулся в кровь, и юноша, задержав дыхание, дернул дверцу на себя. Никакого звука. Соби продолжал спать, и Рицка принялся рассовывать по карманам бинты, лекарства, хватать одежду, письменные принадлежности. Только бы не разбудить, только бы не разбудить… Едва ли не прыжками добраться до выхода и запереть дверь. Все еще тишина. Видимо, Агацума измотал себя сильнее, чем думал Рицка. Прижав к себе добытые вещи, он оперся о стену, тяжело дыша. С матерью все казалось намного проще, у нее хотя бы были моменты помутнения, когда она принимала его за «верного» Рицку. Вздохнув, Аояги вышел в другую комнату, чтобы засунуть часть вещей в сумку для его вылазок. Остальное отправить на кухню, которая стала одновременно и кухней, и медкабинетом. Юноша взял в руки джинсы, которые были ему слегка велики, и кофту. Наконец-то можно переодеться в чистую одежду. Рицка устало потер глаза, до рассвета еще несколько часов. Но он не имел права засыпать. Он стал как иные. Он бодрствует ночью и спит днем. Но не все эти существа спят днем. Даже при свете солнца они все еще представляют опасность. Аояги взглянул на себя в зеркало и покачал головой. Оттуда на него смотрело измучанное, усталое, поцарапанное лицо с тяжелым, полным печали взглядом. Ушки больше не поднимались, они вообще не двигались, потому что нельзя привлекать к себе внимания никоим образом. Юноша взял ножницы и срезал отросшие пряди волос. У него нет ни сил, ни времени на уход за ними, легче было их просто отрезать, чтобы не мешались. Нацуо и Йоджи стали срезать их почти под корень после того, как в очередной вылазке зацепились ими за какую-то железку и едва не были пойманы. Аояги с безразличием глядел на разбросанные по раковине черные пряди. Как он дошел до этого? Как они все дошли до этого?! Руки дрожали. Дрожало все тело. Рицка беззвучно плакал, трясясь и задыхаясь в агонии своего безумия, нахлынувшего не в первый и не в последний раз. Это его собственное безумие, его личная пытка, которая посещает его время от времени, когда он остается совсем один. Когда разум больше не в силах выносить всего окружающего мира и пытается выплеснуть все отчаяние, накопившееся в сердце юноши. Бросить ножницы куда-то в сторону и повалиться на пол, все еще пытаясь вырваться из оков боли. Почему не получается? Почему она держит его так крепко и не дает хоть немного отдохнуть от себя? Тетрадь, задетая при падении, слетела со стола и раскрылась на очередной странице. Но Рицка этого не видел, впиваясь пальцами в свои же плечи, надеясь, что боль физическая отрезвит его. Что это поможет ему не кричать и не бросаться на стены, не биться об пол, словно рыба на суше, хватая сухими губами воздух. «Запись №7 Зеро, используя все свои хакерские навыки, пробрались в базу данных Семи Лун. Все равно их уже никто не смог бы остановить. Я узнал, что организация полностью пала. Как и вся остальная школа. Как и многие другие Жертвы и Бойцы. Как и Соби. Они все стали тем же, чем и он. Я боюсь. Он похож на зверя: пустота во взгляде, дикий, нечеловеческий крик и желание убивать. Когда я попытался зайти в комнату, он набросился на меня и едва не выдрал кусок кожи с руки. Зеро вдвоем еле оттащили его от меня. Больше я не заходил туда. Соби был полностью покрыт царапинами и укусами… Он кусал сам себя! Черт возьми, он кусал сам себя и выдирал себе волосы! Вот откуда этот нечеловеческий крик. Нацуо нашел документ, с которого все началось. Это было исследование какого-то нового, выведенного в лаборатории Семи Лун вируса. Он заражал Жертв и полностью подавлял все чувства, подобные состраданию, любви, радости. Превращал их в бездушные машины. Затем вирус по связи перекидывался на Бойца. И падение заканчивалось тем, что Жертва и Боец при последнем выходе в Систему уничтожали друг друга. Только не заклинаниями и красивыми огнями. Они превращали тела в кровавое месиво руками и зубами, дрались, вгрызались друг другу в глотки. Вместо того, чтобы уничтожить вирус, ученые начали изучать его. И в итоге вирус