Заклинание имени.

- Та-ка-о, - этот голос, ледяной, как год не размораживавшийся холодильник, первое время заставлял тушеваться, упускать мяч и покрываться гусиной кожей добрую треть нового набора в состав Шуутоку, до того от него веяло угрозой. Первокурсники переглядывались, шаря глазами по спортзалу, и шепотом - не хватало еще навлечь на себя недовольство "того самого Мидоримы Шинтаро" - спрашивали друг у друга, кто последним видел искомого. Обычно выяснялось, что всю вторую половину тренировки искомого не видел никто - тренер усадил его на скамейку, а уж за скамейкой во время игры никто не следит, тут только успевай смотреть на мяч да на свою половину команды, с которой нужно сейчас постараться и обыграть другую. Да еще и не запутаться, кто из общего состава сейчас в одной команде с тобой, а кто того и гляди выбьет мяч из рук. К тому времени, как от злости сокомандника в зале, казалось, холодел даже воздух - того и гляди пар пойдет из разгоряченных ртов игроков - Такао появлялся сам. Как ни в чем не бывало прикрывал за собой дверь раздевалки, усмехался ошарашенному виду ровесников и делал что-нибудь такое, что только и могло смягчить напряженную ситуацию. Например, протягивал Мидориме его любимый напиток из бобов - и где только раздобыть успел? Шинтаро вздергивал бровь и цедил сквозь зубы "Где тебя носило?", но протянутое принимал - и обстановка немедленно разряжалась. Время возвращалось к привычному бегу, и игроки младшего состава осознавали, что, пока они хлопали глазами, прошло всего-навсего пятнадцать секунд, но и за это время не обратившие на происходившее внимания семпаи успели забросить трижды. И, чертыхаясь, возвращались к игре. А после, перекидываясь беседой, как баскетбольным мячом, и обмениваясь впечатлениями от игры - проиграли семпаям, но не разгромлены, а могли бы и выиграть, если бы снайпер не удалился на скамейку попивать свое бобовое пойло до окончания матча - они опять вспоминали это исчезновение Такао и пихали его под бок: - Эй, ты что, серьезно бегал в магазин посреди тренировки? - Ага, - усмехался Такао. - Пробежки тоже полезны, а раз уж меня временно убрали с поля... кстати, почему тренер все время это делает? - Не все время, а только когда устает от ваших перепалок, - бросает Отсубо, входя в раздевалку и прицельно - он всегда так умеет - улавливая нить разговора. - Наших? - Такао изображает удивление, но губы подводят, растягиваясь в довольную улыбку. - Да разве же это перепалки? Шин-чан просто немного... стеснительный, вот я и хочу разговорить его. - Ты уже полгода его "разговариваешь", и провалиться мне на этом месте, если в этой глыбе льда хоть что-то изменилось! - недовольно вставляет Кимура. - Бросай это гиблое дело, ничего же не выйдет. Тебе же постоянно от него прилетает. - А может, он мазохист? - хохочет Мияджи из угла. - Такао, если тебе нравится, как он тебя унижает - это тревожный звоночек! - А ты, выходит, садист, - без промедления парирует Такао, - раз уж тебе нравится ему угрожать? - Кто тут еще садист? Он меня выводит! - Мияджи в два прыжка достигает скамейки, у которой стоит Такао, но не успевает ухватить того за воротник и встряхнуть хорошенько, как хотелось - хваленый Глаз Ястреба работает не только во время игры, и Такао уже усмехается из другого угла раздевалки. - Ах ты! Нашел с кем быть заодно! - не переставая улыбаться, Мияджи вновь бросается поперек раздевалки, но скамейка как назло подворачивается под ногу и с грохотом отлетает в сторону. Кажется, Такао взмывает в воздух, перепрыгнув через нее без особого труда - но огромная ладонь Отсубо успевает схватить его за загривок, как захват автомата с игрушками. Мияджи останавливается на повороте как вкопанный, но второй рукой капитан перехватывает и его. - Так, садист и мазохист, - голос Отсубо суров и непреклонен, - прекратили суматоху и разошлись по домам. Оба. Быстро. - Еще никогда Такао и Мияджи не кивали так синхронно. Попробуй тут не закивай, вися мешками в руках сильнейшего члена команды Шуутоку, которому могут прийти в голову самые разные воспитательные меры. *** Вопреки указанию капитана, Такао и Мияджи покидают раздевалку вместе. Кимура идет рядом - им троим идти в одну сторону от школы, но Такао задерживается у дверей. - Чего стоим? Пошли! - окликает Кимура. - Кафе на углу через час закрывается, а нам бы перекусить после тренировки. - - Сегодня без меня, - вздыхает Такао, разводя руками, но во вздохе его нет ни намека на огорчение. Он поплотнее запахивает легкую куртку - пока Шуутоку тренировались, прошел дождь, и вечерняя прохлада ощутимо проникает под одежду - но по всему его виду понятно: двигаться с места он не намерен. - Опять ждешь своего упыря? - хмыкает Кимура. - На кой он тебе сдался? Это капитан тебе поручил с ним носиться? - С чего бы капитану поручать мне такое? - Такао изображает недоумение. - Нет, его это не касается. Только меня и Шин-чана, знаешь ли, - и подмигивает, да так двусмысленно, что самому смешно. - Да он же ушел домой раньше всех! - припоминает Мияджи. - В раздевалке я его не видел, значит, переоделся еще раньше нас. - Здесь он, здесь, - Такао понижает голос, словно рассказывая страшную тайну. - Ему сегодня Оха Аса не советует ходить по улице, пока не зажгутся фонари - дескать, сулит неприятности по пути. - Тьфу ты, пугалки для малолетних! Заблудиться боится, что ли? - ухмыляется Мияджи. - Сам потом домой дойдет, - настаивает Кимура. - Идем, идем. Он тебе, между прочим, даже не сказал сегодня, что его надо ждать. - Такао, - доносится из проема двери знакомый голос, и тень высокого черного силуэта падает на ступени крыльца. - Идем. - Свет зажигающихся фонарей расцвечивает лужи размытыми оранжевыми бликами. - И это я - садист? - вздыхает Мияджи, спускаясь по лестнице вместе с Кимурой и махнув на прощание рукой сокоманднику. Ответный взмах руки Такао теряется, расплывается в мокрых вечерних сумерках. *** - Эй, не толпиться! Все поместимся! - громовой голос Отсубо разносится над автобусной остановкой, на которой столпилось около пятидесяти школьников - все желающие посмотреть сегодняшний баскетбольный матч. - Команда Шуутоку, садимся в первый же автобус, - безапелляционно объявляет тренер. - Нужно приехать раньше и разогреться перед игрой. Все прочие, - он окидывает взглядом толпу поклонников баскетбола, разросшуюся еще сильнее за время ожидания, - могут подождать следующего автобуса или добраться своим ходом. - Вокруг сгрудившейся в центре остановки команды проносится разочарованный гул голосов. Поболеть за команду школы - дело хорошее, но торчать на остановке пасмурным осенним днем, ощущая, как тебе наступают на ноги и давят со