Слепой

Слэш
PG-13
Завершён
378
Agnessy бета
Размер:
4 страницы, 1 часть
Описание:
Посвящение:
Примечания:
Публикация на других ресурсах:
Уточнять у автора/переводчика
Награды от читателей:
378 Нравится 38 Отзывы 79 В сборник Скачать

Часть 1

Настройки текста
      Никто не знал, что Аллен Уолкер был болен.       Его личная, сумасшедшая, пожирающая изнутри и скручивающая внутренности в узел, боль пела в его измученном теле уродливые дифирамбы.       Никто не замечал, что в пустых, замерзших, пепельных, будто припорошенных страданием и тяжким бременем долга, глазах с пушистыми, седыми, длинными ресницами, застыла, замерла, наверное, навсегда быстротечная, хлопотная ерунда с веским, падающим на избитые в кровь руки серыми холодными камнями, не дающими подняться, пьющие силы, названием -жизнь.       Никто не видел ног Аллена, после каждой, разбивающей душу на мелкие, саднящие потом, кусочки своими бессмысленными, жертвенными смертями беззащитных перед темной материей, скованных жестокими руками Графа акума, искателей, миссии, стоптанных в кровь от бесконечных, каменистых, пыльных, а иногда припорошенных мертвенно-белым-как волосы Аллена - снегом, дорог, которые, хоть долго, мучительно петляют, хоть ведут прямо, но ведут всегда к улыбчивому Шуту, наверное, оттого, что он сломал много чужих судеб и жизней, собирая горе и несчастье людей в большой грязный мешок, чтобы потом наверняка просматривать их вечерами, как жестокие сказки на ночь, и смеяться над людской ничтожностью, униженностью и слабостью, Тысячелетнему Графу.       Никто не мог почувствовать тяжесть мучительных ожиданий, потерь и утрат, лежащих несдвигаемым грузом, чернящим душу Аллена, разбитую, склееную по кусочкам, но в спешке перед следующим сражением и так неровно, что осколки щербатыми и острыми краями терзали друг друга, вызывая дикие, продолжительные резонансы воспоминаний - это кошмары Аллена Уолкера - чёрно-белые, как старое кино, утратившее краски; помутневшие глаза Джокера как будто забрали все цвета. А весь этот, ничего не значащий, секрет состоял в том, что Уолкер не видел. Совсем Ни - че - го.       Весь, в общем-то, не совсем радужный, но имевший стандартный набор цветов, потрепанный людскими войнами мир, поглотила темнота. Темнота...       Черная, пустая, сосущая жизненные соки и ехидно скалящая зубы, как бы говоря потерянному сейчас Аллену: "Ты в моей власти...".       Если честно, Уолкеру в начале было страшно. Страх замутнял теряющий человеческие ориентиры разум, смеялся над прозрачным почти от этой экзорцистской жизни Джокером жутким, отдающим звенящей, покрывающей испариной тело дрожью, голосом, зовущим в облегчающую, дарующую забвение мглу.       Но, держась практически на одном своем ослином упрямстве, Аллен научился жить осторожными, прощупывающими каждое, уходящее в ненадежную пустоту, движение, шагами; слухом, деля гудящее марево окружающего, оказывается, богатого разнообразием, неслышимых прежде им мелодий, мира; на звуки, необходимые для его четкого и размеренного существования; ощущениями пальцев, посылающих через рецепторы лишенному красок Уолкеру чувства холодной, студеной шероховатости каменных стен Черного Ордена, немного грубоватой, мягко шуршащей поверхности льняного одеяла, захватывающей тягучести воды, переливаемой из одной блеклой ладони в другую до тех пор, пока последняя капля влаги не сорвется вниз...       Никто не ощутил в Аллене эту некую настороженность ко всему миру, который стал для Джокера огромным, опасным и скрытным, а понятные вещи вдруг сделались недостижимо непонятными.       Хотя, в его уже давно практически бессмысленной жизни, многие вещи потеряли свое значение, важность, тоже бессмысленную, и, оказывается, напускную.       Уолкер прятал затянутые, застилавшим пусть грязный и прогнивший изнутри, но все-таки необходимый опустевшему без него сердцу мир, молочным туманом неведения, глаза под длинной, отросшей за эти бесконечные битвы с акума, челкой.       Аллен думал, что все ничего не замечают. Создал себе понравившуюся, приносящую ему удовлетворение, боль, иллюзию, где он один. Обманывая себя и почерневшее от беспомощности, так внезапно свалившейся на его седую, посыпанную словно пеплом разрушения и войн, макушку, экзорцист, служитель молчавшего Бога, не хотел, чтобы его видели таким.       Жалким.       Побитым жизнью.       Седым.       Прозрачным уже от горя.       С проеденным сердцем от скопившейся в нем соли из непролитых слез.       Линали, чья заботливость для трясущихся бездомных псов, сейчас совсем была не нужна, неожиданно поймала за подбородок, ведущего себя в последнее время странно-потерянно, как маленький заблудившийся в огромном страшном лесу ребенок, Уолкера, длинными, теплыми пальцами и заглянула в его глаза.       И увидела седой туман, царящий в пораженных ничегоневиденьем кристаллах когда-то сияющих глаз.       Улыбка намертво примерзла к вмиг побледневшим губам младшей Ли, они смогли лишь на мгновение разомкнуться, чтобы сухим, пересохшим ртом спросить роковое: -Как же...