мутировал. Он смог заражать не только Жертв, но и Бойцов, из-за чего стал еще более опасен. Он полностью лишал свою жертву рассудка, превращая его в зверя, цель которого – убить и нажраться. Вывести лекарство ученые Семи Лун так и не успели. Успели лишь выяснить, что те, кто отрицает свою сущность Бойца или Жертвы, не поддаются влиянию этой болезни. Почему не заразились Зеро, я так и не смог понять. Кажется, это потому, что они были созданы полностью искусственно, и их связь является полностью закрытой для всех. Как защищенная паролем папка. Я в отчаянии. Если нет лекарства… неужели Соби придется умереть? Зеро не говорят об этом. Но я вижу, что они все время косятся на полностью запертую дверь, из-за которой доносятся крики и рык. И я знаю, что они не верят в то, что Агацума Соби все еще там. А я уже не знаю, во что верить…» Тяжело… Голова болит, и он не может даже подняться. Слез нет, есть только пустота, появившаяся с тех пор, как он поверил в отсутствие выхода из ситуации. Он не может убить Соби, у него просто рука не поднимется. Рицка все еще верил, что где-то там внутри этого существа все еще дремлет душа его любимого человека. Нежная, израненная душа, которая наверняка горит от боли за все содеянное и за все, что еще может быть сделано, будет сделано. Но и жить так дальше просто невозможно. Хоть он и продолжает жить, вылезать в ближайший магазин за продуктами и лекарствами. Надеяться, что его друзья все еще живы, хоть и очень мало на это надежды. Если бы были живы – вернулись бы. Системой больше никто не пользуется, потому что те, кто еще мог бы открыть ее, боятся. Боятся, что вирус перекинется на них и погубит. Мир превратился в ад, и никто не собирается помогать. Люди тоже это почувствовали, когда их начали убивать иные. Когда члены правительства стали сходить с ума – еще бы, ведь многие из них были сильнейшими Жертвами, а некоторые – Бойцами. Когда их близкие, родные, друзья, знакомые стали пропадать. И тогда оставшиеся в живых забаррикадировались в своих домах, ожидая помощи. Надеясь, что хоть кто-нибудь выведет вакцину. Как от гриппа. Ведь есть же лекарство от простуды, от ангины. Почему и от этого не может быть? Нет. Потому что каждая система – это отдельная, обособленная вселенная, в суть которой пробирается болезнь. И мутирует. И мутацию невозможно предугадать. Рицка попытался схватиться за стол, чтобы подняться, но это оказалось гораздо труднее, чем он думал. Рана на ноге и не думала затягиваться, отчего любое движение приносило новую порцию боли. А ведь он думал, что знает, что такое боль. А вот ничерта он, оказывается, не знает. Это – гораздо больнее, чем ложь Соби. Чем его скрытность. Чем его исчезновения. Плевать. - Будь скрытным. Будь лжецом. Плевать. Только вернись, черт возьми! – прошептал юноша, рассмеявшись хриплым надтреснутым смехом. Нет, сегодня он не будет выходить. Он эмоционально неустойчив сейчас, а это лишает сосредоточенности. Рицка может пострадать из-за своей же глупости. К тому же, то, что он смог достать из комнаты, позволит ему продержаться еще пару дней. По крайней мере, еда у него точно есть. И лекарства. А темнота его уже давно не пугает. Самое страшное ждет его в соседней комнате, и в ней достаточно света и днем, и ночью. Юноша взглянул на тетрадь и дрожащими руками бросил ее на стол. Ему бы не видеть ее никогда. В ней слишком много его воспоминаний и боли, которые он выплеснул на бумагу, надеясь, что это поможет ему. А вот и нет. Кацуко-сенсей оказалась неправа. Это не помогает, а только усиливает эффект. Потому что то, что ты написал, навсегда останется с тобой. «Запись №13. Кажется, это конец. Мы остались вдвоем. После очередной вылазки парни не вернулись. Я более чем уверен, что больше я их уже не увижу. Прошло уже три дня, и мне кажется, что я схожу с ума. Одиночество пугает еще больше, чем стоны из-за двери. Я не знаю, что мне делать. Совершенно. Но умирать я не хочу. Вдруг еще можно что-то сделать? Исправить? Может быть, я не знаю, не хочу