всех сторон, не улыбается никому. Поэтому - и это ясно - в первый же подошедший автобус непременно полезут все. - Такао, ты где? Блин, я тебя не вижу! - выкрикивает Отсубо, с высоты своего роста выискивая в толпе черноволосую голову невысокого игрока. - Такао, не вертись - у тебя острые локти! - вопят слева. - Эй, Такао, победа будет за нами! - наклоняется и кричит в самое ухо Мияджи, чтобы его было слышно. Такао не слушает никого. Такао четко видит каждого человека в толпе, зажавшей команду со всех сторон. Всех, кроме одного - Шинтаро стоит за его спиной, там, где обзор невозможен. Кажется, он хорошо понимает особенности его таланта, раз встает так, чтобы остаться за пределами обзора - можно ли считать это командной сыгровкой? Да, в своем роде, только недооценивать другие органы чувств тоже не следует. Легкий свежий запах лемонграсса и почему-то морской воды ощутим на самом краю обоняния: Мидорима постоянен во всем, в том числе и в выборе парфюма. Если слегка развернуть левую ногу, то справа освободится место для разворота плеча, и, поднырнув под локоть Кимуры, можно самую малость, всего на полшага отступить назад. Запрокинуть голову и встретиться с холодным взглядом из-под очков. - Такао, не прижимайся. - Шин-чан, думаешь, я могу отойти? Тут такая давка! - обиженным тоном произносит Такао - "как ты мог подумать, что я мешаю тебе по своей воле?" - и прижимается еще сильнее. Еще чуть-чуть - и по стеклам очков поползут морозные узоры. - Я же говорил: ты должен был подвезти меня к месту игры, - обвиняюще чеканит Мидорима. - Если бы я тебя повез, то был бы не в состоянии играть после этого. Шин-чан, между прочим, не пушинка! - Такао приподнимается на цыпочки, выглядывая ожидаемый автобус поверх голов и плеч стоящих впереди болельщиков Шуутоку. Еще немного - и он почувствует на затылке дыхание Мидоримы, думается ему. Интересно, оно тоже будет холодным, как и его голос? - О, смотри-ка! - мимо на быстрой скорости проносится машина, но Такао достаточно и полусекунды, чтобы разглядеть пассажира. - Это не Кисе-кун ли на заднем сидении? - Чертов манекенщик, - недовольно произносит Мидорима. - Его еще и до места подвозят! - Шин-чан завидует? - по губам Такао самовольно расползается дерзкая улыбка, и он отклоняется назад еще на пару сантиметров. - Нуу, раз так, ты бы тоже мог попробовать себя в роли модели. Хорошая фигура, высокий рост и красивое лицо - что еще надо для... - Та-ка-о! - Снова этот тон, в котором холод зимней стужи и угроза крупными буквами, и вокруг Мидоримы с Такао моментально становится свободно. - Вот видишь, какой я полезный, - смеется Такао, делая вынужденный - ну что уж теперь поделать? - шаг вперед. - Стоит только произнести мое имя - и сразу дышится легче, заметь, а? - Зависит от тона, - как бы безразлично бросает Мидорима, отступая назад. И спонтанная мысль искрой вспыхивает в мозгу Такао за миг до того, как долгожданный автобус выворачивает из-за поворота. *** "Зависит от тона", - произносит голос Мидоримы в голове. Такао потирает лоб и переворачивается на другой бок - сегодня сон отчего-то решил не идти к нему, хотя обыкновенно после изматывающих игр он приходил легко и мгновенно. Он, что, действительно покраснел тогда? В последние дни Шин-чан даже более холоден к нему, чем раньше, хотя, казалось бы, куда холоднее? Он держит даже большую дистанцию, чем обычно, и вечная мерзлота расползается вокруг, заставляя передергивать плечами даже бывалых семпаев. - Такао, отойди. - Такао, не говори ерунду. - Не зли Судьбу, Такао. - Такао, умри, - и все подобное, что бывало и раньше, но десятикратно концентрированнее и будто бы напряженнее. Какая муха укусила его Шин-чана неделю назад? "Его" Шин-чана? Интересно, Казунари Такао, что это еще за оборот и откуда он выплыл? И еще интереснее, о чем ты думаешь во втором часу ночи, когда завтра вставать на занятия? Ладно бы еще о матче - все же заслуживающее внимания событие - но о голосе одноклассника, которым он ни разу еще не сказал ничего приятного? Покраснеть можно было от гнева или от смущения. Гнев - это понятно: в тот день Такао превзошел сам себя и постоянно был около Мидоримы, не давая тому ступить и шагу без летящих вслед комментариев и шуток. А если смущение - или гнев на самого себя за то, что он смущен? Выходит, сокращение дистанции - то, что наконец начало смущать неприступного аса Поколения Чудес? "Ни в коем случае! - заявил недавно Такао сокомандникам, в очередной раз приставшим с вопросом, не надоело ли ему подначивать Мидориму. - Во-первых - это весело, а во-вторых, скоро я уж точно преуспею!" Так скоро? Кто бы мог подумать. Но преуспел ли - или, напротив, теперь безнадежно далек от цели? "Зависит от тона". - Та-ка-о, - произносит он вслух, подражая арктическим интонациям Шин-чана. Нет, так - без шансов. Должно быть как-то иначе. Как-то... добрее, что ли? Ну нет, этого он уж точно не дождется. Он силится представить себе Шинтаро улыбающимся и тепло окликающим его - и сам не верит в это. Неправдоподобно, невозможно. Не-пра-виль-но. - Та-ка-о, - произносит он еще раз - выходит задумчиво и почти романтично. Вот спускаются теплые сумерки и зажигаются первые звезды, вот они с Шин-чаном сидят на веранде и разговаривают о чем-то очень серьезном, а воздух обволакивает обоих и одуряюще пахнет летом и непременно морской водой. "Невозможно", - обрывает сам себя Такао и проваливается в крепкий сон, не успев придумать еще какой-нибудь вариант, который бы его удовлетворил. *** Танцы в школе - редкое дело, но по случаю юбилея школы директор договорился об аренде клуба неподалеку, и эта новость облетает классы за считанные минуты. Одноклассники Такао с утра разгуливают по коридорам гусями, неуклюжие и гордые одновременно. То поглядывают на девушек, демонстрируя смелость, то вновь заметно тушуются и думают, что это незаметно. Ха-ха, ему заметно более чем достаточно, но Такао совершенно точно не злой, он подыграет и этим восторженным шепоткам на ухо: - Видел, я сейчас говорил с Аяко-чан? Она согласилась станцевать со мной сегодня! Кажется, даже смутилась немного - такая милая! - и даже пригласит кого-нибудь сам, отчего нет, перед его обаянием уж точно невозможно устоять. Он не успевает осознать, как оказывается в классе, как перегибается через парту, за которой, погруженный в чтение учебника, сидит Мидорима. - Шин-чан, чего такой смурной? Солнце светит, тренировки успешны, а вечером танцы! Ты уже кого-нибудь пригласил? - Взгляд Мидоримы взмывает вверх от страниц к лицу Такао - быстро, метко, как его же трехочковые. - Меня это не волнует, - холодно отрезает он. - Я не танцую. - Громче, чем следовало. На фразу Мидоримы