Я в тебя верю

“Иногда мы слишком поздно понимаем, чего хотим на самом деле.” Диффузия душ – вот как это называется. Тот момент когда ты прикипаешь к человеку настолько что сама мысль лишиться его вызывает моментальное отторжение. “Как это так, раздельно? Не бывает такого!” Повсюду вместе. Недостатки кажутся привычными и совсем не страшными, а временные расставания воспринимаются вполне обыденно. “Ну не может же с нами что-то случиться!” А вот если случается… Тогда эта диффузия проявляет себя по полной. Когда уже не разбираешь где чья душа. Вырванная с корнем половина прихватывает с собой намного больше чем можно было бы подумать. Пятьдесят процентов? Семьдесят? Девяносто? Без шанса на возвращение. Дьявольский договор, когда за малое время счастливой жизни ты расплачиваешься кошмарным расколотым существованием, представляя из себя истекающий кровью кусок мяса, совсем недавно ещё бывший одним целым. Киловатты музыки раздирали вязкий, знойный летний воздух. Посередине грубой, явно сделанной самостоятельно из того что было сцены стоял худощавый длинноволосый парень и старательно мучал электрогитару. Его пальцы летали над струнами, заставляя инструмент то оглушительно взрёвывать, то переходить практически на ультразвук. Наконец гитарное соло закончилось и гитарист привычно улыбнувшись и помахав толпе подошёл к микрофону. “Мы начинаем наш летний фестиваль! Ну что, вы готовы?” “Даааа!”- в едином порыве выдала толпа, ещё ближе сдвигаясь к сцене. “Я не слышу вас” – парень театральным жестом приложил ладонь к уху. – “Ещё раз, вы готовы?” “ДАААААААА” – ещё громче заревело людское море. “Да” – тихо прошептала девушка, стоявшая в некотором отдалении от основной массы. -“Готова” Словно дополнительно подтверждая свои слова, она дернула головой. Остатки бывших роскошных косичек взвились было в воздух, но тут же опали грязной рыжей массой. В руках появился старый, побитый медиатор и девушка уставилась на сцену странным невидящим взглядом. “Ты ведь учился играть. Хорошо учился. Даже когда что-то не получалось, ты игнорировал мои подначки, упрямо мотал головой и пробовал снова. Опять и опять. Стирая в кровь пальцы. Ты мог бы стоять на этой сцене, старательно перебирая струну, а люди слушали бы тебя, временами подбадривая приветственными криками.Мог бы…” Девушка всхлипнула и уронила медиатор, который тут же потерялся в ещё не смятой в кашу траве. “А я… Наверное я завидовала. Завидовала твоему упорству. Даже зная что лежит в его основе. Добиться. Показать себя не просто равным. Лучшим. Крутым. Дурацкое слово.” Она ухмыльнулась, но выглядело это странно и жутко, будто уголок губы подцепили крючком и дернули вверх. Секунда, и даже эта страшная ухмылка пропала. “Друг и соратник. Вот как я тебя называла. Не больше. Наверное, мне было интересно посмотреть на что ты готов чтобы показать себя достойным. Хотя уже тогда слабо представляла что буду делать если тебя не окажется рядом. Дурацкая игра. Мальчик показывает свою удаль девочке, а девочка строит из себя принцессу и просит ещё.” “Вот и допросилась. Дура!” Девушка опустила голову и медленным шагом двинулась к сцене. “Мы даже ни разу не целовались. Шутки, дружеское похлопывание по плечу, максимум – объятия когда мне было плохо. Я словно откладывала себя на потом, держа в запасе в качестве заслуженного трофея победителю, который справится и выдержит.” Она шла уже в толпе людей и неожиданно остановилась. Руки зашарили в карманах и на свет появилась обычная пачка аспирина. “Почти обычная.” – опять та же жуткая ухмылка. Лайфхак как сделать внешне целый блистер с любым интересным содержимым она знала уже давно. “Лайфхак. Иронично. И как подходит. Life – Hack…” В