понимать и… мне больно. Страшно. Горько. Соби не узнает меня, никого из людей я не встретил за последнюю неделю. Раньше в соседнем доме еще кое-как укрывалась какая-то парочка. Они иногда помогали нам с Зеро. Давали вещи и лекарства. Но во время последней вылазки я видел кровь на их окнах. Я сомневаюсь, что они выжили. Почему все это происходит со мной.. . с нами? Поздно спрашивать! Совсем поздно! Я не знаю, не понимаю, не хочу знать и верить. Ницше был прав – Бог умер. А это – его похоронный марш. Я слышу их. Они по ночам скребутся в дверь. Они почти утратили мелкую моторику, поэтому не смогут открыть дверь, даже если захотят. Но они слышат вой своего собрата. Я не знаю, чего они хотят… Чего? Чего им надо?! Убить меня? Убить его? Обоих? Или что?! Я не знаю! Не знаю! Я НЕ ЗНАЮ НИЧЕГО! Все равно… не сдамся… Они меня не получат…» *** Рицка, подгибая прокушенную ногу, ввалился в квартиру и сразу же запер дверь. Эта вылазка оказалась не совсем удачной. Нет, конечно, до магазина он добрался вполне спокойно, незамеченный никем. В самом магазине, который был хорошенько разграблен, тоже не наблюдалось никого. Это позволило юноше быстро набить рюкзак под завязку всем, что под руку попалось. Сухие продукты. Консервы. Лекарства и предметы гигиены. И вяленое мясо. Аояги без зазрения совести побросал все это к себе и уже собрался уходить. Совесть его не мучила: те времена, когда она еще что-то пыталась ему сказать, казались такими далекими. А сейчас он загнал ее глубоко внутрь себя, потому что здесь она ему только мешает. Рицка с удивлением глянул на маленький сверток, окутанный Силой. Он был спрятан среди упаковок риса. Другие бы его не нашли никогда: только тот, кому предназначается сверток, мог пройти сквозь блок чужой силы. Рицка замешкался, сомневаясь, стоит ли его брать. И все-таки решился. А затем он услышал приближение стаи. И бежать пришлось весьма быстро. На кухню. Обработать рану. Спирт. Йод. Юноша закусил губу, когда вата, смоченная медицинским спиртом, прошлась по ране. К боли невозможно привыкнуть. Она все равно раз за разом будет прошивать тебя, заставлять внутренне кричать, а внешне лишь кусать губы, сжимать кулаки, впиваться пальцами в кожу. Лишь бы не закричать, иначе потом не сможешь остановиться. Лишь когда все было рассовано по полкам, Рицка вернулся к находке. В свертке оказалась небольшая колба и письмо. Слишком знакомый почерк. Нет, не хочется читать, слишком больно, слишком… Но руки покорно разворачивают бумагу, которая покрыта отпечатками пальцев, и Аояги не хотел думать о том, почему они красные. «Хай, Рицка. В общем, мы очень надеемся, что ты все-таки нашел это письмо. Прости, что мы, как последние идиоты, полезли в Семь Лун. Мы хотели убедиться, что надежды действительно нет. Ну и попались. Мы знаем, что ты ни за что не захочешь убивать Агацуму. Поэтому мы искали на руинах Лун любую инфу. И нашли. Ты уже знаешь, что из-за отрицания своей сущности ты не можешь заразиться. Но мы нашли кое-что в архивах, которые без подпитки Силой стали беззащитны. Рицка, надежда есть. Это может убить вас обоих. Но мы знаем, что ты готов к этому. Ты все еще его Жертва. И если ты сможешь одновременно отрицать свою сущность, и при этом использовать всю свою Силу, то можешь попытаться вытеснить вирус. Уничтожить его слишком большим количеством энергии. В этой колбе – усыпляющий газ. Мы не уверены, что это сработает. Мы лишь хотели помочь. Прости нас. И если получится, то передай Соби спасибо.

Зеро»