в их сторону оборачивается половина класса. - Ну ты нашел, кого приглашать на танцы! - смеются с задних парт. - Поискал бы себе другую принцессу, эта уж больно неприступная! - Шинтаро не удостаивает насмешников даже взглядом. Только Такао видит, как его глаза сужаются за стеклами очков за секунду до того, как он резко поднимается из-за стола, яростно захлопнув учебник, и быстрыми шагами выходит из класса. Разгневан. Смущен. Да, теперь Такао уверен точно. Он извиняющимся жестом разводит руками - мол, такой уж у меня Шин-чан, ничего не поделаешь - и бросается следом, вот только не успевает догнать. Но что-то главное - пусть и не успел единожды - не покидает мыслей, поднимается торжеством изнутри. Что угодно уже, но никак не безразличие - вот что происходит между ними. А раз так - самое время танцевать! В неоновом свете прожекторов и мигающих ламп пульсирует ускоряющийся ритм музыки, плывут и переплетаются тени, душный воздух давит горло жаждой. Такао танцует в окружении миражей, но для него они графично-четкие, словно в хорошо освещенной комнате. Еще и часа не прошло, а он уже знает каждую тень в этом клубе в лицо и едва ли не по имени. Такао сияет ярче прожекторов, говорит кому-то комплименты и тут же язвит кому-то другому, уворачивается от круга пляшущих одноклассников и залпом выпивает купленный на предпоследние в кармане деньги стакан холодной воды. Такао смеется над тем, как, оказывается, забавно танцует Кимура, и едва не получает по затылку, а потом, когда грохочущий темп сбавляет обороты, приглашает очаровательную девочку из параллельного с темно-зелеными глазами, в которых искрятся и тают отсветы ламп. Они танцуют до середины песни, пока не выясняется, что эту девочку пригласил паренек из параллели, а он, Такао, бессердечный эгоист - самое время вывернуться из рук партнерши и у выхода на крыльцо найти другую, озорную и, кажется, на два года старше него. Предрассудки не имеют значения. Когда грохот гаснет снова, разбиваясь о пустоту, образующуюся в зале каждую медленную песню - большинству неловко танцевать с девушками до сих пор - Такао ведет ее под руку к танцполу, где обнимет за талию и немного покружит, а потом часы пробьют одиннадцать, и станет уже слишком поздно, чтобы оставаться здесь. И тогда он... - Как, говоришь, тебя зовут? - интересуется его партнерша. - Такао, Казунари Такао, - в тоне безошибочно узнается "Бонд, Джеймс Бонд", и девушка смеется, разглядывая его со все возрастающим любопытством. - Такао, значит? Красиво. Рифмуется с "какао", - английское слово странно звучит в устах этой девушки, обеими руками обнявшей плечи Казунари. - Любишь какао, а? - Люблю. А ты? - Какое совпадение, и я! - как по нотам отвечает девушка и заливисто смеется. А потом наклоняется к уху Такао - на каблучках она выше его на полголовы - и полушепотом произносит: - Сходим завтра после школы в кофейню в соседнем квартале? Там вкусное какао и печенье с зеленым чаем. - "Какой быстрый поворот!", - усмехается Такао про себя - а партнерша, видимо, удивившись, что он не ответил сию минуту, прижимается ближе и вопросительно смотрит в его глаза. От нее пахнет чем-то сладким, похожим на ирис, и глаза кажутся черными в клубном полумраке. - Так ты согласен? - в ее шепоте проскальзывает что-то глубокое, почти призывное. - А, Такао? - Всплеск гитарного соло волной накрывает танцпол, растекается по нервам, ударяет в висок. Такао слышит обращенные к нему слова - но где-то на изнанке сознания ни с того ни с сего оживает другой голос, знакомый до предела, непривычным полушепотом произносящий его имя. И никогда не подводившее Такао воображение в этот раз играет не по правилам, дорисовывая остальное как ему заблагорассудится. - Эй, Такао, ты меня вообще слышал? - партнерша сжимает его плечо, но этого недостаточно, чтобы картинка исчезла. Картинка, на которой Шин-чан - без очков и, черт побери, даже без одежды - так же сжимает его плечо цепкими пальцами в бинтах, его взгляд расфокусирован, а на щеки, похожий на закатные отблески, ложится легкий румянец. Шин-чан запрокидывает голову и шепчет, почти выстанывая: - Та-ка-о... - а Такао не знает, тонуть ли в его изумрудных глазах или смотреть на приоткрытые губы, в которые так хочется жадно впиться поцелуем. В следующую секунду Казунари ясно осознает, что с ним происходит. Песня закончилась полминуты назад, а он застыл столбом посреди танцпола, продолжая держать за талию недоумевающую девушку и явно привлекая внимание особо заинтересованных. Его только что пригласили на свидание, а он, никак не реагируя на приглашение, думает о своем однокласснике. И у него стоит. *** В тот вечер ему удается вывернуться из повисшей в воздухе напряженной ситуации, напоследок обняв девушку и намекнув, что это не последняя их встреча, но так и не назначив ни дня, ни времени для посиделок в кафе. Такао сбегает из клуба, не попрощавшись и с половиной оставшихся там одноклассников - да и незачем, завтра все перемены гарантированно займет обмен впечатлениями от вечеринки, там и можно будет пообщаться обо всем. Ввинчиваясь в темноту улиц - хоть бы дождь начался, что ли, тогда остыть станет проще - он добирается до дома почти бегом. Холодный душ - то, что надо, когда мысли волнующе горячи. Желание слишком близко, пульсирует под кожей, а в груди колотится так, словно сердце стало огромным. Такао как пьяный приваливается к кафельной стене, ловя губами струи воды - ему все еще жарко и хочется пить. А еще ему хочется, чтобы это ощущение - когда ты полон под завязку и вот-вот выплеснется наружу то, чего и сам не знал, когда краски кричаще ярки и мерцают перед глазами, словно и не жизнь, а та экскурсия в картинную галерею - "это не абстракционисты, а абсурдисты какие-то, только погляди, Шин-чан, каким боком это похоже на весну?" - "Такао, не мельтеши, и без тебя в глазах рябит" - чтобы это своевольное, порывистое ощущение не проходило. Он смотрит на себя в зеркало - на руки которыми еще полчаса назад обнимал девушку, намекавшую на свидание; на до сих пор не опавший орган между ног, которому плевать на свидания с девушками. Секунду смотрит - а потом смеется, охватив себя руками. Ему не стыдно, не совестно и не страшно - только смешно от того, что все так вышло, и немного грустно оттого, что вряд ли что-то получится так, как хочется ему. А хочется одного: встречи наяву с той картиной из воображения, где Шин-чан, обнаженный, смущенный и такой желанный, произносит его имя, где - ох, похоже, картина обрастает подробностями и развивается дальше - на его коже явственно проступают следы поцелуев Такао, а сам Такао... - Эй, только не говори, что ты так просто отступишь! - подмигивает