рот отправились сразу две таблетки. “Запивать не нужно, так рассосутся, Химик не обманывает” Звуки стали четкими до остроты, а движения музыкантов на сцене странно замедлились. Девушка вздохнула и начала дальше пробираться через толпу. К сцене. “Кстати, я тебя ревновала. Очень сильно ревновала, хоть и понимала что на тот момент не имею на это никаких прав. Помнишь тот этнофестиваль?” Она смотрела на сцену, будто видела там ещё кого-то кроме музыкантов. “Как эта белобрысая к тебе подсаживалась и просила ей что-нибудь сыграть. А ты смущался и оправдывался что ещё очень плохо играешь. Мне так хотелось намотать её косу на руку и приложить эту лошадь об ближайшее дерево! Но хватило только на едкую фразу “Девушка, даже не просите, у него реально руки не под гитару заточены!” Ты тогда ещё дернулся как от удара, но похоже эта фраза тебя подтолкнула.” Ещё две таблетки отправились вслед за первыми. “Наверное это было нашей игрой. Я подкалывала тебя, смеялась, а ты мотал головой и делал.” Сцена уже совсем рядом. До музыкантов подать рукой. Но на пути охранники фестиваля. Улыбчивые люди в разнобойной одежде с единственными бейджиками, показывающими их принадлежность к охране. Реальность странно изменялась в глазах у девушки и она вдруг оказалась перед другой цепочкой охранников. Черные шлемы, плексигласовые забрала, щиты, резиновые дубинки. И невыразимый страх в глазах. Страх перед толпой, волнующейся перед ними. “Ты же понимал, не мог не понимать что это игра! Так почему же не понял тогда, когда я действительно испугалась. Испугалась до дрожжи в коленках, до отнявшихся рук, почему ты не послушал меня? Почему? Зачем ты махнул рукой и попер вперед? Туда, на черную безмолвную цепочку?” Девушка закрыла глаза, пытаясь выкинуть из памяти тот явно возникший перед глазами момент. Еле слышимый хлопок, падающее тело, а вслед – дикий, звериный рев толпы. И хруст. Хруст сминающихся тел, когда масса людей, уже не жалея себя, рванула вперёд. “Когда я смогла тебя найти, то не узнала. Или не поверила. Слишком уж тот изломанный, измочаленный комок мяса и костей был непохож на тебя.” Девушка села на землю. Её трясло всё сильнее и сильнее. “Прости, я не могла на тебя смотреть. И поверить в это тоже не могла. Ты лежал на земле, всё ещё сжимая в руке какую-то палку и… Улыбался.” Ещё две таблетки в рот. “Знаешь, мне хотелось дернуть тебя за руку, заорать в ухо “Вставай, чего разлегся!”, но я больше этого не могла. Слишком ясно поняла, что это не поможет. Никогда.” Движения девушки становились всё более резкими и неестественными. “А ведь ты меня обогнал. Стал героем. Даже памятник вроде поставили… ” “Знаешь, мне с тех пор снится один и тот же сон.” Пересохшее горло с трудом протолкнуло остатки таблеток. “Лето. И сцена, похожая на ту, в заброшенном лагере, где я нашла свою гитару, помнишь? Я понимаю, что мы должны играть и очень-очень волнуюсь. Мы не можем, не должны слажать! Перед микрофоном стоишь ты, на вид совсем мелкий, держишь гитару окостеневшими пальцами и я понимаю что это конец. Мы провалились. Но неожиданно ты смотришь на меня. Не как обычно, без вызова, не как на трофей который нужно добыть. Нет. Просто, по-доброму, с какой-то непонятной нежностью. И мне от этого становится так тепло и легко… Ты что-то говоришь мне, но я не могу понять, что, но это уже и неважно. Мы начинаем играть. Мелодия, она простая и знакомая, я её точно где-то слышала. Или… Я её и придумала?” Движения девушки прекращаются, руки и ноги опадают как у марионетки, которой обрезали нити. “Так вот…” “Я тебе это никогда не говорила…” Губы еле шевелятся. “Ты найдешь меня. Там” Не вопрос. Утверждение. На последнем глотке воздуха. “Я в тебя верю.”