Раз. Два. Капля за каплей слезы размывали чернила на бумаге. Рицка склонился над столом. Пальцы судорожно сжимали дерево, впиваясь в него ногтями. Это из-за него? Из-за его глупой надежды на лучшее? Зеро хотели помочь… Они сами пошли туда. И больше их нет. Взгляд упал на колбу. Стекло блеснуло в свете огня. Разве может это чем-то помочь? Усыпляющий газ. Усыпить Агацуму? И что потом с ним делать? Как достучаться до того, что может вообще не существовать? Юноша со вздохом присел на стул и откинул голову. Он всегда отрицал свою сущность Жертвы. Не хотел управлять. Не хотел приказывать. Не хотел и не мог. Но сейчас ему нужно было понять, как можно управлять Силой и не быть Жертвой. Удары в стену. Рицка поднялся и подошел, прислоняясь лбом к деревянной панели. Он чувствовал, слышал, ощущал, как по ту сторону зверь в теле человека метался, предчувствуя что-то своим нутром. Бросался на стены и царапал самого себя. - Соби… - шепот сорвался с губ, а глаза наполнились слезами. - Соби… - ну почему он не слышит? Почему не ответит? Он же там! Почему не слышит его крики?! - Соби! – удар в стену, еще один, пока не сдерет костяшки в кровь, пока не выплеснет весь гнев на ни в чем не повинное дерево. - Ответь мне, идиот! Я знаю, ты там! Ответь, или я тебя убью! Я тебя ненавижу! Ненавижу! Ненавижу… - обхватить свои колени и уткнуться в них, понимая, что все, сказанное им – ложь. Ненависти нет. Есть отчаяние, вызванное безграничной любовью к человеку, которого, возможно, больше нет. Он должен попытаться. Чтобы смерть Зеро была не напрасной. Чтобы каждая его минута, прожитая в этом страхе, была не напрасной. Ладони сжали стекло. Рицка прикрыл глаза, подходя к двери. Он понял, что от него требуется. Аояги надломил ампулу и бросил ее в дверцу. Удары постепенно начали затихать, вой прекратился. Лишь капельку смелости нужно, чтобы открыть дверь. Чтобы повернуть все замки и снять доску. Чтобы шагнуть в некогда чистую и аккуратную комнату, где было светло и тепло. Где создавались прекрасные картины, на которых были бабочки. Где они теперь, эти бабочки? Рицка не знал. На полу, раскинув руки, лежало человеческое тело. Вдох. Выдох. Вдох. Выдох. Юноша с трудом мог смотреть на то, во что превратился Агацума Соби, Боец Возлюбленного. Боец Нелюбимого. Чистый Боец. Чистый… Сейчас это слово с трудом ему подходило. Все открытые участки тела были покрыты пятнами засохшей крови, царапинами, шрамами. Эти следы никогда не отмоются с тела. Лицо скрывали сильно отросшие волосы, и Рицка никак не мог решиться. Действие газа продлится достаточно долго, Зеро об этом позаботились. Рука нещадно дрожала, отказываясь тянуться к некогда прекрасной шевелюре. Но надо. Мгновение, и юноша закрыл себе рот рукой, чтобы не закричать во весь голос. На глаза навернулись слезы, а дрожащие руки невольно потянулись к изможденному лицу. Гематомы, раны, ссадины, ушибы. Глубокие тени под глазами, мертвенная бледность. Соби казался живым мертвецом. Губы были в крови, в свежей крови, которая стекала с многочисленных укусов. Потянуться и на мгновение заключить его - такого родного, такого далекого – в объятия. И в следующую секунду уже привязывать его к стулу всем, что под руку подвернулось. Лишь бы не вырвался. Лишь бы получилось. Юноша с трудом мог сохранять себя в трезвом рассудке, это стоило ему больших усилий. Видеть Соби таким было… дико. Неверно. Неправильно. Сумасшествием. Но он продолжал дрожащими руками обматывать тело веревкой, проволокой, изолентой. Всем. Упав на колени, Рицка закрыл лицо руками. Не сметь плакать. Не сметь. Не сейчас. Не сейчас, когда он еще может вернуть своего Соби – хотя бы его. Он сможет разделить его боль, сможет принять ее. И тогда он сможет позволить себе излить всю свою душу горькими слезами. Но сейчас он должен. Ушки напряженно стригли воздух – впервые за долгое время они двигались так активно. Соби любил трепать его ушки. Но не успел забрать их. Оставалось ведь всего полгода. Полгода, которые, казалось, пролетели бы незаметно в спокойствии и счастье рядом с близким человеком. Нет, надо откинуть эти мысли. Потом. Все потом. Не принимать своей сущности и вернуть Соби. Рицка глубоко вздохнул и впервые за долгое время открыл Систему. Раньше она была мягкая, темно-синяя, Их система. Рицка не любил ее, потому что в ней приходилось сражаться. В ней приходилось кому-то подчинять, а кому-то – подчиняться. Но сейчас юноша был рад оказаться здесь. Хоть она и выглядела иначе. Совсем иначе. Отчаяние изменило ее, болезнь