он зеркальному двойнику, прежде чем полностью погрузиться в вязкую топь желаний, от которых горит пах и дрожат колени - и крепко сжимает себя, двигая пальцами по твердому члену. Теплеет вода, наливается жаром тело, и в миражах воображения забинтованные пальцы одуряюще медленно скользят по груди Такао, опускаясь к животу, и еще ниже. До разрядки, бурной до черных и красных кругов перед глазами, он добирается за считанные секунды. До постели - нескоро. *** - Эй, чего ты так внезапно свалил вчера? - допытывается Мияджи, замедляя бег и пристраиваясь рядом с Такао. Сегодня погода радует теплом и лучами солнца сквозь облака, поэтому тренировку команда Шуутоку начинает с пробежки в парке у школы. День катится к вечеру, четвертый круг отдается в груди и ноющих мышцах, и Мияджи быстро и резко вдыхает, договорив. - А ты скучал по мне, что ли? - парирует Такао, острым взглядом пронзая аллею кленов, в которую они вбегают плечом к плечу. Впереди них еще трое, и это забег не на скорость, но спортивного интереса никто не отменял, и можно еще немного ускориться. - Да сдался ты мне! - фыркает Мияджи и ухмыляется. - А вот одна девчушка, говорят, скучала. Может, и не одна... - чтобы придать словам многозначительности, он корчит серьезную мину, но Такао без зазрения совести делает вид, что смотрит в другую сторону. В другой стороне ничего интересного: багровеющие по краям, как обожженные, кусты и прочая осенняя псевдоромантика, на которую Такао уже насмотрелся за первые три круга, то и дело смахивая с головы и плеч падающие листья. Чаще, чем следовало, но резкие взмахи рук помогают отгонять путаные мысли и возвращаться в тренировочную реальность. В которой почему-то, между прочим, не наблюдается Шин-чана. Интересно, куда он запропастился? - Да было дело одно. Поважнее девушек, - с напускной серьезностью отвечает Такао, не без оснований полагая, что нарочитая важность в тоне отвлечет Мияджи от соображений на тему, с чего бы Такао сбегать с вечеринки - в своем актерском мастерстве он не сомневается. В каком-то смысле это срабатывает - тема вечеринки схлопывается в тот же миг, но Мияджи теперь явственно одолевает любопытство. - Что это у тебя такое важное? Давай, рассказывай! - наседает он, неожиданно упорный для четвертого круга пробежки. - И сказал бы, да не могу, - пожимает плечами Такао и резко выдыхает, убыстряя бег на повороте. - Не моя тайна, а меня и без того вы все наверняка треплом считаете - приятно, думаешь? - Судя по выражению лица Мияджи, тот полагает, что складывает два и два. - Да нет, иногда из тебя ничего и клещами не вытащишь. Особенно когда касается нашего расчудесного игрока. Это он у тебя поважнее девушек? - Все отхлынувшие на время мысли из прошлой ночи разом возвращаются, кружат в голове, и кружит голову. Такао давится, закашливается, останавливается на обочине дороги, согнувшись пополам. Если бы его не душил кашель - задушил бы хохот. Ох, Мияджи-кун, знал бы ты, до чего сейчас метко бросил! Ох, Мияджи-кун, знал бы ты, чем обернулись той ночью твои шуточки про мазохизм и за какими мыслями застал Такао обжигающе внезапный рассвет, когда поспать так и не удалось. Знал бы и ты, Кимура - пробегает мимо, небрежно взмахивает рукой и сворачивает влево - что теперь совместные посиделки в кафе после тренировок на время сойдут на резкое нет. Что это время - от выхода бегом из раздевалки до поворота от знакомых дверей дома в большом отдалении от квартала Такао - теперь недопустимо проливать сквозь пальцы, иначе упущено будет самое главное. И ты, Отсубо - вон он, на бегу что-то сурово говорит пристроившимся рядом и даже не запыхался, вот его макушка исчезает за высокими багровыми кустами, но Такао точно знает, через сколько секунд он появится за поворотом - знал бы ты, какие усилия я теперь приложу, чтобы сыграться с самым проблемным и самым блестящим игроком нашей команды. О да. Сыграться - неплохое слово, бывшее прежде совсем недвусмысленным. До этой ночи, утро после которой встретило кругами под глазами и непреходящим желанием сжать кулаки, как во время финишного рывка, когда адреналин наполняет тело ощущением, похожим на дрожь, и перед глазами все до того четко и ярко, что, кажется, Такао уже способен видеть сквозь преграды, а синие прорези неба того и гляди пойдут трещинами от изливающегося на парк света. "Это все недосып, - полушутливо отмахнулся он сегодня от вопроса старосты класса, что с его лицом. - Не мог, знаешь, заснуть после вечеринки - все думал об одной... Хмм... А у тебя разве не так, когда ты потанцевала с симпатичным парнем?" И остаток перемены половина класса утешала старосту - оказалось, вчера ее так никто и не пригласил, и от слов Такао ее глаза тотчас же наполнились слезами - а вторая, преимущественно женская, распекала самого Такао, обвиняя в бестактности и черствости. Тогда Мидорима почти удержал нейтралитет, скрывшись за учебником по английскому, но когда обвиняемый подбежал к нему и предпринял попытку спрятаться за безупречно прямую спину - "Шин-чан, защити меня от этих обвинений!" - даже не повернулся, не обратил к Такао рассерженного взгляда изумрудных глаз. Только бросил через плечо: - Сам оступился - сам и разбирайся, Такао. - Пришлось извиняться и обещать, что это не повторится, хотя от тона, каким Шинтаро произнес его имя - как кусок льда в гортани после глубокого глотка холодного напитка, до кашля и обрыва дыхания, как ледяной ветер в распахнутое окно - все тело пронзила дрожь, и Такао почти забыл, за что он все-таки извиняется. Неважно, все неважно. Это все недосып и усталость, и безумие, стучащее в висках, жгущее горло жаждой запретных слов. Вот высказать бы свалившееся снежным комом осознание - в лицо, на одном дыхании, и смотреть, не мигая, глаза в глаза, пока от холода во взгляде - резко в минус - не поползут трещины по линзам очков. А что будет потом - почти все равно, и только опасение, что может не быть совсем ничего, удерживает в молчании о главном. И Такао опять смеется, на перемене приваливаясь к застывшему у окна Мидориме и привычно выравнивая равновесие, когда тот широким шагом отступает назад, и говорит все не о том, и подбивает пойти повеселиться в следующий раз, когда будет такая вот вечеринка. А может, прямо сегодня вечером? - Проспись, Такао, - как отрезает Мидорима, но имя теперь - заклинание, и Такао не остановить, и весь путь до спортивного корпуса он идет рядом, плечом к плечу, сминая аккуратно выверенную дистанцию Шинтаро своими движениями, жестами, словами. Теперь, когда от честности с собой никуда не деться, он станет стрелой, что перелетит через высокие неприступные стены. - Так что ему ночью-то