Так целуют влюбленные

Лукреция, шелестя юбками подвенечного платья, спешила по коридорам в покои Чезаре: девушке хотелось показаться перед братом, чтобы он оценил ее наряд. В этот день ей хотелось быть самой красивой, даже красивее Джулии Фарнезе. Чезаре сидел за столом, погруженный в раздумья, и попутно занимался рассадкой гостей — в глаза девушке бросились гербы разных семей: Сфорца, Медичи, короля Неаполя Ферранте и его сына Альфонсо, испанский посол и кто-то еще. Юноша был так погружен в свои мысли, что, кажется, не заметил ее появления. Или сделал вид что не заметил, зная, что она любит его удивлять. Улыбнувшись, Лукреция подкралась к брату сзади и осторожно закрыла его глаза ладонями. — Чезаре? Юноша не пошевелился, но Лукреция почувствовала, что он улыбается, хотя лица его не видела. Теплые ладони легли поверх ее собственных и ласково стянули вниз к губам. Поцелуй: одно запястье, второе… По коже Лукреции пробежали мурашки. — Чекко… — Щеки ее вспыхнули от смущения, пальцы ослабли в его ласковых руках. — Я… Пришла показать платье… Юноша обернулся, не выпуская ее рук. Лукреция и вправду выглядела великолепно, в светлом, искусно вышитом платье со множеством жемчужин, его милая сестренка обожала жемчуг. Чезаре улыбнулся, но странной, чуть отрешенной улыбкой, и встал с кресла, поднимая руку повыше: покружись, сестренка! Лукреция счастливо засмеялась и выполнила безмолвную просьбу, шелка ее юбок зашелестели, соприкасаясь с его сутаной. — Ты прекрасна, как первый снег, — мягко произнес кардинал. Прекрасная невеста. Ослепительная, нежная и невинная. Совершенная, такой и должна быть счастливая невеста, но что-то жгуче-неправильное было во всем этом. И сколько бы юноша ни говорил — отцу, себе самому — что дело в юном возрасте девушки, где-то глубоко внутри он и сам знал, что лжет. Столь неравные браки — не редкость в их обществе, и Чезаре никогда прежде не смущали юные девицы рядом со старцами у алтаря… Если это не его сестра. Не его Лукреция. С которой он будет вынужден вскоре расстаться… Чезаре крепко стиснул девушку в объятиях, тесно прижав к груди, и поцеловал в лоб — Лукреция с радостной улыбкой ответила на объятие, прижалась в ответ; затрепетали, прикрываясь, нежные веки… Чезаре поцеловал и их тоже. — Джем… (Лицо девушки чуть омрачилось: ей так хотелось, чтобы ее заморский друг присутствовал на свадьбе, увидел, как проходят они на ее родине!) Он сказал, что лорд Сфорца скроет меня от чужих глаз. Что это значит, Чезаре? — Девушка подняла к нему взволнованное лицо. — Я тебя больше не увижу? Чезаре подавил желание нахмуриться. Не стоит пугать сестренку, она и так достаточно взволнованна… Муж имеет полное право увезти жену туда, куда посчитает нужным. И да — запретить им видеться, неофициально, конечно, но запретить, он тоже может. А что его сестренка — хрупкая, беззащитная, в чужом доме, среди чужих людей! — сможет ему противопоставить?! «Я убью его, если он будет что-то ей запрещать, — жестко подумал Борджиа, — убью, если он будет груб с ней». Но вслух он сказал с серьезным лицом и лукавством в голосе: — Увидишь. Если он посмеет мешать нашим встречам, дорогая сестренка, я выберу самую темную ночь… надену самую черную одежду… оседлаю самого черного коня… проберусь к тебе в окно и украду, как разбойник. — И чмокнул в нос. Со счастливого лица Лукреции словно брызнуло радостью. Звонко расхохотавшись, она схватила брата за плечи и покружилась с ним по просторной комнате. Чезаре показалось, что он на миг ослеп, потонул в сиянии ее глаз. — Правда, Чезаре? Правда-правда? — Смеясь, девушка порывисто осыпала его лицо поцелуями. — А прямо со свадьбы ты тоже меня украл бы? — Если бы ты попросила. Эция чуть заметно вздрогнула: голос брата прозвучал слишком серьезно… Но тут же улыбнулась и еще раз поцеловала его в подбородок. — Нет, не надо… Пока не надо. Я уверена, что он будет добр со мной! — «Мне бы твою уверенность, сестренка…» Почему-то Чезаре мучили скверные предчувствия. У Джованни Сфорца была идеальная репутация, но сможет ли он оценить то сокровище, что упало ему в руки? Будет ли он по-настоящему добр с ней, любить ее?.. — Мы будем очень-очень счастливы, я уверена! Хуан показал мне на карте: Пезаро совсем недалеко от Флоренции, я смогу ездить туда, если он разрешит… Мы будем вместе гулять и разговаривать, как папа с мамой. Но сначала мы поженимся… Я буду идти к нему, он будет стоять у алтаря… «Я тоже там буду. Стоять и смотреть, как ты доверчиво вручаешь свою