так? С лица всегда радостного Лави улыбка эта вовсе исчезнет, как призрак, едва он поймет всю абсурдность, жестокость и суровость своей догадки. -Аллен, ты слеп...       Джокер, улыбаясь теперь лишь лицемерными в этот момент губами, а не светлыми глазами - кристаллами, которые сверкали всегда всем людям, ловя в плен пепла солнечные лучи, и отражая их в иссушенные священной войной сердца, нуждающиеся в тепле, просто, складывая непослушные губы в слова, обронил такое ненужное: -Да...       Канда, сидящий рядом, уронил палочки с гулким, отдающим эхом звуком в тишине столовой, всегда верно, не совершая ошибок, в этих привычных каждодневных движениях до конца трапезы.       Глядя в пустые, слепые глаза, затянутые не пропускающей света пеленой, Юу закусил до крови губу, сдерживая рвущиеся навстречу отвратительные, ядовитые слова, которые ранят острыми колючими шипами эту мелочь так, что она вскочит, опрокинув лавку - он теперь ее не увидит, размахивая бесцветными руками-ногами, вмиг растеряв будто всю эту проклятую слепоту...       Но...       Одергивает себя во время, тупо долбя свое сердце мыслью, что это не поможет, это пусто, это глупо...       Тут...       Мало мыслей...       Губы дрогнут в бессмысленной, но так много говорящей для них обоих фразе: -Совсем...Стручок?       Уголки губ этого самого Стручка дрогнут, хаотично опускаясь-поднимаясь, но все-таки сложатся в бледную, нелепую, дрожащую улыбку.       Канда не выдержит видеть его такого-измученного, почти сломленного и тщедушного, он помнит нахальную ухмылку Аллена, его суицидальные наклонности, когда тот дергал Юу, как разъяренного тигра, за хвост, увлеченно отражающего искрометные удары, и задорно смеющегося над тупыми шутками бесполезного Кроля.       Канда понял, что Аллен больше не будет таким.       Никогда.       Он вскочит и уйдет, оставив в воздухе все также замеревшей столовой витать эти непонятные для всех, кроме Уолкера, слова. Вернется он ночью, постучав по обыкновению в деревянную темную дверь ногой, отдавшуюся могильным звуком, пробирающим до костей.       Войдет в жилище почти уже мертвеца, похоронившего себя, коснется брезгливо пальцами паутины, которая сделала комнату, прежде более светлую, похожей еще больше на склеп. В бесполезной ярости затрясет Стручка, пытаясь словно вытрясти из него всю боль, все глупые мысли, которые наверняка поселились в тупой бобовой головешке.       Аллен будет трястись в его руках, как послушная кукла, которой нужен кукловод, управляющий ниточками её рук и ног.       Да, Уолкеру теперь нужен человек, который будет направлять его, давать по роже, выбивать из головы ненужные мысли, сбивающие его со своего пути. Аллен же не видит этого своего пути.       Простые, но парадоксальные по своему смыслу слова больно хлестнут Канду, и он прямо, не вставляя никаких предисловий, вновь положив дрожащие отчего-то, мозолистые от катаны, ладони, на худые, угловатые плечи Джокера, и обнимет его.       Прижмет так, что захрустят, чуть ли не ломаясь от крепости неожиданных объятий, тонкие косточки.       Поцелует в лоб, на котором прежде времени появились задумчивые незаметные на взгляд складочки, но заметные на ощупь, и ласково коснется пепельных прядей, лежащих в жутком беспорядке, по крайней мере, для Канды, волосы которого, сейчас рассыпавшиеся по плечам шелковым блестящим водопадом, всегда стянуты в педантичный аккуратный хвост.       Легкое прикосновение дрожью отзовется в измученной в поисках душе Уолкера, задрожат искусанные, внезапно налившиеся алым цветом, губы, и вовсе не от слез. -Канда...       Когда тот поцелует его по-настоящему, забирая жалкую, потерявшую свой путь душонку Аллена себе, в свои грубые руки, сейчас зарывшиеся в седые волосы, поцелует тягуче-сладко, проникая языком глубоко-глубоко, поднимая из глубин сердца счастливо-радостную томительность, оседающую в их телах, будоражащую застывшую кровь, затуманивая глаза Джокера с застывшими в них слезами все больше и больше, Уолкер поймет, что обман его вовсе нелепый и ненужный, и без слов понятно и просто, как пять пальцев на уродливой проклятой экзорцистской руке, что Канда-дурак, кажется, хотя нет, точно, любит его и таким, какой он есть.       Проклятым.       Слабым.       Жалким.       Слепым.       Всегда улыбающимся.       И неожиданно сильным, от своей дрогнувшей, но теперь вновь непоколебимой веры в людей и Бога.       Значит... я...нужен таким?       Последние слова, нечаянно брошенные вслух в застывшую густоту воздуха, получили столь неожиданный ответ от неожиданного человека, невозможного даже в своей грубости, упертости, мерзкости характера, но такого...нужного. -Всегда.
Примечания:
Отношение автора к критике
Приветствую критику только в мягкой форме, вы можете указывать на недостатки, но повежливее.
Права на все произведения, опубликованные на сайте, принадлежат авторам произведений. Администрация не несет ответственности за содержание работ.