Увидишь меня ли? Не знаю, не знаю. Дороги из стали, А души как стаи Сорвутся по кругу, Но небо бескрайне. По вечному стуку Сердец мы друг друга искали. *
Сфинкс
Я вижу его издалека. Идёт быстро, почти бежит. По-прежнему худощав, строен. Одет получше, чем два года назад. Не старенькие матерчатые брюки, а джинсы. Ветер треплет светлые, до плеч, волосы, глаза сияют, ещё минута – мы обнимаемся, он почти душит меня в объятиях. А я словно заново привыкаю к своим рукам и к нему… - Ну, вот и ты. - Я ждал. Почти вечер, людей мало, и со стороны мы, наверно, кажемся сто лет не видевшимися родственниками, один из которых почему-то рано облысел. - Чувствовал, что будешь именно сегодня! – восклицает он. - Я же дал знать через одну…ээ… общую знакомую. Он кивает головой, дескать, в курсе, но тут же выпаливает: - Но всё равно: именно сегодня, в ЭТО время! Ты же не будешь отрицать наличие у меня сверхъестественного чутья? Упрямство раньше него родилось. Я подтверждаю, что его чутьё настолько сильно, что у меня просто нет слов. Он машет рукой: молчи. Мы смеёмся. На какое-то время я выпадаю из реальности, «зависаю», глядя на оживлённое тонкое лицо и серые сверкающие глаза, чувствуя себя вначале каким-то стариком, а потом неожиданно - подростком. Кажется, за это время Рассветный Эльф успевает много чего рассказать о себе (4-й курс, истфак, хотя я и так знаю), что-то о сокурсниках, о том, где живёт и кого из бывших «наших» видел, и я даже успеваю реагировать на шутки. - Сфинкс. Вздрагиваю. В Наружности меня давно не зовут так. Только Русалка, но сейчас она ушла… Меня словно рывком выбрасывает в прошлое. Нет! - Я тебя слышу, Лорд, я здесь. - А мне кажется, нет. Хоть пару слов о себе скажи, - он смотрит несколько обеспокоенно. - Всё то же. Всё так же. Учусь, заканчиваю институт, подрабатываю частным психологом. Садимся на скамейку, закуриваем. - Ты видел Русалку? – спрашивает он вдруг. - Нет. Я не бываю там, где бывает она. - А ты не хотел бы хоть иногда… - он избегает слова «Лес», но я знаю все его недомолвки. Эльфу прекрасно известно, как меня это раздражает, но он неисправим. - Послушай, не начинай сначала каждый раз, - звучит резковато, но что поделаешь… - Он тоже спрашивал о тебе и… - Передай ему, что у меня всё хорошо! – обрываю я. - Ну… ты ведёшь себя так, будто это он ушёл, а не ты. Я, конечно, не вмешиваюсь, но, по-моему, ты ошибаешься. - Нет, не ошибаюсь! И действительно, тебе не стоит вмешиваться! - Боишься, что не сможешь уйти? – бросает он. Отвечаю опять что-то резкое, Лорд обиженно замолкает, начинает злиться. Мы почти ссоримся, но я беру себя в руки. Извиняюсь, он говорит что-то вроде «ладно, проехали», через силу улыбается, лезет в карман моего плаща и достаёт пачку сигарет. Даёт мне одну, будто я по-прежнему без рук - привычка. Я усмехаюсь. Картинка ещё та: Лорд, этот неврастеник, успокаивает Мудрого Сфинкса. Нанетта обрыдалась бы… … Он знает, что я не выношу разговоров о Слепом, но часто нарушает это правило. Меня же так и подмывает спросить о Рыжей, но я не решаюсь портить человеку настроение. Я знаю: Лорд ждёт. «Это сложно, у него пока не получается», - сказал Эльф мне в нашу самую первую встречу, надолго замолчал, и больше я ничего не смог добиться. Я знаю, что она умеет прыгать, но… Табаки говорил мне перед своим уходом, что Изнанка велика, и не всегда удаётся встретиться сразу. А Дом тоже велик и требует поклонения, но ещё больше – терпения. Умения ждать. Не каждому это дано. Мы гуляем долго, он молчит, но уже не сердится. Я рассказываю о своих делах в институте, об общине (Лорда всегда удивляла эта деятельность Чёрного). В кафе он садится напротив меня. Солнце заливает светом наш столик возле окна. Глядя в