проделала дыры в ее полотне, и она выглядела так, как выглядит дерево, изъеденное жуками. Рицка не видел вирусов, но он знал, чувствовал, что они здесь, они разъедают Систему и сознание Агацумы. И желают добраться до Аояги Рицки. Юноша присел на пол и устремил свой взгляд на связанного мужчину. - Соби… Пожалуйста, очнись, - попросить, не приказывать. Иначе все рухнет. Вложить в голос всю мольбу к любому божеству. Только бы оно помогло ему, хоть Рицка в это все и не верил. Не мог поверить после пережитого. Но нужно было обратиться хоть к кому-то. - Соби… - дрожь в голосе, и человек на стуле резко дернул головой. Лицом к лицу. Ради Соби. Лицом. К. Лицу. Мужчина поднял голову и принюхался к воздуху. Здесь, в Системе, не существует запахов. Поэтому он не мог учуять ничего. Он мог ощущать лишь Силу, которая крутилась вокруг юноши, обхватывая его плотным коконом. Агацума зарычал, пытаясь сорвать с себя путы. Рицка попытался никак не реагировать на это. Хотя бы внешне. Душу и так рвало на части, ведь до этого он еще ни разу не встречался с Соби лицом к лицу. Не вглядывался в мутные глаза, полные животной ярости и голода. Не видел этих гримас, которые в мгновение сменяли друг друга: боль, гнев, страх, гнев, снова боль. - Соби, я прошу, услышь меня, - не приказывать. Просить. Молить. Умолять. Не приказывать. Забыть о том, что перед ним боец, вспомнить, что перед ним человек. Иной замер, изучая юношу пристальным взглядом. Он судорожно втягивал носом воздух, пытаясь уловить хотя бы отголоски запаха. Бесполезно. Здесь его нет. Пока Боец его не создаст заклинанием. Заклинанием. Рицка не Боец, чтобы заклинать кого-либо. Но душа просит, а губы повинуются. - Заклинаю тебя, Агацума Соби, Чистый Боец, услышь мой Зов. Пусть он станет тебе маяком, по которому ты найдешь дорогу обратно, - прошептал Рицка и решился на совершенно глупый поступок. Ладони к стене. Не кричать. Закрыть глаза и позволить Силе течь по венам, артериям и нервам, выплескиваться сквозь пальцы, вливаться в стену. Утопать в этих дырах, которые никак не могли заполниться. Рицка сжал зубы, продолжая вливать Силу и пытаться не слушать этих воплей за спиной. Не оборачиваться. Ни в коем случае. Нельзя оборачиваться, иначе он бросится к нему и все погубит. Юноша чувствовал, как Сила поступает в него и уходит. Он был проводником. Он получал Силу и одновременно отдавал ее. Его тело не было готово к этому. Он вообще не подозревал, что такое может быть. Вливаемая желанием человека, энергия заполняла прорехи, выжигая все на своем пути, даже своего хозяина. Почему так жарко?! Почему так нестерпимо жарко?! Неужели это его наказание за самоуверенность?! Сгореть до тла?! Крики затихли, кажется, Агацума потерял сознание. И Рицка был этому рад. Ему не придется чувствовать все то, что сейчас происходит с их Системой. Она билась в агонии, полыхала ярким светом, сжималась, растягивалась, искажалась, но не могла противиться такому потоку. Темно-синее полотно заполнялось черным, с лица юноши стекал пот и слезы. Только ради него он пошел на такое. Ради другого не пошел бы ни за что. Еще немного. Еще полметра. Метр. Два. Поскорее бы все это закончилось. Рицка чувствовал, как колени подгибаются, а он сам сползает вниз. Плевать. Главное не отрывать рук от стены. Ни за что. Перед глазами вьется нить их связи. Такая же трухлявая, выеденная этими системными короедами, как и их Система. Но блок пылает, выжигаемый изнутри отчаянным желанием Рицки спастись. Выжить. Он не знает, зачем, главное – выжить. Потому что вместе с Соби будет уже не так страшно. В одно мгновение Систему прорезал их обоюдный крик. Широко распахнутые и слезящиеся от столь яркого света глаза Бойца были готовы вылезти из орбит от той боли, которая в мгновение ока прошлась по его телу. Это была боль юноши, которую он так старательно сдерживал все это время. Сила. Много Силы, она течет по венам обоих, растворяет в себе каждую клеточку, запрещая любое воздействие. Даже Рицка не мог контролировать свою