Дождь без конца. Опавшие листья бамбука Укрыли от глаз Замшелую горную тропку — Никто ко мне в гости не ходит.
Изморось, грозившая перерасти в настоящий дождь, неприятно била в лицо; пелена серых туч уходила к горизонту, ложась на выступающие впереди горы и закрывая ночное небо. В непроглядной тьме леса царила мертвая тишина, слышался только шелест травы от проходящих ног. Девушка плотнее закуталась в шарф, укрыв рыжую голову, спрятала руки обратно в карманы. Хуже начавшегося сезона дождей могло быть только наводнение. В такое время охотник может стать жертвой. Вспышка молнии осветила ночное, зеленое море, осветила небольшую тропу среди высокой травы, а потом погасла, как и не было. Все дороги куда-то ведут, у всех дорог есть начало и конец. Девушке оставалось надеяться, что этот путь приведет ее к крыше над головой быстрее, чем начнется дождь. Вскоре тропа превратилась в вымощенную камнем дорогу, поросшую мхом. Теплый и влажный воздух наполнился запахом меда, стали появляться редкие гортензии, и через несколько минут девушка оказалась перед высоким, упирающимся в крону деревьев храмом. Когда-то величественным, ныне канувшим во временную ленту истории. Много гортензий было вокруг него, по голубым шапкам стекали тяжелые капли дождя. Решившись, девушка зашла в помещение храма. Одного она не учла: когда люди покидают святилища, остаются только… Боги?***
Да, остаются только Боги. И он тоже остался. Когда-то утром последние люди ушли из храма, оставив после себя лишь глухую, липкую тишину. И эта тишина продолжалась долго, так долго, что он и не помнил, когда она наступила. Он уже привык… Но однажды услышал, как открылась дверь. Тихо, почти бесслышно. Затем раздались лёгкие шаги и скрип мокрой ткани. По коридору, немного сжавшись, шла девушка. Мокрые пряди рыжих волос липли к лицу, к шее, к просвечивающим сквозь белое, мокрое кимоно ключицам. Капли воды стекали по виску, обводили контур скул и срывались с подбородка вниз, сырые следы ясно вырисовывались на деревянном полу. Он понял, что девушка попала под дождь, хоть и давно не выходил на улицу. Но был только один вопрос — как она пришла в храм? Ведь к забытым тропам путников ведёт Судьба? — Здравствуй, — он вышел из тени колонны. Девушка в испуге отшатнулась назад. — Здравствуйте, — она сделала поклон в знак приветствия. — Разве люди не покинули это место? — Покинули, — Бог кивнул, соглашаясь. — Но ведь я не человек… — девушка удивленно подняла брови и… принюхалась? Но как-то по-звериному, двигая лишь крыльями носа. Девушка вздрогнула и прикрыла глаза. — Вы Бог… — Бог. — Простите меня, я не должна была заходить, — девушка сделала шаг назад, не сводя глаз с мужчины. Сейчас она находилась между дьяволом и глубоким синим морем. С одной стороны забытый бог, который может убить ее в два взмаха меча, висящим у него на поясе. С другой небесная вода, которая выпьет из нее все силы и оставит лишь пустую оболочку. — Нет, не уходи, ты можешь остаться. Я вижу, ты не любишь дождь, — голос слегка хриплый, но мягкий. В сумрачном коридоре было тихо, не слышно дождя на улице, не слышно шума ветра, только тихое дыхание девушки. Боги же не дышат. — Пойдем со мной, тебе нужно переодеться, — он направился вглубь коридора. Девушка неслышными шагами пошла за ним, готовая убежать при любой возможности. — Вот, — он протянул ей сложенную юкату. — Спасибо, — она хотела зайти в комнату, но он ее остановил. — Подожди. Ты же не человек, так ведь? — С чего ты… вы это взяли? — девушка непроизвольно приподняла верхнюю губу, оголяя белые клыки. — Я угадал, не человек. Думала обмануть бога? Кто ты? — А ты кто? — Хатиман. — Бог войны? Сколько же ты провел в одиночестве? —она выглядела обеспокоенной. — Достаточно долго, чтобы самая широкая дорога превратилась в забытую тропу. Люди помнят богов только пока они им нужны. Войн не было давно? Я не могу выйти за пределы храма. — Больше нет самураев, людям больше не нужен «бог лука и стрел». Там где раньше были деревни, теперь дома подпирают небо; вместо лошадей по дорогам ездят железные банки; людям свойственно забывать свои корни, им не нужны те, кто сильнее их, — девушка говорила четко и быстро, повод злиться на людей был и у нее. — Память людей распространяется на три поколения, не больше. Так кто ты? Отвечать все равно придется. — Кумихо. — Что ты делаешь в Японии? Твоя родина в Корее. — Хочу навестить одного друга. — Видно он очень ценный, раз ты посещаешь нашу страну в сезон дождей. Аккуратней, Лиса, ты можешь промокнуть, — он покачал головой и вышел в другую комнату, чтобы она могла переодеться. Девушка надела летнюю юкату, положила одежду сохнуть и вышла к Хатиману. Он сидел напротив открытых дверей, ведущих в сад. Сквозь темные тучи пробивалось рассветное солнце. Дождь кончился и лужами лег на зеленую траву. Весь сад состоял