большие, серьёзные, уже «оттаявшие» глаза, я начинаю сбиваться, он, скрывая улыбку, с притворной досадой отворачивается, смотрит в окно. В полном молчании идём к Эльфу, в маленькую дешёвую комнатушку, которую он снимает. Скромная обстановка. Довольно старая кушетка, видавший виды письменный стол со стопкой книг и тетрадей, кресло. Далеко не новая рубашка на стуле. И опять всё те же старые матерчатые брюки (оказывается, он их всё же не выбросил). Причудливое сочетание гордости и неприхотливости – в этом весь Лорд. Не удерживаюсь и читаю нотацию о том, что он мог бы позволить себе и больше, с его-то положением «на хорошем счету» в институте и повышенной стипендией. Эльф закатывает глаза («ты не меняешься») и едко замечает, что очень хотел бы посмотреть, в каких шикарных условиях живу я сам («да уж получше, чем ты»). А дальше… всё как тогда, в нашу первую встречу. Затуманенный и неожиданно горький взгляд сквозь сигаретный дым, плавающий по комнате, вино (неплохое, «взял по случаю»), его бьющая через край эмоциональность и что-то ещё, заставляющее меня терять голову в ответ на его поцелуи и нервно-страстные движения. Лорд, как всегда, невыносимо красив и очень умел. А я опять на время проваливаюсь куда-то, но не в прошлое, нет, а туда, где есть только его глаза, губы, руки, и есть я, но другой, не тот, которого знаю… Нет Наружности, нет Изнанки, нет тоски и вины, – ничего, только надрывная, летящая, немного безумная музыка его любимых «Muse», только «Чёрное, чёрное сердце», только «Солнечный ожог», только «Время уходит»*…. Время утекает сквозь пальцы.Лорд
Я начал понимать, что нравлюсь ему, не сразу. И уж конечно, не тогда, когда он вбил себе в голову, что обязан сделать из меня «человека, близкого к нормальному». Смешно, но сейчас мне кажется, что это было как будто в другой жизни и не совсем со мной, а с человеком по имени Лорд, который носил длинные волосы, страшным неврастеником, обозлённым на всех и вся, капризным и временами «невменяемым» (по словам Чёрного, который, по-моему, сам тот ещё псих). Не скрою, мне было приятно внимание Сфинкса. Мне льстило, как бы пошло это ни звучало. Авторитет нашей Мудрой Кошки был так велик, что разговаривать, советоваться, шутить и играть в карты, да просто подавать иногда протезы – за это многие пожертвовали бы многим, и не только в четвёртой. Со Сфинксом всегда было интересно: его можно назвать «последним из могикан»-интеллектуалов в Доме, и он только чуть-чуть уступал Волку – парню, которого я застал совсем немного и чья странная смерть за год до выпуска потрясла всех нас. Литература, история, философия, рок-музыка – пожалуй, кроме Сфинкса, только Стервятник и Табаки могли поддержать «светскую» беседу на эти темы. Но Стервятник был уж слишком специфичен для меня, к тому же вожак другой группы. Табаки способен, конечно, говорить на любые темы с любым человеком, но сумбурно и до полного изнеможения собеседника. Тихоня Македонский, Лэри и Чёрный не в счёт. Последний за два года до выпуска, как говорят, неожиданно взялся за ум и занялся самосовершенствованием во всех областях, но выглядело это несколько плебейски. Как и всё у него, в общем-то. Слепой же… Наш уважаемый вожак всегда был «вещью в себе», понять его до конца, наверно, не мог даже Сфинкс. Конечно, знал Слепой гораздо больше, чем говорил. А говорил всегда только по существу.***