Силу, которая адским огнем выжигала на своем пути все, что казалось ей чужеродным, неправильным. Ей было все равно, что это. Даже если оно было создано ее обладателем – плевать. Юноша не мог дышать, и его легкие горели, горели вместе с Нитью Связи, вместе с этой злосчастной заразой. Только бы продержаться еще немного… И увидеть, увидеть, стоило ли оно того… вот бы повернуть голову, чтобы встретиться с ним взглядом. После этого можно и подохнуть. Нет. Нельзя. Соби ломало. Руки и ноги выгибались так, как, казалось, невозможно изгибаться в принципе. Мышцы лица судорожно сокращались, сменяя эмоции одна за другой, но в этом хаосе невозможно было разобрать ничего. Пальцы впивались в дерево, в веревки, во что угодно, лишь бы удержаться хоть за что-то, потому что сознание не было способно удержать его в этом мире. Ад. Это был самый настоящий Ад, даже хуже. В тысячу раз хуже. Он ощущал каждую клетку в отдельности, как из нее выкорчевывалась, словно хорошо прижившийся сорняк из грядки, болезнь, которая не собиралась оставлять своих позиций. Убирайся. Хватит. Он не может больше терпеть, не может, не мо… Крик. Вопль. Стон. Соленый привкус на губах, он прикусил язык, когда спина выгнулась, пытаясь уйти от этого очищающего огня. Наверное, поэтому инквизиция когда-то выбрала средством очищения именно огонь. От него не сбежать. И он не пощадит никого. Рицка слышал крики, слова мольбы. К кому? К чему? Никто не спасет его сейчас от этого исцеления – кровавого, тяжелого, исцеления. Пока каждый сантиметр его тела не будет очищен от заразы, это не прекратится. Сила заменит им все – воздух, воду, пищу ровно на столько, сколько потребуется ей на исцеление. Это чудо. Система сама регулирует все, Рицка лишь ее проводник, через которого можно послать Силу. Но Сила, проходя через него, не оставила неизменным ни одну его частичку. Начать заново. С чистого листа. Но для того, чтобы начать новую рукопись, старую нужно уничтожить. Сжечь. Вранье, что рукописи не горят. Их рукопись жизни скоро дотлеет. И можно будет написать все заново. Прошлого не вернуть, и не надо. Он, Аояги Рицка, точно знает, что поступил бы абсолютно так же, если бы ему было позволено вернуться в прошлое. И не пожалел бы. И это признание самому себе неожиданно придало ему сил, и юноша смог повернуть голову, чтобы вглядеться в голубые, пронзительно голубые глаза, подернутые пеленой слез. Сколько еще его будет ломать? Сколько еще вернувшееся сознание будет терзать его пустотой и неизвестностью? Соби не знал. Но чувствовал, что совсем скоро все кончится. Сила схлынет, словно волна, и он сможет, наконец, осознать себя. Вернуть себя. И вернуться в себя. Тело горело, словно у него температура под 40, по лицу скатывались крупные капли пота. Вернулась возможность дышать. Горячо. И тяжело. Словно воды наглотался, и легкие немилосердно жжет. Закашляться, пытаясь отхаркнуть эту воду, но ее нет. Неужели это так выходит из него отравленный воздух? Отравленный воздух вперемешку с его кровью. Чернота перед глазами стала рассеиваться, и Агацума Соби впервые за долгое время смог увидеть все столь ясно. Не мутно, не странным тепловым и бойцовским зрением, а обычным, человеческим. Из глаз, отвыкших от яркого света, текли слезы. Глаза резало, нещадно резало, от столь яркого, ослепительного света, исходившего от повисшей в воздухе фигуры. Он узнал бы эту фигуру из тысячи, и с губ сорвался пораженный вздох. Рицка, измученный, сожженный, смотрел ему в глаза и улыбался. Слезы текли по его щекам, покрытым множеством мелких ран. Их так много. Невероятно много. Откуда?.. Последний толчок Силы, и она отхлынула. Волна цунами уносила с собой своих многочисленных жертв, позволяя обоим упасть в небытие. На мгновение, но этого так много сейчас, когда все вокруг и внутри слишком неустойчиво. Юноша просто упал на пол, раскинув руки. Он – бабочка. И он, наконец-то, освободился и освободил своего любимого человека. Рицка был уверен, что это действительно он – его Соби. Такие глаза не