из одних голубых гортензий и нескольких пихтовых деревьев. Сонные лучи касались бледной кожи парня, конечно, за его плечами были столетия прожитой жизни, но, по человеческим меркам, он выглядел лет на двадцать с небольшим; черные волосы ниспадали на лоб и доставали только до высоких скул. На нем была белая хакама, традиционно носимая мужчинами в неформальной обстановке, а также использующаяся в качестве формы в некоторых боевых искусствах. — Извини, что так получилось, я не хотела тебя обманывать, — Кумихо села рядом. — Ничего, я все понимаю, — он посмотрел на нее. Радужка у глаз была красная, напоминающая кровь; уставший взгляд изучал девушку. — У тебя красивый сад, — наконец, произнесла она после недолгого молчания. — Они цветут в честь меня, но я не могу даже дотронуться до них. — Это ужасно. Но почему ты не можешь выйти? — Люди запирают нас в храмах, чтобы мы не наблюдали за ними через окна их домов, чтобы мы не гуляли по улицам, слушая их речи, и не наказывали их, когда они отдаются греху. Поэтому они приходят сюда, просить силы, чтобы победить завтрашних врагов, чтобы защищать королей, но они никогда не признаются, что просят силы, дабы убивать. Ты так же, как и я, живешь слишком долго, чтобы это понимать, Кумихо. — Понимать не значит принимать, — девушка покачала головой. — Сейчас все изменилось, но человеческие слабости неизменны. Один человек украл из моего храма ожерелье моей бабушки, он заплатит за это. Собственной кровью, — она оскалилась, как самая настоящая лиса. — Ты сама наполовину человек, и тебе свойственны человеческие грехи… — Я никогда не стала бы красть, как последняя крыса! — Кровью ничего не изменить. Ты можешь просто вернуть ожерелье. — Не пытайся переубедить меня, Хатиман, — он только пожал плечами. — Сезон закончится через два дня, можешь остаться пока у меня. — Спасибо, — Кумихо прислонилась к стене и закрыла глаза, дорога забрала у нее все силы. Солнце коснулось ее белой, почти прозрачной кожи, заиграло с яркими волосами. Говорили, что сами небеса наградили ее красотой. Поверить в это было не сложно. Два дня пролетели как две минуты. За это время бесцветная жизнь бога заиграла красками, но вскоре ее снова обесцветили. Когда он проснулся утром, увидел ветку гортензии, как прощальный подарок.***
Я должна была уйти, должна. Девушка стояла рядом с витриной ожерелья. Она смогла его вернуть, и вор поплатился. Его кровь впиталась в драгоценные камни и золотую цепочку, придав им красный оттенок. Она помнит, как он начал молить о пощаде, но потом захлебнулся в собственной крови. Она смогла вернуть ожерелье, а труп вора оставила гнить в лесу. Она знала, что животные от него ничего не оставят: птицы склюют глаза, дикие звери съедят плоть, а лес погребёт кости в земле, где насекомые сделают их своим домом. Вот только мысли вновь вернулись к Забытому Богу. Я оставила его одного… Так неправильно. Девушка сжала губы так сильно, что их почти не было видно на лице. Глаза смотрели на реликвию, но не видели её. Память подсовывала моменты бесед: его смех, взгляд, слова. Девушка сделала глубокий вдох, на глаза навернулись слёзы. Но я должна была уйти… Тогда от чего так больно? Девушка всхлипнула, на щеке осталась одна единственная влажная дорожка. Кумихо выбежала из зала и направилась в сад. Благоухали желтые магнолии, пышно цвели розы. Но девушка шла в глубь, проходя мимо цветов, к единственному кусту голубых гортензий. Она села на землю и заплакала. Сердце разрывалось от боли, мозг отказывался думать, она пожелала бы умереть в этот самый миг, если бы могла. Уже не важно… Кумихо села на колени. Ей было плохо.***
Он сидел напротив двери, ведущей в сад. Дождь кончился, осев каплями на листьях гортензий и траве. Ему было одиноко и дико больно. Он успел привязаться к этой Лисе, она нужна ему, но видно,он ей совсем не нужен. На небе сгущались сумерки, одна за другой начинали блестеть звёзды. Он неотрывно смотрел, как мир засыпает под покровом ночи, не видя всей её красоты. Сердце сжималось в груди, дышать было трудно. Хотелось кричать от боли и рыдать, вот только богам не пристало. С неба сорвалась звезда, оставив за собой светящийся след. — Это глупо, но… — Хатиман посмотрел на звезду. — Приходи ко мне в дождь. Весенний ветер донёс до неё эти слова…***
Хатиман смотрел на умирающий под осенним дождём сад. Его надежда умирала точно также, как и цветы, с одним лишь различием, что его надежда не вернётся весной, не вернётся никогда. Он сел на ступени храма, смотрел, казалось, в никуда. Одежда промокла, волосы липли к лицу и шее, но холодно не было, нет. Да и какой может быть холод для Бога? Хатиман запрокинул голову к небу, закрыл глаза, подставив лицо каплям дождя. Он не услышал шагов. Но услышал знакомый голос, такой долгожданный и два слова: «Я пришла». Ему больше ничего не надо.