понадобилось? - недоумевает Мияджи, не дав Такао отдышаться ни секунды. - Се-крет! - восклицает Такао и бросается с места так быстро, как не бегал уже давно. До поворота - и не налево, а прямо, по дороге к баскетбольному залу, не обращая внимание на возмущенный окрик сокомандника позади. *** Как и ожидалось, он обнаруживает Мидориму в зале. "Сегодня излишние физические нагрузки Ракам противопоказаны. Достаточно будет и того, что я отработаю трехочковые в зале". Первый каприз за сегодня - но от обещанной отработки Мидорима не отлынивает. - Тридцать девять, - произносит он, и мяч, высокой аркой взмыв под потолок, падает точно в корзину. Шинтаро поправляет очки и берет в руки следующий мяч, и Такао ловит себя на том, что любуется каждым отточенным движением его рук. - Шин-чан! Я тебя обыскался! - приветственно кричит он, подхватывая мяч из большой корзины, где их лежит еще много, и бегом пересекает поле. Сегодня Мидорима бросает через три четверти поля - видимо, осмыслив гороскоп, не тренируется на максимальной дистанции. Значит, он, Такао, встанет почти рядом и будет бросать в ближнюю корзину, и можно будет перебрасываться словами, срабатываясь хотя бы так и не боясь, что его не услышат. Сегодня Мидорима безупречен, как и всегда, и каждый его прыжок вверх легок и почти расслаблен, лишь взгляд выдает максимальную сосредоточенность. - Сорок, - озвучивает он, и Такао не надо оборачиваться, чтобы увидеть очередное точное попадание. Что и ожидается от аса Поколения Чудес, беспримерно лучшего игрока в Шуутоку, к которому Такао тянет как магнитом. Он бросает свой мяч через четверть поля и тоже попадает. Победа будет за ними. - Если ты не будешь бегать с остальными, твоя выносливость снизится, и ты... - Не говори глупостей, - прерывает Мидорима. - Пока Судьба на моей стороне, я буду играть успешно. Если бы ты это понял, то смог бы достигнуть большего, не размениваясь на лишнее. - Судьба, судьба... - вздыхает Такао, беря второй мяч. Проходя мимо Шинтаро, он как бы невзначай касается рукой его плеча - а что, нормальный жест для сокомандника и друга? - и вдруг замечает, как резко напрягается Мидорима. Как отворачивает лицо и делает шаг назад, и выбрасывает себя вверх почти сразу, переключаясь на бросок. Не обращаешь на меня внимания, как всегда, а, Шин-чан? А может, только делаешь вид? - Сорок один. - Шин-чан, эта твоя Судьба полностью завладела твоим вниманием! Оставила бы немного для других! - Такао бросает с места и на миг думает, что промахнется - слишком важную тему он поднимает, и сердце реагирует учащением ритма - но мяч бьет точно в цель. Мидорима смотрит на него в упор и моргает, словно не понимая, о чем речь - будто расфокусировался на миг и сделался чуть более человечным, живым. - Нет ничего важнее Судьбы, - словно автоматически произносит он эту глубокую, переполненную секунду спустя. - Даже я? - перехватывает Такао, добегая до корзины и бросая Мидориме мяч. Шинтаро принимает подачу уверенно и ловко, но его взгляд будто застывает, и Такао едва не застывает тоже, на миг ощутив себя загипнотизированным. - Ах ну да, кому я это говорю? - нарочито беззаботно смеется он, подхватывая второй мяч, и ведет его наперерез поля, легко направляя то правой, то левой рукой. Он чувствует на себе взгляд Мидоримы - пристальный, цепкий, словно сейчас меткий игрок выбрал целью не корзину, а его. И от этой мысли по позвоночнику пробегает дрожь, заставляя мгновенно выпрямить спину. - Люди, которые сопутствуют нам в жизни, становятся близкими нам по воле Судьбы. Невозможно умалять ее значимость. Сорок два. - "Шин-чан назвал меня близким?" - осознает Такао, и следующий его бросок приходится мимо корзины. - Эхх, похоже, сегодня судьба не на моей стороне. А может, я ей и вовсе не нравлюсь, а, Шин-чан? - С чего ты взял? Сегодня Скорпионы на шестом месте. Это неплохой прогноз. Сорок три. - Да не сегодня, а вообще! - в этот раз Такао прицеливается лучше, и, забросив, в прыжке приземляется около Мидоримы. Бесцеремонно преодолевает дистанцию, удержав Шинтаро за руку - да, точно, мышцы под пальцами слишком сильно напряжены для обычной тренировки. Что-то его беспокоит, понимает Такао, что-то - или кто-то, и этим кем-то вполне могу быть я, в рейтинге беспокоящих Мидориму вещей я определенно выше, чем Скорпионы в рейтинге удачливости знаков зодиака. И если так - значит, стена равнодушия не так прочна, и можно нажать еще, сжать руку сильнее, шагнуть ближе, не дать возмущенно вырваться и возразить, перейти в наступление: - Ты так поглощен своими отношениями с судьбой, что не обращаешь на меня внимания. Последние дни - так особенно. Знаешь, я ведь почти ревную! - Сейчас его лицо окаменеет, ожидает Такао - и изумленно смаргивает, видя, что Мидорима избегает смотреть в его сторону и краснеет. - Что тебе от меня надо? Возвращайся к тренировке! - выдавливает он из себя, но Такао не двигается с места, пристально глядя в лицо Шинтаро - растерянного, разозленного и явно смущенного. Почти так же смущенного, как в его ночных фантазиях, поглотивших разум и затопивших его до краев. - Погоди, Шин-чан! Вот ответь, почему Судьба отнимает тебя у меня, а? Это Оха Аса советует тебе последние дни избегать Скорпионов, что ли? - Он точно знает, что это не так - с некоторых пор Такао не пропускает ни единого ежедневного прогноза для Раков. Он выжидает, что скажет Мидорима. Терпение того лопается с беззвучным грохотом. Шинтаро резко вырывает руку и разворачивается всем корпусом, повернувшись к Такао спиной. Воздух дрожит, и дрожат едва заметно пальцы Такао, только что сжимавшие тонкое запястье Мидоримы и накрепко запомнившие тепло гладкой кожи, и кажется, что голос Мидоримы тоже сейчас дрогнет - но этого не происходит, только волна холода раскатывается по залу: - Такао, прекрати! - Он берет следующий мяч и не видит, как одними губами Казунари сквозь улыбку шепчет: - И не подумаю. - Заклинание имени электрическими искрами пробегает под кожей. *** Следующий мяч Мидорима бросает через все поле, держа таким образом дистанцию в полтора метра от Такао, забрасывающего почти с того же места, что и в первый раз. Он избегает даже смотреть на него, чувствует Такао, но сам он каждую минуту, каждую секунду видит Шинтаро. Его отточенные движения, которые будто стали чуть более натянутыми после их перепалки. Его лицо, застывшее и не выражающее никаких эмоций - но глаза не спрячешь даже за очками, и в них Такао видит что-то незнакомое, больше всего похожее на тревогу, но не ее, совсем не ее. Он проводит мяч бегом через всю площадку, наращивая скорость, и уже слыша "Сорок пять", бросает мяч в корзину точно за мячом Мидоримы - два броска едва