Сгораемы

Холодная вода заставляет дрожать и клацать зубами. Пирокинезис ненавидит холод. Его стихией всегда был огонь. А вот Карим – наоборот, любит холод. Все-таки они ебать какие разные. Не одной обоймы и разных калибров. Может быть, поэтому их отношения рухнули как карточный домик, что норовит разлететься в пух и прах при легком дуновении ветра. Хотя нет. Их проблемы гораздо глобальнее. Карим – эгоцентричный мудак. Андрей – влюбленный в него осел. У них просто не было ни единого шанса на счастливую жизнь. Без ссор, интриг и скандалов. Карим всего на всего пользовался Андрюшей. Мог уйти в запой, месяцами не появляться дома. А потом внезапно приходить при этом ничего, не объясняя и отнекиваясь, когда Андрей задавал вопросы. В такие моменты от него всегда пахло женскими тошнотворно-приторными духами, а порой даже находилось нижнее белье в карманах. Мог не брать трубку, когда тот звонил буквально каждую минуту. А потом преданно ждал звонка, надеясь на то, что у Карима были супер важные дела. Мог в сотый тысячный раз бросить Андрея. А когда, он его «забывал», врывался в его личную жизнь, избивал «хуесоса», который клеится к его мальчику. Андрей терпел, тешил себя мыслями, что все разрешится. Но его терпение достигло критической отметки. А что в итоге? Об его любовь вытерли ноги. Безжалостно растоптали грязными ботинками. Но самое обидное то, что его самого – выбросили, как ненужную вещь. Как неисправную кофеварку. Только вот он совсем не кофеварка. Пиро берет с полки лезвие, купленное в ближайшем супермаркете. На обертке красноречивая надпись - «Рапира». Кратко и точно. Раньше он не замечал таких мелочей. Не замечал трещину в зеркале. Не замечал разбитый кафель. Не замечал запах свежего стираного белья. Пирокинезис проводит лезвием вдоль руки. Резко, чтоб сомнений не возникло. Боли нет, она не ощущается или он просто не замечает ее. Кровь алой струей расползается, оставляя линии-пути на молочно белой коже. Вода тоже становится красной. Это почти красиво. Эстетика смерти, блядь. Зато Карим будет рад. Андрей перекладывает лезвие в левую руку. Подносит острый край к правому запястью. Сердце бьется в бешеном ритме. Отдергивает руку. Неужели боится?Нет, страх давно умер. Надежда еще жива. До сих пор надеется, что Карим вернется. Андрей судорожно кидает лезвие на пол. - В рот ебал я ваше чувство самосохранения. Он наступает на кафель, оставляя там мокрые следы и дорожку из капелек крови. Пирокинезис хватает, лежащее на стиральной машине полотенце, прикладывает его к руке. Становится больно. От того, что рана ноет. От того, что все еще любит. От того, что духу не хватило с жизнью покончить. Хотя жизнью это точно не назовешь. Существование. Бессмысленное чередование похожих друг на друга дней. Скитание по мукам. Рефлексия. Привычка. Боль. Все, что угодно, но не жизнь. Обреченный вздох. Нужно что-то делать. Принять меры. Раз. Два. Три. Вдох-выдох. Раз он сам не способен умереть, пусть умрет его любовь к Кариму. Пусть умрет Карим. Четыре. Пять. Шесть. Семь. Восемь. Девять. Риск прямо пропорционален свободе. Карим всегда имел власть над ним. Пора уйти от рабства. Десять. Одиннадцать. Двенадцать. Тринадцать. Четырнадцать. Пятнадцать. Шестнадцать. Щелчок в замочной скважине. Открывается входная дверь. Ключи были лишь у одного человека. Семнадцать. Восемнадцать. Девятнадцать. Двадцать. Гулкие приближающиеся шаги в коридоре. Знакомый аромат – Dior. - Привет. Пирокинезис не оборачивается, заранее зная, кто это. - Привет. Юра бесстыжо смотрит на оголенное тело Андрея. - А ты… меня ждешь? Играет. Только Андрюше совсем не до игр. Двадцать один. Двадцать два. Двадцать три. Двадцать четыре. Двадцать пять. - Тебя,- говорит как-то грустно. Карим сверлит взглядом кровавую «фенечку» на руке Пиро. Заметил. Молчит. Ведь так проще. Тем более ему глубоко похуй на педика-Андрюшу. На его говнолюбовь, что заебала до чертиков. И на его закидоны - тоже похуй. Двадцать шесть. Двадцать семь. Двадцать восемь. Двадцать девять. Тридцать. Андрей принял решение.

***

Отрих просыпается в ванной. Голова гудит от невыносимой боли. Его конечности прочно связанны. Первые две-три минуты он ничего не осознает. Но потом в сознание приходят разноцветные глаза, жаркие поцелуи, резкий удар по голове. - Андрей, Андрей, Анд... Кашляет. Голос охрип. В ванной появляется Андрей с заплаканными глазами. В руках у него канистра. Кариму это совсем не нравится. - Блядь. Ты вообще в край долбанулся? Развязывай, давай. Пытается скрыть страх. Пирокинезису это даже нравится. Редко когда увидишь Карима вот таким – беззащитным. Беззащитным, обычно, был Андрей. Он подходит к нему, но не за тем, чтобы развязать. Нет. Пиро обливает Карима жидкостью из канистры. В нос ударяет резкий специфический запах. Бензин. - Больной ублюдок. Лечиться надо. Зачем я вообще с тобой связался? По тебе же психушка плачет. Его слова бьют по больному, но Андрей старается не замечать. Выходит плохо. Пирокинезис зажигает спичку. Бросает ее на Карима. На лице парня застыла гримаса ужаса. - Гори, моя радость, гори,- напевает. Карим кричит от изумления и боли, пронизывающей все его тело. Веревки сгорают. Он пытается открыть кран, дабы потушить пламя. Но вентиль не поддается. Тогда он бежит на балкон, визжа, что ему невыносимо жарко. Пиро же отмечает, что это превосходно и зачем-то сравнивает Отриха с легендарной Жанной д’Арк. Забавно, но пожар - это всего лишь химическая реакция. Окисление. Тело Жаны д’Арк просто однажды соединилось с кислородом. Пирокинезис обнимает пылающего Карима сзади. - Больше не будет жарко, потерпи. Толкает его. Они летят, обнявшись. Пламя разрастается, все больше поглощая Андрея. Он ошибался. Карим умер, а вот его любовь – нет. Из его глаз текут слезы. Кожа плавится и слезает с него как сыр в микроволновке. Да и сам он – через минут 5 (если не меньше) превратится в хорошо прожаренный кусок мяса. Как же легко стать пеплом.