Без прав, без надежды, без будущего

Я всегда чувствовал, что мы никогда не будем вместе… Я встречал многих на своем пути. Мы легко сходились и так же легко и без сожалений расставались, иногда лишь для того, чтобы встретиться вновь. Все они были разные – грубые или мягкие, нежные или колючие, некоторые выдерживали мой горячий напор, некоторые сдавались и сгорали, осыпаясь пеплом. В некоторых я с легкостью прожигал дыру, некоторые были более устойчивы. Но единственный, кого я желаю почувствовать, к кому желаю прижаться, кого желаю обжечь, но не сжечь – он. Он пришел внезапно, одним осенним утром. Едва увидев его, я почувствовал щелчок внутри, будто что-то встало на свое место, словно пока его не было, я не был цельным, не был исправным. Он же был… бесподобен. Аристократичный и, видно, очень дорогой. Строгий, холодный, неприступный, но в то же время нежный, мягкий, скользкий и очень чувствительный. Мне так хотелось сгладить его острые черты, согреть его своим теплом, быть с ним одним всегда и везде. Но я знал, что это невозможно. Нас осудят. Нам не позволят. Между нами всегда будет что-то или кто-то третий. Это пытка! Каждый день видеть его, но не сметь. Каждый день касаться его, но не сметь. Каждый день вдыхать его запах, но не сметь. Не иметь права претендовать на него, не иметь права прикоснуться к нему без этой помехи. Она, всегда бело-траурная, с нами, зависает меж нами пеленой, сквозь которую не пробиться, которую не обойти. Она – преграда на пути к моему счастью. И хотя я знаю, что я слишком горяч для него, знаю, что обожгу его одним прикосновением, знаю, что после он не будет так же блистателен и безупречен, как до меня, знаю, что я причиню ему боль, выжгу его, раню, но все же мне так хочется… хотя бы раз прикоснуться к мечте. Нет. Эгоистично и преступно. Неприемлемо, говорю я себе каждый раз. И скрепя сердце признаю, что лучше будет всем, если он останется таким - блистательным и безупречным, неприкосновенным для меня, чем если он получит прожженную дыру вместо глади шелка, а я, вместо удивительного зрелища, - черную пленку, пахнущую гарью и горечью несбывшихся надежд. И каждый день после невыносимой почти-близости я нехотя чувствую благодарность этой белой завесе за то, что она сдержала мой пыл и не позволила навредить ему. Я… люблю тебя. Шерлок. Я всегда знал, что у нас нет общего будущего. Первое, что я ощутил после того, как меня вытащили на свет – тепло. На мгновение. Потом меня накрыли белой марлей, холодной и мокрой. И снова – тепло. Я тогда впервые увидел его, и был поражен тем, насколько он прекрасен, восхитителен, идеален! В каждой его линии было достоинство и уверенность. И хотя я не чувствовал его прикосновений напрямую, я мог ощущать на себе его горячее влажное дыхание. Я тянулся к нему всегда, пытаясь продлить секунды нашей невыносимо-недосягаемой близости. Цеплялся за него, как за единственное, что важно для меня. Он же всегда был молчалив и сдержан. Гладил меня сквозь белую пелену, согревал своим теплом. Он – единственный, кто прикасался ко мне так, не считая, конечно, марлю. И он – единственный, кто греет меня так, именно так, как мне это необходимо. Мы идеально подходим друг другу. Я холоден, а он теплый. Я неприступный, а он упорный. Я – острый, угловатый, в складках, которые его зеркальная поверхность сглаживает одним прикосновением. Мне кажется, что я могу обжечься одним его присутствием, но, знаете, я готов отдать ему это, всего себя, лишь бы сгореть в его тепле, как сгорают мотыльки в пламени свечи. Потому что это сильнее меня, эта тяга невозможна, и эта невозможность – притягательна, как ничто другое. Я бы хотел ощутить его на себе. Почувствовать, каково это – когда тебя гладят без преград, когда тебя нежат в тепле и уюте. Я хотел бы всегда, всю вечность, отпущенную мне, наслаждаться им и его ласковыми прикосновениями. Но я знаю, что он сожжет меня, знаю, что я, расплавившись от его жара, осяду на его зеркальной глади уродливой бурой пленкой. Я этого не хочу, потому что он так сияет на солнце. Его поверхность такая открытая, невинная, чистая, что я иногда боюсь, что марля порвется или загнется ее уголок, и… краткий миг блаженства, потом боли и долгие минуты сожаления и горечи. Он наверняка думает, что марля защищает меня от него, хотя все на самом деле наоборот. Это я не хочу ранить и уродовать его, я не хочу причинять ему страданий. Не хочу лишать обоих той малой толики счастья, что есть у нас. А он… Глупый Джон. Своей невозможной эгоистичной любовью я… …так люблю тебя.