Ольга

Я молча сижу перед огромным зеркалом и приглаживаю светлые кудри гребнем. Ты не подаешь признаков жизни — раскинулся на кровати и обреченно смотришь в тщательно выбеленный потолок. Брезгливо морщу нос, касаясь кончиком пальца роскошной рамы — даже такое чистое и искреннее стекло не в состоянии передать красоты моего тела. Я совершенствую его каждый день, каждый час, каждый миг, никогда не останавливаясь на достигнутом, углубляюсь и ухожу с головой в миры фарфоровых лиц и роскошных одежд. Зачем оно мне? Я не знаю. Тонкий стержень помады выводит на белом лице ярко-алые чувственные губы. Слегка улыбаюсь своему отражению — наверное, оно единственное существо, к которому меня хоть немного влечет. — Красиво? — спрашиваю у тебя. Ты знаешь ответ. — Безупречно... — нежный шепот уже у моего уха, спрятанного за крупный локон. Ты даже не смотришь на меня... Ты знаешь, что я великолепен — всегда, где бы и в каком виде ни оказался бы. Чистая красота в ее первозданном виде, идущая не от Евы, но от Адама. По крайней мере ты должен так думать... Я не люблю тебя, но я буду рядом с тобой до тех пор, пока не возьму все самое лучшее. Деньги, время? Чушь. Чувства, искренние чувства, только они важны. Нельзя не целовать сочащиеся кровавым спелым соком губы, нельзя не замереть под глубоким черным взглядом из-под пышных ресниц, нельзя не коснуться мягких завитков, небрежно ниспадающих на лоб... Нельзя не влюбиться в гения красоты — скромного, нежного, немного капризного. Незаметно я начал опутывать тебя запретами, сковывая твою свободу так, чтобы ты и сам этого не понял. Просто я слишком хорошо тебя знаю. А ты меня знаешь? Нет. Он не знает, что каждый год весной я в агонии мечусь по окровавленным простыням, изгоняя из чрева то, что люблю всей душой. Свою маленькую жизнь, мою маленькую Ольгу. Серебристо-зеленая пупыристая кожа в кровавой слизи, коротенькие и худые недоразвитые ручки. Острый вздернутый носик отдаленно напоминает клюв, полные, бледно-синие губы, испещренные неглубоким рисунком трещин... Ты делаешь свой первый вдох и умираешь у меня на руках. Ты не приспособлена к такой жизни, не можешь дышать нашим воздухом, напоенным ложью и горьковатым дымом похоти. Каждый год мне безумно жаль тебя, моя маленькая красавица, так же как жаль и себя. Мы страдаем... Даже вылизывая твой нежный животик и пропитывая тебя своим запахом, я не могу дать тебе то, что обязан. Жизнь. Моя бедная крошка, ты так похожа на отца и мать... Сколько раз я представлял себе твои черные глаза и прекрасные пепельные кудри! Наверное, ты со временем выбрала бы именно такой облик, подобный тому, в котором хожу среди людей я. Мы были бы идеальной парой. Мать и сын. Отец и дочь. Я съедаю свой послед и бережно заворачиваю тебя в кровавую тряпку, а затем мы с тобой идем к ромашковому полю, где лежат сотни, тысячи тебя. Много маленьких Ольг. Я уже не плачу над твоей безымянной могилой, я уже жду следующей весны, когда смогу снова любить тебя часами схваток, чтобы снова ловить губами твой первый и последний вздох. Меж твоих шишковатых ребер находят приют корни луговых трав, твой череп снова станет пристанищем муравьев и полевых мышей. А ты меня знаешь?.. А я снова буду ждать, пока ты скрутишь мои по-девичьи тонкие руки за спиной и бросишь лицом на кровать, и буду стонать в такт твоим движениям, чтобы ты не думал, что мне безразличен процесс спаривания. И снова буду сдерживать слезы, боясь размазать тушь. Слезы гермафродита. Как это странно...