жизнь в руки другому мужчине…» На миг Чезаре охватила такая ярость и непримиримое отчаяние, что он вправду готов был начать планировать побег. Содрать с себя одеяния священника, схватить сестру в объятия и сбежать из церкви, вскочить на верного коня и мчаться из Рима, что есть духу. Чтобы никакой Джованни Сфорца — и никто иной! — больше до нее не дотронулся. — …будет играть музыка, и папа будет смотреть на меня, и все другие… а потом мы поцелуемся… Неожиданно лицо ее приняло растерянное выражение. Поцелуемся! И все будут смотреть! Эта перспектива вмиг показалась ей ужасающей: все увидят ее позор! И лорд Сфорца… Щеки девушки порозовели, пальцы смущенно смяли рукав платья. — Я хочу понравиться ему, Чезаре… Но… Я никогда раньше не целовала мужчину… Как его целует возлюбленная, — призналась она стыдливо. Джулия говорила ей, что будущему мужу нужно понравиться. Доставить ему удовольствие. Но Лукреция совершенно не знала, как это! «А может быть…» Чезаре стоял рядом с ней, так близко, что она чувствовала его теплое дыхание, и его руки лежали на ее талии. Джованни Сфорца будет так же прижимать ее к себе? Как Чезаре? — Чезаре… — Девушка прикусила губу и негромко произнесла, увязая в темени его глаз: — Научи меня целоваться? Так, как целуют влюбленные. Юношу бросило в жар. Он всегда выполнял просьбы Лукреции, даже самые странные и порой рискованные. «Чезаре, сорви для меня яблоко?», «Чезаре, я хочу букет роз, но там шипы…», «Чезаре, можно мне лечь с тобой?», «Чезаре, можно к тебе на колени?» И он срывал яблоки, забираясь на самую вершину дерева, колол руки о шипы в кровь, но приносил ей роскошные букеты, пускал ее в свою кровать, бережно, как фарфоровую статуэтку, прижимал к себе, пока она беззаботно болтала ножками, сидя у него на коленях. И ни одна просьба его не смущала, хотя в последнее время слишком близкий контакт с сестрой порождал смутный жар в сердце и животе. Но поцелуй… Чезаре не мог не взглянуть на губы сестры. Пухлые, нежно-розовые, с капризным и чувственным изгибом верхней, чуть выступающей, как и у него, губы. Мягкий и влажный рот, будто созданный для поцелуев. Созданный для того, чтобы он его целовал. Под сутаной немного ослабли ноги. Лукреция в задумчивости или сдерживая смех прикусывает нижнюю губу белыми ровными зубками. Рот Лукреции блестит почти пошло (о чем ты думаешь, ты ее брат!) от персикового сока. Рот Лукреции делается ярче от клубники и вишен. Губы Лукреции доверчиво приоткрыты и подставлены его губам… Соберись! Она твоя сестра! Боже, она твоя сестра… На миг Чезаре отчаянно захотелось, чтобы это было не так, чтобы она была какой-нибудь Лукрецией Бьянки — белая — или Лукреция Коломбо — голубка, его голубка — а он взял бы ее в жены. И вправду целовал бы у алтаря: долго, жарко… Довольно! Хватит, иначе точно не сдержишься… Чезаре заставил себя мягко улыбнуться, но глаза его горячо блестели. — Как скажешь, моя милая сестренка, — почти прошептал он с хрипотцой в голосе. Очень осторожно и нежно, ласково касаясь пальцами тонкой кожи ее подбородка, юноша бережно приподнял ее лицо чуть выше. Красивая… Какая же она красивая, болезненно пронеслось в голове. Самая красивая девушка на земле. Нежная и сияющая. Ослепительная. Его… Чезаре мягко дотронулся до ее губ, едва обозначая поцелуй, и легкий ток словно пронесся по телу. Их губы идеально совпадали, как кусочки головоломки, они словно были созданы, чтобы целовать друг друга… Рука юноши скользнула по щеке Лукреции к затылку, ниже и легла на заднюю сторону шеи, осторожно поддерживая голову, чтобы ей было удобнее. Чтобы она не могла отстраниться. Чезаре целовал ее нежно и долго, чувствуя, как сладко замирает сердце… как горячо сводит все внутри мукой и удовольствием. Сдержаться. Целовать ее мягко и нежно, лаская ее губы, чуть прихватывая, посасывая… Стоп, стоп, нет! Это уже слишком, так нельзя… Мука и наслаждение. Безумно хотелось оторвать ее от земли в порыве ревности, чтобы даже ковер не касался ее идеальных ступней, и целовать долго, жарко, жадно завладевая горячим и влажным, изнуряющим, искушающим его сейчас, нежным ртом, но каким-то чудом он сдерживался. И это было очень трудно, черт возьми, потому что Лукреция отвечала! Робко и нежно, так неумело и невинно, что он сразу почувствовал: она не солгала о том, что ни разу не целовалась, и этот мальчишка-Джем до нее не дотрагивался, и хорошо, потому что иначе он бы воскресил его и убил еще раз… Что-то в груди жарко затрепетало, когда их губы с влажным неприличным звуком мягко разомкнулись. Никогда прежде Лукреция не видела у Чезаре таких глаз. Он мог смотреть на нее ласково и с любовью, с восхищением, со смеющимися искрами в глубине зрачков, лукаво прищурившись, неожиданно жестко, обещая всегда защищать ее (Эция всегда трепетала под таким взглядом), но такой вязкой поволоки в его глазах девушка не видела никогда. «На других женщин он тоже так смотрит?» — вдруг обожгло ее ревностью, и руки на плечах Чезаре сжались сильнее. «Не хочу, чтобы смотрел! Он мой! ...