От одного намёка на Слепого и Лес у Сфинкса мгновенно портится настроение. Я продолжаю упорствовать, он начинает злиться, доходит почти до крика. - Я ничего не хочу знать о той вашей жизни! - Но тебе всё равно этого не избежать. Если ты хочешь чаще видеть Русалку и …мм… своего друга, то… - Нет! – Его почти трясёт. - Я ни разу не видел его оборотнем (вру, конечно). Да ты просто боишься, что не сможешь потом уйти! – рублю я сплеча. Сфинкс останавливается. Зелёные глаза холодеют так, что можно вырастить морозные узоры на стекле в этот тёплый осенний вечер. Медленно и чётко произносит: - Прекрати. Или уйду прямо сейчас. Я не боюсь. Я. Не. Хочу. Всё. Успокаиваю его, но внутри меня что-то царапает. Да, ему страшно, но не только в этом дело. Сфинкс избегает встреч со Слепым и здесь, на Изнанке. Кажется, специально узнаёт, когда его не будет. Слепой непредсказуем, но до сих пор Сфинксу везло. Правда, был он тут всего три раза. Зато удалось встретиться с Табаки. Хозяин Времени появился здесь лишь однажды. Бурная встреча с объятиями плавно перетекла в грандиозную пьянку в ближайшем от института кафе. Кроме Сфинкса и меня, пришли ещё Горбач, Крыса и Македонский, с которым Сфинкс, в отличие от других, был странно сдержан и холоден. На следующий день, едва проснувшись, Шакал засобирался обратно, ссылаясь на «очень важные дела, которые не ждут». Прощание, однако, растянулось почти на полдня. Я помню, как, хитро ухмыльнувшись, Табаки похлопал Сфинкса по плечу и неожиданно пообещал: «Мы скоро встретимся, дорогуша, поверь мне». Сфинкс улыбнулся, проговорив «конечно», в глазах было удивление.***
Курим на прощание. На душе скребут кошки: когда-то увидимся снова… - Может, провожу тебя туда? Вообще, зачем ты так спешишь? - Не нужно. Лучше тебе этого не видеть. Ничего красивого, честное слово. Второй вопрос остаётся без ответа. Что-то едкое кусает меня за сердце, и я светским тоном интересуюсь: - Кстати, как там поживает наш будущий Ван Гог? О, тысяча извинений, наш будущий Марк Шагал? От неожиданности Сфинкс закашливается, машет рукой с зажжённой сигаретой. - Я о Курильщике, - вежливо добавляю я, внутренне усмехаясь. - Эрик… Ну, с ним всё в порядке. До известности ему, допустим, далеко, но у него есть все шансы её получить. Конечно, есть кое-какие проблемы, - он запинается, - видишь ли, у всех творческих людей бывают некие кризисы, иногда даже депрессии, и Эрик тоже иногда, подчёркиваю – иногда, нуждается в психологической помощи. Его отец - прекрасный человек. Но я, как ты знаешь, учусь на психолога, и чувствую какую-то ответственность, всё же… - Твоё чувство ответственности всегда потрясало меня, - успеваю я вставить. - Оно не доведёт тебя до добра. Он прищуривает глаза: - Ты хочешь сказать: «Врачу, исцелися сам»? - Я хочу сказать: перестань уже обо всех заботиться. Ей-богу, Курильщик… в смысле, Циммерман уже достаточно взрослый, чтобы прожить без опёки, и… - О нём есть кому позаботиться, - перебивает Сфинкс. – В конце концов, у него есть отец. А я просто помогаю. Видишь ли, психологическая помощь, или консультация, заключается в том… Следующие полчаса, пока мы идём через парк, мимо скамеек с редкими посетителями, я слушаю увлекательную лекцию о психиатрии, в том числе и детской, о чём он может говорить долго. На меня же опять накатывает грусть. Вечереет, отблески заходящего солнца на листьях и стволах, мягкий далёкий шум ветра в кронах напоминает морской. Я уже теряю нить повествования, вдруг Сфинкс останавливается и напряжённо смотрит на меня. - Что случилось? - иронически спрашиваю я, трогая его за руку. – Забыл что-то? Ничего, дорогой, у начинающих лекторов бывает. Однако он пронизывающим взглядом своих зелёных глаз как будто хочет что-то высмотреть у меня внутри. - Эй, Сфинкс, - начинаю нервничать я, - ты, часом, не проваливаешься? Ещё рано, не торопись! Он облегчённо усмехается: - Всё нормально. Задумался. А почему ты сказал «проваливаешься»? Это наоборот, сюда я проваливаюсь. - А туда как, взлетаешь, значит? – задаю я глупейший вопрос, мы одновременно поднимаем головы вверх, на темнеющее небо, я представляю Сфинкса на ракете, начинаю смеяться, он подхватывает, и мы от души хохочем, неизвестно над чем. Это нервы, конечно, но мне почему-то становится легче.Сфинкс