не сталкиваются в воздухе, и Такао оборачивается, успевая увидеть, как напряженно замирает Шинтаро, в этот раз следя за траекторией полета мяча. "Боится промахнуться? Неожиданно". - Слушай, Шин-чан, а если бы твой гороскоп советовал тебе избегать Скорпионов всегда, ты бы перестал общаться со мной? - кричит Такао, направляясь за новым мячом. Он чувствует себя так, будто танцует на языках пламени, все тело горит от волнения и возбуждения, он не упускает из вида Мидориму, очерчивая каждым взглядом его строгий даже в спортивной форме силуэт, от которого трудно отвести взор. Хорошо, что Глаз Ястреба позволяет видеть и мяч, и корзину, и Шинтаро одновременно. - Кто знает? - после паузы отвечает Мидорима, чуть сильнее обычного сжимая мяч в руках, и отчего-то медлит, не бросая. Румянец не сходит с его щек, и ему это к лицу, безбожно, до головокружения к лицу. - Я немного читал - у наших знаков одна стихия, а значит, наши отношения должны быть прекрасными. Я ведь должен быть симпатичен тебе. Слышишь, Шин-чан? Я тебе вообще нравлюсь? - Мидорима бросает аккурат в тот момент, когда Такао договаривает фразу, и что-то происходит в этот момент, словно он утрачивает контроль над ситуацией, словно на секунду сбился его всегда точный прицел и дрогнула никогда не подводившая левая рука. Мяч балансирует на краю корзины, нестерпимо медленно прокатывается по нему. Такао впивается взглядом в корзину, отбивая мяч о пол за спиной Мидоримы. Шинтаро бездвижно замер в точке приземления, устремив взгляд вверх. Через три удара сердца мяч тяжело переваливается через край корзины и медленно, будто несогласно, но все же падает в нее. - Сорок шесть, - выдыхает Мидорима устало и облегченно. И вздрагивает всем телом, когда ладонь стоящего за ним Такао ложится на его плечо, скользит ниже, проводит между лопаток - совсем не вспотел, надо же - и успевает опуститься до поясницы. - А мне нравится Шин-чан, - выдыхает Такао в шею Мидоримы, чувствуя сердце где-то в горле, где бьется, пульсирует, мешая говорить в полный голос. И пусть. Так даже лучше. Честнее. Запах лемонграсса и морской воды в сочетании с запахом кожи Мидоримы притягивает, зачаровывает, сводит с ума. От близости желанного тела голова идет кругом, и хочется вцепиться в плечи Шинтаро, охватить его руками и не выпускать из тесных объятий. Такао жалеет, что держит мяч во второй руке, и хочет его отбросить - а там будь что будет, но боковым зрением ловит движение открывающейся двери в зал. Команда возвращается с пробежки. Черт, а ведь было так близко! Он успевает сорваться с места и проводит мяч через поле к корзине напротив так быстро, что, кажется, мог бы обогнать сейчас даже хваленого Аомине. Под вопль Мияджи "Ого, глядите-ка!" он взмывает в воздух и безупречно попадает в цель. Когда он подбегает к сокомандникам, Мидорима уже там, говорит с тренером. - Я иду домой. - А как же тренировка с командой? - вмешивается Отсубо. - Недостаточно просто отрабатывать броски! - На сегодня - достаточно, - Мидорима непреклонен, даже пальцы его сжаты в кулаки, словно он готовится ударить - вот только не Отсубо и не тренера, разумеется. Тот, кому предназначался бы этот удар, стоит за спинами сокомандников и недосягаем ни для кулаков, ни для злости. Правда, его и самого трясет от желания, от азарта, от скорости, до которой разогналось колесо, повернутое его словами и прикосновением. "Счастливые числа для Раков сегодня - 4 и 6", - вспоминает он сегодняшний прогноз. Ну вот Мидорима и забил сорок шесть раз. Может быть, он планировал шестьдесят четыре, но теперь точно здесь не останется. Когда Такао видит, что сжатые пальцы Шин-чана дрожат, у него по новой перехватывает горло. - Ну ты сегодня и разогнался, - бурчит ему Кимура, переминаясь рядом. - С кем следующий матч, со скоростью света? - Нет, не с Тоуо, - поправляет очки Мидорима, огибая капитана и выходя из зала, и сокомандники недоуменно косятся на него: что сказал? Такао смотрит в спину Шинтаро, механически отбивая мяч о пол, и чувствует, что - единственный здесь - понимает, о чем речь. Вроде бы они с Мидоримой всегда общаются мало - вопиюще мало для самого Такао, если честно - но, примечая недоуменные взгляды семпаев, он вспоминает, как однажды за обедом Шин-чан обронил пару слов о своих прежних сокомандниках из Тейко, а потом, пару дней спустя, когда он вез его домой, тот самую малость рассказал о двоих из них и их взаимодействии Света и Тени. - Круто! - отреагировал тогда Такао. - Шин-чан, а давай мы тоже будем светом и тенью? Вот ты кем хочешь быть? - Тем, кто заставит тебя хоть немного помолчать, - произнес Мидорима, и, увы, тогда они уже подъехали к пункту назначения. И все-таки я ближе прочих, намного ближе, понимает Такао, и сердце в груди бьется так, что сложно стерпеть, двукратно обгоняя мерный стук мяча в его руках. *** Весь первый тайм игры против семпаев Такао делает все возможное, чтобы концентрироваться на игре. Не хватало еще, чтобы кто-то заметил, что мысли его заняты другим. А переключить эти мысли, до краев полные Шин-чаном, смущением на его лице, дрожью, прошедшей разрядом по его телу и ударившей в пальцы Такао, его волнующим запахом, голосом, произносящим его имя, невозможно. И от них, концентрированных до предела, встает снова. Едва доиграв до убедительного счета с их стороны, Такао подключает все свое красноречие и, извернувшись до крайности, отпрашивается на десять минут. Если не снять это ноющее напряжение в паху, никакая дальнейшая игра не будет для него возможна. Сдерживая рвущееся из груди дыхание, он скидывает одежду на скамью и идет к душевой, не чувствуя под собой ног. Почти нажимает на выключатель, но свет уже включен - кто-нибудь регулярно забывает выключить его, за что всю команду регулярно отчитывает тренер. Не то чтобы школа не была достаточно статусной и состоятельной, чтобы не справиться со счетами за электричество, но лишнего повода для недовольства тренера лучше не давать. Нечего сказать, их клуб и так пребывает в лучших условиях: раздевалки чисты, ни один душ никогда не бывает сломанным, и даже петли дверей смазываются регулярно, вспоминает Такао, когда дверь, разделяющая душ и раздевалку, беззвучно открывается под его рукой. Мало того, что кто-то не выключил свет, так он и воду не выключил, думает Такао, проскальзывая в душевую. И замирает. В дальнем от двери душевом отсеке стоит Мидорима. Он повернулся так, что Такао видит его со спины, но безошибочно узнает по необычному цвету влажных волос, потемневших от воды. Такао привычно открывает рот, чтобы окликнуть Шинтаро, но зажимает себе рот рукой и не двигается с места, лишь аккуратно притворяя дверь, чтобы не быть