могут врать. - Р… Рицка… - не утробное рычание или дикий вой, а голос, настоящий, человеческий голос, заставил юношу разреветься. Закрыть лицо руками, всхлипывая громко, навзрыд. Наконец-то. Неужели, это и правда свершилось? Его мольбы были услышаны? Рицка не мог двигаться. Если бы мог, он бы подполз к Соби. Обхватил его ноги и уткнулся лицом ему в колени. Позволил бы понежить мягкие ушки, и сказал бы, как сильно его любит, как дорожит им. Но совсем нет сил… Поэтому он мог только глядеть на него с улыбкой, донельзя счастливой, появившейся впервые за долгое время. Пас ладонью, и путы развеялись, исчезли, словно их и не было. Соби с удивлением взглянул на свои собственные дрожащие руки. Пальцы, запястья, локти. Агацума неверяще глядел на собственное тело, которое было ему подвластно. Наконец-то было ему подвластно. Ноги были слабыми, и при попытке встать молодой человек рухнул на землю. Но ему на это было плевать. Он подполз к распластавшемуся телу и обхватил его руками, утыкаясь ему в плечо. Пальцы сжались, и по щекам потекли слезы. Сколько им еще лить слезы? - Соби… Это ведь ты, Соби? – взгляд усталый, но в нем столько серьезности, что Боец даже на мгновение растерялся. На него смотрел не 16-летний юноша, а взрослый мужчина, которого жизнь хорошо поимела. - Мой Рицка… - обнять. Крепко. На сколько хватит сил. И в следующую секунду увидеть ее – тонкую серебристую нить, их Связь. Чистую, крепкую, не омраченную ничем. Новую. - Получилось. Соби. Я люблю тебя, - Агацума ничего не ответил. Его сердце разрывалось от вида юноши: на их телах под влиянием Силы не осталось ни единой раны, но изможденный вид, худобу и обилие окровавленных бинтов нельзя было исправить Силой, даже в таком большом количестве. Мягкое прикосновение губ как ответ и просьба простить его за все. Провалиться в сон, прям там, в системе, вновь приобретшей свой изначальный вид. *** Рицка попытался разлепить слипшиеся веки. Слишком яркий сон приснился ему, слишком… реальный. И ведь вроде ничего не принимал. Неужели кто-то пустил психотропный газ? Нет, это бред. Зачем кому-то это делать? А эти... эти не смогли бы. В голове шумит, словно кто-то включил телевизор на нерабочем канале и оставил. Глаза, наконец, поддались. Приоткрыть, немного, сфокусировать зрение на потолке. По белому покрытию, в ночном свете приобретшему грязно-серый цвет, плыли мягкие тени, постоянно меняя форму, изгибаясь, преображаясь. Или это его мутит? Нет, это все-таки тени. Юноша слегка пошевелился, пытаясь вернуть контроль над телом. Под ним лежало что-то мягкое. Кажется, подушка… Подушка? Аояги рывком поднялся, пытаясь понять, что происходит. Обычно он засыпает на стареньком диване или же просто на полу… Ведь не может же быть правдой? Или?.. Взгляд наткнулся на ровную спину. Соби сидел к нему спиной, одетый в чистую одежду. Его плечи слегка вздрагивали. Подняться было очень тяжело. А подняться незаметно для Соби – наверное, еще тяжелее. Не хотелось становиться свидетелем слабости Бойца, но с другой стороны - никакая слабость не сможет пересилить то, что они пережили. Первая попытка встать закончилась провалом. По телу словно каток проехался. Или кто-то ломал ему кости, а потом сращивал много-много раз. Неужели все это действительно было правдой? И то, как он стал проводником? И Сила?! И Система тоже?! Попытаться еще раз. Осторожно, потихоньку Рицка сполз на пол, стараясь унять мельтешение перед глазами. Будто по голове резко ударили, и все на мгновение исчезло. Глубокий вдох. Еще один. Схватиться за стену и с ее помощью сделать несколько шагов. Юноша почувствовал прилив сил, стоило ему еще раз взглянуть на Соби. Нужно так много ему сказать… Ладонь легла на плечо Агацумы, мягко поглаживая. Рицка заглянул через плечо в свою же тетрадь. Его почерк. Где-то корявый, где-то заляпанный каплями крови, где-то слегка размытый слезами. Стершийся, неровный, неаккуратный. Соби вчитывался в строчки, и его трясло от осознания того, что он творил. Пусть это был не он, пусть