Мы смотрим друг на друга и смеёмся как ненормальные, хотя тут нет ни грана смешного. Идиоты. А самый главный идиот – я. Как всегда при расставании, Лорд начинает нервничать, раздражаться и включать «этого несносного злого эльфа». Вопрос об Эрике меня удивил, меньше всего я ожидал от Лорда интереса к начинающему художнику Циммерману. Начав говорить о Курильщике, я незаметно для себя (и как это только получается?) соскальзываю на тему психологии, детской психиатрии и… - «собственно, я подумываю о работе в интернате для слепых и слабовидящих, я уже был там и видел этих детей, они…» Дурак, вовремя обрываю себя, зачем? Не хватало, чтобы об этом узнал он. Останавливаюсь, внимательно гляжу на грустное и спокойное лицо Эльфа. Он шутит, что я забыл слова. С облегчением понимаю, что, кажется, последние минут десять Лорд уже не слушал. Вроде бы не прокололся, психолог хренов. И прекрасно. Мне вполне хватило последней встречи с Чёрным, около года назад. Отношения у нас с ним ровные, если считать отношениями редкие встречи, которых нельзя было избежать, например, при приезде в общину бывших домовцев, куда настойчиво приглашал меня Рыжий («посмотришь, как живём»). Однако в последний раз Чёрный неожиданно предложил посидеть в кафе и поговорить «за жизнь», как он с усмешкой выразился. Был чем-то недоволен, даже мрачен. Я, даром что будущий психолог, не сразу понял, а когда понял, было уже поздно, – оказывается, нам опять есть что делить. Вернее, кого – Курильщика. Он, видите ли, недавно с ним разговаривал. И… в следующие двадцать минут я, едва не открыв рот от удивления, узнал о себе следующее: я слишком много уделяю внимания Эрику. И его отцу. И вообще, плохо на него влияю (на Курильщика). Ибо не даю ему забыть о Доме. Живое напоминание, так сказать. Тут следует заметить, что по негласному договору ни с Эриком, ни особенно с Чёрным мы о Доме и обо всём, что с ним связано, не разговариваем, только о сегодняшней жизни. Это как в Доме – ни слова о Наружности, только здесь наоборот. Я попытался вставить хоть слово, но куда там! «Бедняга Эрик, он и так много настрадался!» А тут ещё я, и практически украл у него отца. «Бедный Йорик!**….то есть Эрик», - попробовал я свести всё в шутку, но Чёрный иронии не оценил. Я начал раздражаться, не потому даже, что он был во всём не прав, а просто не люблю, когда мне указывают, ещё и в таком тоне. Я попытался донести это ему в доступной форме… К сожалению, выпито к тому времени было уже немало. На нас уже стали оборачиваться с соседних столиков. Этот идиот начал кричать, будто я неправ и виноват перед ним, что меня уже сильно возмутило. Если я в чём-то и виноват, то больше перед Курильщиком: не объяснил многого, не сказал что-то вовремя, хотя вообще я им не нянька. «А Эрик… правильно говорил Слепой, это ты сбивал его с толку». «Я?! Да я его, можно сказать, от вас защищал!» - заорал Чёрный, бледно-голубые глаза стали совсем бешеными. Какой-то проходящий мимо человек, наверно, местный работник, тронул за плечо и доверительным тоном сообщил, что «уже поздно и кафе скоро закрывается». Народу ещё хватало, но мы не стали спорить. Свежий воздух почему-то не подействовал на Чёрного отрезвляюще. «И вообще,- вдруг, понизив голос, зашипел он, уткнув в меня палец, - я понял: это ты перед своим слепым братцем (он выделил это слово) виноватым себя чувствуешь, да? Так иди за ним и воспитывай, если получится, а мне тут лепить не надо про долг и всё остальное. А Эрика оставь в поко…» Договорить он не успел. К сожалению, я всё ещё плохо