вычисленным по сквозняку, проникшему внутрь вслед за ним. Его взгляд скользит по обнаженной спине Мидоримы, по каждому дюйму влажной кожи, и жар внизу живота делается вовсе непереносимым. Всего несколько шагов отделяют его сейчас от того, о чем он мечтает не переставая - но тише, тише, Казунари, стой на месте и не спугни свое счастье. Большего ты пока что не добился, а если будешь так растрачивать слова, можешь и вовсе его спугнуть. Все, что остается сейчас - любоваться, закусив губу, чтобы не застонать от возбуждения. Шинтаро чуть наклонился к дальней кафельной стене и, кажется, тяжело дышит. Его рука ложится на синий вентиль и неумолимо поворачивает - он же простынет, какого черта он творит? Еще не хватало ему простудиться и слечь с температурой! Тогда - думает Такао и сам поражается эгоизму и собственничеству в своих мыслях - его Шин-чан будет вынужден остаться дома, и они не смогут видеться ни в школе, ни на тренировках. И что ему под теплым душем не стоялось? Мидорима трудно, медленно дышит, и дрожь проходит по его плечам. Такао уже хочет сорваться с места и выключить душ - ему же холодно, вот как дрожит! - и вдруг останавливается, осененный внезапной крамольной догадкой. А что, если это не от холода? Если Шин-чан просто пытается остудиться после того, что произошло в зале? После его прикосновения, после вогнавших в краску слов? Мидорима поднимает руку к губам, вскидывает голову вверх, как если бы пытался рассмотреть сквозь потолок свои путеводные звезды. Каждое его движение будоражит, закручивает фантазию новым тугим витком, и эти витки будто сжимаются вокруг члена Такао. Ожидание становится невыносимым. "Чего ты ждешь? - укоряет себя Такао. - Выметайся отсюда, пока тебя не засекли!". И не двигается с места. Силуэт Мидоримы разворачивается, когда ас поворачивает наконец вентиль горячей воды, нормализуя температуру душа. Теперь он виден в три четверти, и Такао не может отвести взгляда от тяжело вздымающейся груди, от все еще дрожащих плеч, от подтянутого живота и от напряженного органа между бедер. Вот это да, у него тоже встает! - усмехается Такао внутри себя, но сильнее его иронии и куда сильнее неподдельного изумления обжигающее желание в три шага оказаться рядом, прикоснуться, сомкнуть пальцы, сжать в ладони, сорвать стон с приоткрытых губ. Мидорима из его фантазий казался ему чем-то нереальным, но сейчас он почти совершенно таков, каким его представлял Такао. В самом деле, при всей его холодности и отчужденности ему всего пятнадцать, и возраст требует своего, как ни отстраняйся от мира. Вот только меня он сейчас точно оттолкнет, с горечью думает Такао - и едва не подскакивает на месте, видя, как Шинтаро прикрывает глаза, обреченно выдыхает и сжимает свой твердый член ладонью. Длинные пальцы смыкаются на стволе и ритмично двигаются вверх и вниз. Такао с силой зажмуривает глаза, усиленно моргает и отчаянно боится, что из-за его мечтаний вместо способности четко видеть все, что происходит вокруг, он теперь видит собственные эротические фантазии, а не то, что происходит на самом деле. Когда он снова распахивает глаза, ничего не меняется. Шинтаро - настоящий, живой - откидывает голову, привалившись к стене, и ласкает себя одной рукой. Сквозь звук льющейся воды Такао различает его негромкий стон - этот голос, о боги, это что-то невероятное! - и опускает руку к паху, быстро, резко двигая рукой по своему члену. Он дрочит поспешно, рвано, еле дыша и сдерживая стоны, которыми, кажется, переполнено горло, во все глаза глядя на делающего то же самое Мидориму. На его пальцы, то сжимающие головку, то скользящие ниже, смыкаясь плотным кольцом. Как он умудряется быть элегантным даже в этом? - удивляется он и тонет, тонет во влажном, жарком желании, теплым паром наполняющем душевую, в которой он и Шин-чан, и больше никого. В паху все скрутилось в тугую пружину - того и гляди распрямится, выбросит наружу белые капли, вырвет из груди последний спешный выдох. Силуэт Шинтаро в водяном тумане трудно различим, но он, Такао, видит - и дрожит в такт, будто он стоит сейчас рядом, будто это его ладонь движется по члену Мидоримы, будто он может в любом месте коснуться его тела, поймать его губы своими и улыбнуться в них, и впиться поцелуем, делая желанное - своим. Губы Мидоримы снова двигаются, произнося что-то неразличимое, и Такао даже замирает на секунду, силясь услышать. Не понимает и ускоряет движения в бешеной жажде разрядки. С тонких губ Шинтаро срывается еще один стон, громче предыдущего, и, слыша его, Такао почти готов кончить. Как жаль, что Шин-чан не шепчет его имя в такие моменты, как в его фантазиях! Будь это так, все было бы... - Та-ка-о... - Ошибиться - непростительно. Ослышаться - невозможно. Разрядом по всем нервам тела, пропущенным ударом сердца в груди - его имя. Его имя - стон, волнующий и жадный, и пугающий самого Мидориму - прикусывает губу и резко отворачивается к стене, но не останавливается, и это предел, и Такао изливается в ладонь и мимо нее, забывая дышать, чуть не до хруста сжав пальцы свободной руки. Он не помнит, как выбирается из душевой, и знает точно только одно: его не заметили. Уж кому точно было не до того, чтобы следить за дверью душевой, так это не ожидавшему увидеть никого из сокомандников до окончания тренировки Мидориме. Кроме того, он явно думал не о том, что его могут застать врасплох. Как же сильно его должно было накрыть, чтобы всегда холодный и неприступный игрок из Тейко, избегнув тренировки, дрочил в душевой? Впрочем, Такао и сам не лучше. И от этого "не лучше" губы сами растягивались в довольную улыбку, а лицо сияло так, что Кимура во втором тайме даже поинтересовался в своей смурной манере, не упало ли Такао что-нибудь на голову, что он выглядит таким идиотски счастливым. Нет, ребята, не упало. Хотя это как посмотреть. Это чувство и впрямь свалилось на голову Такао неожиданно и бурно. И, самое главное - кажется, взаимно. *** На следующий день тренировка идет своим чередом, привычно начинаясь с разминки, и когда команда приседает по счету, а Мидорима, не размениваясь на мелочи, удаляется на поле отрабатывать броски, прожектора в тренировочном зале синхронно мигают и резко гаснут. Отсубо громко чертыхается, семпаи недовольно переглядываются, с трудом различая что-то вокруг себя - по пятницам тренировки начинаются поздно, и без электрического света разглядеть что-либо в первое мгновение сложно. После звонкой трели сотового и недолгого разговора тренер объявляет: - Света не будет по всей школе до завтра. Сегодняшняя тренировка отменяется. Переодевайтесь и идите домой. На следующей тренировке наверстаем. - Мяч из дальнего угла