он был подвержен болезни... Он посмел нанести Рицке боль, он мог его убить… Нарушил свое же обещание, данное так много лет назад. Он… ничего не помнит. Его последним воспоминанием было возвращение домой после экзамена. Соби так хотел рассказать Рицке, с каким фурором приняли его работу, которую он создал благодаря юноше. Но он ведь не дошел до дома… Или все-таки дошел? Почему Рицка не остановил его? Почему не убил? Не оградил ни себя, ни других от той опасности, которую он мог бы принести? - Не думай об этом. Не думай об этом ни секунды… - шепот на ухо, крепкие объятия. Аояги постарается успокоить его. Достучаться, объяснить. Не потому, что он Жертва и должен заботиться о Бойце. Потому, что он любит его, и его долг – долг любящего человека – постараться оградить своего любимого от всего плохого. От всего, конечно, он не сможет, но хотя бы от этого постарается. - Рицка… - обернувшись, Соби уткнулся лицом в живот юноши, отчаянно стискивая юношу в своих объятиях. - Соби, постарайся меня услышать. В случившемся нет твоей вины. Совершенно. Если бы я сделал то, о чем ты подумал… Я не прожил бы после этого и часа, понимаешь? – корявая улыбка, но он знает, что говорит чистую правду. - Я не представляю, смогу ли я когда-нибудь отблагодарить тебя за то, что ты спас меня, - прошептал Агацума, чувствуя, как его волосы мягко перебирают тонкие пальцы. - Это же моя обязанность… - это не шутка, и Рицка говорит совершенно серьезно. Только в глазах больше нет страха, нет боли. В них нежность и ласка, адресованные лишь одному человеку во всем мире. - Как… Жертвы? – поднять голову, чтобы взглянуть в так рано повзрослевшее лицо. Одним взглядом ласкать его, впитывать в себя каждую черточку, скользить по изгибам. - Нет. Как любящего человека, - кажется, еще немного, и Агацума расплакался бы от переполнявшего его счастья. По связи - еле-еле восстановившейся тонкой серебристой нити - к нему шло столько ласки. Разве возможно так любить человека? Они оба знали ответ. Можно. - Я не позволю тебе снова стать таким. Я уберегу тебя от этого, - юноша ласково поцеловал своего Соби в макушку, осторожно прикасаясь к длинным прядям волос, слегка массируя основание шеи. Мужчина млел, стараясь сдержать крик. От горечи. От счастья. От всего, что переполняло его душу, разум, сердце. Как бы снова не сойти с ума, но Рицка этого не допустит. Спасет его. Но теперь очередь Агацумы спасать своего любимого человека. Он увезет их как можно дальше. Туда, где нет никого, где они смогут жить, не опасаясь нападения. Не опасаясь никого и ничего. - Можно?.. – взгляд в глаза, ему так необходимо сейчас сделать это. - Можно, - еле слышимый шепот, и прикосновение губ к губам. Так жарко, ненасытно. Так осторожно, любяще. Невозможно любить еще сильнее, возможно лишь отдаться полностью, вложить свою душу без остатка в другую, соединить их. Они не могут по-другому. Свое место займет их скорбь по близким и друзьям. Она не покинет их, но смириться с невозможностью их вернуть будет гораздо правильнее, чем раз за разом лить слезы. Рицка знает, что Соби никогда не простит себя за то, что произошло. И пусть Система излечила их раны, и на теле они больше никогда не появятся, они все равно остались в их душах. Но он постарается сделать так, чтобы его любимый человек как можно реже вспоминал об этом. Он подарит новые краски Агацуме Соби. Соби знает, что никогда не простит себя за то, что произошло. И пусть Система забрала его память, тем самым сделав ему бесценный подарок. Он никогда не вспомнит о том, как бросался на Рицку, отчаянно желая разорвать его на части. Но он постарается не вспоминать ни о чем, чтобы не тревожить своего возлюбленного, не омрачать его сердца. Он раскрасит их жизнь новыми красками, которые подарит ему Аояги Рицка. В этом вся их пара – нарушение всех правил, оксюморон на оксюмороне. Но они готовы были перетерпеть все, что угодно, ради этого. Ради нового рождения, новой жизни. Но ради прежней, столь же горячей, столь же дорогой любви.