брат… только мой брат». — Значит, нужно вот так?.. — голос Лукреции звучал мягко и слабо. Пальцы бесконечно трепетно коснулись затылка Чезаре, чуть ероша теплые локоны. Лукреция привстала на цыпочки и нежно, робко прижалась к его губам. Подружки рассказывали ей, смеясь, о своих первых поцелуях, как они не могли найти нужное положение, мешались носы, они стукались зубами, но с Чезаре не было ничего подобного, они совпали сразу, легко и естественно. И целовать его было так сладко! Лукреции казалось: она вот-вот упадет, жаркий, изнуряюще-приятный трепет жил внутри ее тела. Мысли все разом куда-то испарились. Если в первый раз Чезаре целовал ее, то теперь его губы сделались неожиданно податливыми — он позволял целовать себя (если бы ты знала, Лукреция, чего ему это стоило!), и девушка осмелела. Дрожа от собственной храбрости, она мягко прихватила губы брата — раз, другой… Вздрогнула, почувствовав, как скользит по спине его ладонь, и нечаянно выпустила зубы… И чуть не вскрикнула в голос. Руки брата в один миг стиснулись вокруг ее тела крепче, властно и сильно прижимая к груди. Пальцы нырнули в волосы на затылке и сжали его, сильно, но не больно, и губы тесно прижались к ее губам, целуя уже совсем по-другому: жарко, властно! Лукреция задохнулась от неожиданности и жара, хлынувшего в ее жилы, податливо раскрыла губы навстречу его требовательному языку. Губы невыносимо пекло, но (Лукреция с придушенным стоном прижалась к брату сильнее, путаясь дрожащими пальцами в его волосах) это было приятно, приятно! И смущающее, мокрое, пошлое скольжение его языка внутри ее рта тоже было приятно… И его руки, властно держащие ее… И… Он неожиданно отстранился. Тесно прижатая к его груди, Эция четко слышала, как быстро бьется его сердце, видела, как незнакомо горят глаза. Черные-черные, вдруг осознала девушка. Она никогда прежде не замечала, насколько у него яркие, черные глаза… — Так тоже целуют влюбленные… — хрипло выдохнул брат, мягко скользя рукой по ее талии. У Лукреции сильно-сильно колотилось сердце и немного срывалось дыхание, от прикосновения рук Чезаре она чуть-чуть дрожала. «Так целуют влюбленные?» — Ты… — Девушка взглянула в незнакомые и родные глаза. — Ты любил кого-нибудь, брат? Он долго молчал, не разрывая контакта. Продолжая держать ее в руках. Дыхание нарочито глубокое, сердцебиение постепенно замедляется. Последний глубокий вздох. Ласковое касание к щеке, уже знакомая мягкая полуулыбка, но голос звучит слишком низко. — Только тебя… Милая сестренка. — Чезаре легонько тронул губами кончик ее носа, и Лукрецию вдруг обожгло обидой от этого поцелуя, но вслух она сказала чуть прерывистым хриплым голосом: — Я… тоже тебя люблю, Чезаре. Я… мне надо идти. Девушка нехотя высвободилась из объятий молодого человека и покинула его комнату, быстрее, чем это было нужно. Не удержавшись, она обернулась на пороге, и в глаза бросились пальцы брата, с силой, до белых костяшек, сжавшиеся на крае стола, и почему-то даже это обдало ее сумасшедшим жаром. Оказавшись в соседней комнате, где было просторнее чем в объятиях молодого кардинала, а воздух не горел от его дыхания, Лукреция совсем без сил прислонилась лопатками к каменной кладке стены и прижала дрожащие ладони к пылающим щекам. «Боже!» Это была просто просьба, почему это так ее взволновало?! Ведь это нормально — попросить брата о том, о чем нельзя просить постороннего мужчину? Но она чувствовала себя так, будто они и правда были возлюбленными… Пальцы девушки сжались, больно царапнув ее по щеке. «О чем я думаю?! Это нехорошие мысли, грешные мысли! Я не должна…» Лукреция судорожно сглотнула. Это был просто урок поцелуев. Для того, чтобы она могла целовать своего мужа по-настоящему! Выдохнув, девушка пошла прочь от покоев своего брата. «Я не стану думать о таких вещах. Это глупости, и я просто волнуюсь перед свадьбой. Я волнуюсь, что мои поцелуи не понравятся Чезаре…» Она замерла и сделала глубокий судорожный вздох. «Джованни Сфорца…»