Он любил

Он любил, был безумно влюблён, опьянён ровной и скользкой поверхностью прозрачного льда. Вновь и вновь, вставая на коньки, был подобен абсолюте грации и пластики. Да, Он точно был рождён для этого. Хотя и не всегда Его чувствам отвечали взаимностью. Лёд — коварен. Лёд — опасен. Никогда не знаешь, как зло он может пошутить сегодня или завтра. И вот, в очередной раз падая, Он не сдавался. Опустить руки, значит, умереть в глазах самого себя, перечеркнув все старания, боль и вложенные силы. От щемящего чувства горечи ноги становятся ватными, безысходность разъедает всякую надежду на успех... Он не такой! Отчаянно выискивая взглядом островок концентрации, Он вставал, мысленно разговаривая со своим жестоким товарищем: "Думаешь, мне страшно? Конечно, ты прав, я панически боюсь упасть и однажды не суметь подняться, но это не значит, что я всё брошу и не буду стараться быть лучше. Не получилось сегодня — получится завтра!" Он любил раздирающий грудную клетку недостаток кислорода в лёгких. А ещё это состояние лёгкой эйфории и возбуждения, когда разгоняешься. Мир вокруг исчезает, растворяется. Здесь существуешь только ты один, окружаешь себя стенами пустоты. Сердце бешено колотится, обещая в любую секунду непременно разорваться, если ты будешь продолжать в том же духе. Но Он лишь усмехается, судорожно хватает воздух носом и пересиливает себя, в очередной раз выполняя опасный прыжок. В этот момент Он чувствует себя самым, что ни на есть живым. И все тяготы в раз пропадают, как только Он осознаёт это в который раз. Он любил одиночество. Никто не был для Него указом. Предпочитая живым людям — медленное растление души собственным цинизмом и безразличием, Он перерубал всякие попытки работы в паре. На льду чувствует себя собранным только в одиночестве, если кто-то другой будет делить его поверхность вместе с Ним, то это будет страшнее апокалипсиса. Он любил звук скользящих по льду лезвий. Соприкосновение металла и холода, что может быть лучше? Даже восхищённые крики болельщиков ничто в сравнении с этим. Каток — Его холст для новых свершений. Наверное, ничто так сильно не подбадривает, как предвкушение окончания своей работы. И вот, Он останавливается, тормозя ребром одного лезвия, вклинивая носок другого перпендикулярно зеркальной молочной глади, и изумлённо рассматривает замысловатый изрезанный узор. Это Его шедевр, Его труд. И так изо дня в день. Этот звук стал Его верным соратником и оберегает везде: на тренировках, соревнованиях, выступлениях, даже в обычной жизни... Стоит лишь услышать или просто представить этот размеренный ровный треск и всё хоть чуточку, но становится лучше и приятнее на душе. В Его жизни бывает не так много радости, да, но... Но и так идеально не может всё продолжаться. До этой поры Он был необычным явлением, чего в природе просто так не встретишь — дымом без огня. А теперь на горизонте вырос сам огонь — второй Юрий, начиная затмевать всё, чего Он добился. Желание сильнее замкнуться в себе перечёркивается Его громким криком в каком-то несчастном туалете. Плевать, что эта бездарная японская пародия на фигуриста намного старше Его! Плевать на него в принципе! Но этот Юрий будет куда больше привлекать внимания: свежая кровь всегда вкуснее и слаще. Этот тихий спор может рассудить только лёд, хладности ему в таких ситуациях не занимать. Но Он разрывается. Конечно, насилие — это не метод ведения переговоров, но Ему больше ничего не остаётся. Как жертва, загнанная убийцей в угол, так и Он сам, цепляется за все возможности, что есть, и пытается ударить с громким кличем: "У тебя есть лицо, у меня есть кулак. Надо же, какое совпадение!" Дальше всё происходит автоматически: идёт на поводу собственных амбиций, но Он не сдастся, не позволит обогнать себя на льду, не начнёт ненавидеть всё, что так горячо любит. Ведь Второй Юрий не так старался. Второй Юрий и понятия не имеет, каких усилий Ему — юному фигуристу стоило попасть на эти соревнования. Второй Юрий менее талантлив. Второй Юрий размазня и тряпка. Второму Юрию нужно ещё так много работать над собой. Второму Юрию здесь попросту нечего делать. Но при всём этом второй Юрий имеет шанс победить, даже, несмотря на всех соперников, коих было в приличном количестве. И сам Плисецкий с лёгкостью бы их обошёл, но второй Юрий другое дело. Он будет сбивать, из-за этого балбеса на секунду почувствуешь себя неуверенно и нет-нет, да и оступишься, упав слишком больно. Теперь придётся морить себя сильнее, лишь бы не уступить. Всё потому, что это теперь больше, чем соревнование по фигурному катанию, это битва двух Юриев. И проигравший станет ничем. — Не позволю превратить свою жизнь в прах! — Он со всего размаха бьёт кулаком в стену рядом с лицом оппонента, — Война, так война! Не уйдешь сам — будет больно. На катке я могу показать то, чего не ждёт и не сделает никто. Другой вопрос, что же можешь ты сам кинуть в противопоставление невозможному? Сомневаюсь, что это будет что-то превосходнее по всем критериям. На то ты и второй, а не первый Юрий. Он громко шагает в сторону выхода, хлопая дверью. Вызов брошен, теперь нужно не делать ошибок, иначе потом любить будет нечего.