поля метко долетает до общей корзины - даже в полумраке Мидорима не промажет мимо цели. Один за другим игроки Шуутоку заходят в раздевалку, кто-то цепляется плечом за косяк и вполголоса ругается. Они ищут свои вещи и шкафчики на ощупь, сталкиваются локтями и негромко обсуждают усиление тренировки на следующий день, но не протестуют и быстро переодеваются в уличную одежду, по одному выскальзывая в коридор и оттуда на улицу. Такао медлит. Смутное предчувствие придерживает его, заставляя не торопиться и подсказывая: надо подождать. Вполоборота он наблюдает за тем, как методично собирается Шинтаро, как застегивает пуговицы рубашки одну за другой. Такое впечатление, что темнота почти не мешает ему - в то время как другие не попадают в рукава и с третьей попытки застегивают молнию на брюках, пальцы Мидоримы аккуратно находят пуговицы за пуговицей и вдевают их в петли с противоположной стороны рубашки. Смотря на эти пальцы, Такао сглатывает, не в силах отвлечься от увиденного вчера. Когда в раздевалке их остается четверо, Мидорима оглядывает раздевалку и подносит ладонь ко лбу. - Я оставил свой талисман в зале, - недовольно произносит он. - Мне нужно вернуться. Такао, не жди меня. - Вот тебе на! Шин-чан никогда не забыл бы взять свой талисман дня с собой. Объяснение тому может быть только одно - он заранее задумал отправиться домой один, чтобы тем самым держаться на как можно большем отдалении от Такао. Ну что же, сделаем вид, что я поверил ему в его нехитром обмане. - Я подожду, Шин-чан! Мне не сложно, я не тороплюсь! - восклицает он вначале, но легко соглашается, когда Мидорима настаивает на своем, пронзая его ледяным взглядом: - Я же сказал - не ждать. И не спорь. - Хорошо-хорошо! - примирительно машет рукой Такао. - Шин-чан злой! Но я все понял! - И даже выскальзывает за дверь с семпаями вместе, но уже в коридоре отходит от них якобы в направлении туалета и дожидается, пока те выйдут из корпуса. Тогда Такао возвращается в раздевалку и прикрывает за собой дверь. Заходя внутрь более темного помещения из хоть как-то освещаемого сквозь окна зала, Мидорима замирает, давая глазам привыкнуть к полумраку. И вздрагивает, когда ладони Такао ложатся на его плечи, обнимая сзади. - Шин-чан думал, я так просто уйду? - ухмыляется Такао в самое ухо Мидоримы, прижимаясь к Шинтаро всем телом. - Такао! Отойди от меня! Я же сказал - отправляйся домой! - даже в сумерках видно, как румянец заливает щеки Мидоримы. До чего же он все-таки мил, когда смущается, поражается Казунари, и размыкает руки, давая лучшему игроку Шуутоку возможность развернуться к нему лицом. Разумеется, руки Мидоримы пусты. - Как я мог, я ведь за тебя волнуюсь. Забыть талисман для тебя - не шутка. И где же он, кстати? Неужели ты его не нашел? - напирает Такао. Мидорима отступает на шаг, смотрит сверху вниз, стараясь сохранить - дистанцию? Превосходство? Бесполезно, Шин-чан: я смету все стены, которые ты выставишь. - Не твое дело! Я... - Хочешь, помогу найти? - шаг навстречу, ладонью - поверх уже забинтованных пальцев, и от прикосновения к бинтам в груди тесно и горячо. - Ты же знаешь, мой Глаз Ястреба позволяет видеть все четко и ярко. Я разгляжу твой талисман, будь уверен. - Не стоит, - Шинтаро отступает еще на шаг и упирается спиной в дверцу шкафчика. Нервическим жестом вскидывает руку к лицу, поправляя очки, словно этот жест придаст ему уверенности. - Я... найду его завтра. - А что же с сегодняшним вечером? Тогда тебе не будет везти. Пойдем, поищем, - Такао снова касается руки Мидоримы, на сей раз сжимая крепче, и тянет в сторону зала. Мидорима не поддается, непреклонно застыв на месте, и эту его непреклонность хочется развеять, разрушить какими угодно средствами. - Если, конечно, он там. А вот если его в зале нет... - он хитро ухмыляется прямо в лицо ошеломленному Шинтаро. - Такао! - снова эта ледяная интонация, но теперь-то я знаю, что ты можешь и по-другому. - Шин-чан, как холодно ты со мной! Ты мог бы обращаться ко мне теплее - так будет куда приятнее. - Что за... Что за самоуправство? - голос Мидоримы ощутимо срывается: похоже, он не ожидал, что номер не пройдет. Должно быть, сегодня ему обещан удачный день. Ох, Шин-чан, ты даже не представляешь, насколько удачный. - Я не собираюсь! Я не могу... - Можешь-можешь, - возражает Такао - и прижимается вплотную, обхватывает за плечи и вышептывает в самое ухо свой главный козырь: - Помнится, вчера в душевой - мог, и еще как! - Мгновение - и Мидорима краснеет как рак, входя в полное соответствие со своим зодиакальным символом. Под руками Такао его мышцы каменно напряжены и ощутимо подрагивают; губы приоткрыты, и Шинтаро только хватает ртом воздух, испуганный, пойманный, смущенный до предела. Через пять секунд он меня оттолкнет, понимает Такао. Четыре. Три. Две. И, встав на цыпочки, цепко сжав пальцами плечи Шинтаро и не закрывая глаза, Такао целует Мидориму, настойчиво, но не яростно, пробуя на ощупь последнюю, самую непростую преграду поспешно сомкнутых губ. Отступать некуда. Вжатый телом Такао в шкафчик, Мидорима не делает ничего, и невозможно не уловить дрожь его тела, не прочувствовать наполнивший его страх непростительной, кардинальной перемены. И тогда Такао отстраняется - но лишь чтобы прошептать в самые губы: - Я же сказал: ты мне нравишься, Шин-чан. Я люблю тебя. - И целует снова - медленнее, почти бережно, не отводя взгляда от глаз Шинтаро, в которых страх сменяется настороженностью, настороженность - сомнением, а сомнение... неужели теплом? Руки Такао скользят по плечам Мидоримы, поглаживая, массируя, успокаивая, касаясь то постепенно расслабляющихся мышц, то чувствительной - Шинтаро вздрагивает и от неожиданности подается еще ближе - шеи. Такао чувствует, как гулко и часто бьется сердце под рубашкой Мидоримы и прижимает того к себе крепко-крепко, и чувствует, как спадает сопротивление, и от того, что Шин-чан прикрывает глаза и размыкает наконец губы, позволяя себя целовать, становится пьяняще, нестерпимо сладко. Когда он отстраняется снова, чтобы вдохнуть воздух, Шинтаро пораженно смотрит на него, забывая отвести взгляд, раскрасневшийся и такой прекрасный. - Та-ка-о... - изумленно шепчет он, словно до сих пор не верит в происходящее. И от этого шепота по телу прокатывается волна тепла, и пальцы Такао скользят ниже, а сердце догоняет и обгоняет биение сердца Мидоримы, стуча прямо под кожей. Пускай это еще не совсем то, о чем он грезил, пусть в знакомом голосе еще не страсть и не желание, пускай сомнения и протесты еще не раз встанут между ними - Такао готов и на такое, ведь то, что происходит сейчас между ними - это... - Уже лучше. Гораздо лучше, Шин-чан.