контролирую силу протезов. Смутно помню, как нас кто-то разнимает и просит успокоиться, как ловим такси… Потом – словно вспышка в памяти - мы уже у меня дома (почему не в общине - чёрт его знает). Смазываем синяки и ссадины, Чёрный с носом, забитым ватой, лежит на диванчике и стонет, что у него сотрясение мозга, не забывая костерить меня на чём свет стоит, я вяло огрызаюсь в том духе, что нельзя сотрясти то, чего нет. Он скоро засыпает, я обрабатываю себе заплывающий глаз и ссадину на подбородке, горько усмехаюсь: однако, навыки налицо. При встрече с некоторыми бывшими состайниками лучше иметь при себе походную аптечку… Утром выпроваживаю едва проснувшегося Чёрного, который неожиданно решил сменить гнев на милость. «Ладно, старик, извини, я не знал, что для тебя так болезненно», - он, по-видимому, не прочь продолжить беседу, но с меня хватит. Закрываю за ним дверь, морщусь от головной боли, скептически осматриваю физиономию в маленькое зеркало в ванной: хорош «подающий надежды» психолог, нечего сказать. Похоже, сегодня институт проживёт как-нибудь без меня.***
…Пора прощаться. Мы вышли на окраину города, здесь заброшенные железнодорожные пути, выгоревшая за лето трава. Пустынно. Закатное солнце красное – завтра снова будет ветер. - Лорд, мне надо идти дальше. Одному. Он смотрит куда-то вдаль, покусывая губу. Моё «бездыханное» тело сейчас лежит в моей комнате в наружности. Процесс перехода тяжек и, мягко говоря, некрасив. Я не хочу, чтобы он видел. - Я провожу. - Я же сказал: нет. Зрелище не из приятных. - Чёртов эстет. - Какой есть. Заметно холодает, но Эльф не надевает лёгкую куртку, которую держит в руках. - Сфинкс, ты должен быть здесь, - после долгого молчания говорит он тихо и уверенно. Мы сошли с тракта. Здесь уже совсем темно, и я почти не вижу его лица. Зато слышу мрачно-иронический тон в его голосе: - А ты не боишься однажды застать тут мой «хладный труп»? Пока ты там ещё надумаешь сюда вернуться… - Ну вот, начинается, - бормочу я. Обнимаю его своими руками так сильно, как только могу. Стоим молча. Глажу Лорда по волосам, истрёпанным ветром. Он отдёргивается, смотрит в сторону, лицо каменеет. Солнце посылает прощальный свет, оно «на последнем издыхании» (его же, Эльфа, выражение). В свете садящегося солнца его профиль кажется трагическим, нереально красивым. И я ничего не могу с этим поделать. - Ты совсем замёрзнешь. - Нет. Так когда ты придёшь в следующий раз? – спрашивает обманчиво спокойным тоном. Глаза словно стеклянные. Странно блестят, лицо горит (от холода?). Вздыхаю, целую его в лоб. - Я дам тебе знать, обязательно. И скоро. - Я ещё не умер, – недовольно бурчит он. Целуемся по-настоящему. …Время идёт, спешит, торопится - мимо нас. - Мы как соучастники с тобой, - шепчет он. Светлые волосы лезут мне в рот. - Соучастники чего? - Всего, - Эльф отворачивается, подставляя ветру разгорячённое лицо. Где-то вдалеке шумит поезд, мерный стук отдаётся в ушах. А ветер тем временем налетает порывами всё сильнее. Пора. «Время уходит»… …Смотрю на тонкий силуэт до тех пор, пока он полностью не тает в кромешной темноте. Прощай, Лорд. Увидимся? Закрываю глаза - на дне их навсегда останется прекрасный образ. Время над моей памятью не властно. Я знаю. Завтра меня поглотит Наружность.«Всегда находили? Не знаю, не знаю! Мы болью платили, Бездумно страницы листая Неписаных судеб. Ни ада, ни рая… Мы были, мы будем - Я знаю, я знаю»*
*В тексте использованы слова песни С. Сургановой «Увидимся снова?». **восклицание принца Гамлета над черепом Йорика, бывшего королевского шута. Сейчас может употребляться в шутливо-ироничной форме как сожаление о бренности бытия. ***Названия музыкальных композиций британской рок-группы «Muse».