Ваня

Сегодня Ванечке исполнялось ровно шестнадцать лет! Он встал с предвкушением чуда, чуть засветло. Жалко, что нельзя подрочить, mama сказала, что в такой день яйца должны быть полными. Ваня смачно харкнул с балкончика: если подгадать, можно попасть прямо в дворника Гришу, спавшего под крыльцом. — Ебать! — снаряд достиг цели и Ванечка радостно рассмеялся — день обещал быть невероятно удачным. — Я люблю тебя! — заорал он на все горло хриплым, ломким голосом и, конечно, на последнем слове дал петуха. Дворник продолжал ругаться, поэтому желтая струя Ванечкиной мочи поразила цель без особого труда. Ванечка еще раз глотнул свежего воздуха, пахнувшего сеном, летом и навозом и отправился записать свои впечатления в дневник. «Блин, мне стукнет шестнадцать лет, мне Ване Пистолетову, охренеть! Уже шестнадцать, а я еще ни разу и никого. Mama что-то пиздела о чистоте помыслов, тела, и строго предупредила насчет дворовых девок. Так вот, дорогая mama, лучше бы вы предупредили меня на счет кузнеца Степана, а то бы я не мечтал, чтоб его поршень порвал мою жопку на десять тысяч маленьких Ванечек. Короче, я, наверное, пидорас, и ебал вашего Nietzsche, хотя и не читал. Но поскольку поместье хорошо охраняется и предыдущие десять попыток побега не дали результата, так уж и быть — я буду думать только о хорошем: чтоб вам лопнуть!» Дневник пришлось срочно закрыть и припрятать — возле двери уже раздавались вкрадчивые шаги матери. — Доброе утро, матушка! — Ваня встал и шаркнул ножкой, как полагалась примерному сыну, и почтительно склонился к руке. Рука была белая и сдобная как булочка, а голос сладкий как патока, так и тек, и тянулся, и Ваня залипал в нем как муха. — Хорошо ли спал, сокол мой? — Прекрасно, — настороженно ответил Ваня, от матушки можно было всего ожидать, но сегодня, в такой день она излучала радость и непробиваемое самодовольство. — Подрос, возмужал! И тут же схватила за ухо: — Ты пошто Гришку обоссал, антихрист? — Maman, я нечаянно! — привычно заголосил Ваня и получил по мордасам. — Какая я тебе «maman», фармазон, весь в папеньку, чертово семя! — Простите, матушка, я больше не буду. — Не будешь, не будешь, — удовлетворенно подтвердила она. И била, и ухо крутила не сильно, не всерьез, только слегка помяла. В комнату вошел Ванечкин воспитатель — мистер Томас. — Good morning, youth. Матушка недовольно нахмурилась. — Сколько живешь у нас, Фома, а по-христиански здороваться не научился! Томас извинился и объяснял, что, дескать, очень волнуется, все-таки такой важный день для его воспитанника. — Подай костюм, да не тот, что в церковь одевал, а Тот, да про клизму не забудь! Томас заверил, что все будет исполнено в лучшем виде. Ваня скривился. — Ты должен быть ныне чист: и душой, и телом! — строго заметила матушка. — Поторопись, отец ждет. — Он уже встал? — удивился Ваня. — Сегодня все встали рано, — многозначительно заметила матушка и удалилась. Ваня стоически перенес процедуру очищения и надел с помощью Томаса не то платье, не то сарафан, самолично расшитый госпожой Пистолетовой красными петухами. Петухи злобно клацали клювами и топорщили крылья. Впрочем, после того, как Ванечка покинул свою комнату и гордой походкой уже взрослого шестнадцатилетнего парня спустился вниз, его ожидал сюрприз в виде отца Иннокентия из соседнего прихода. «Небось опять пришел канючить на восстановление Церкви», — сморщился Ванечка. Знал он, как святой отец Церковь восстанавливает, приводя в комнатки за алтарем шлюшек из соседнего городка или имея крестьянских парнишек за конфетки и монетки. Хотя агрегат у него для старикашки вполне ого-го. Слыхал Ванюшка об этом от ребятушек с конюшни. «Фу, возбуждаюсь на старпера», — подумал про себя Ванечка и его чуть не стошнило от самого себя. Впрочем подарок от священника буквально заставил Ванечку открыть рот от изумления, а сам святой отец наблюдал за парнем с плохо скрываемым вожделением и многообещающей улыбкой. Искусственный фаллос, перевязанный красной ленточкой, кричал о том к чему стоит готовиться шестнадцатилетнему парнишке. — Спасибо, — лишь смог пролепетать Ваня, утаскивая подарок в комнату, где незамедлительно решил его опробовать. И когда вгонял себе эту махину в задний проход, представляя себе ухмыляющегося священника, почему-то отвращения уже совсем не почувствовал. В своем неизменном кресле его ждал papa. Сегодня он выглядел особо хрупким и болезненным, но находился в приподнятом настроении. Наверное, успел накатить пару рюмок богопротивного коньяку, вместо рекомендованного женой скипидару. «Верное средство от бесов, скипидар-то, от него они внутре вмиг сгорают!», — авторитетно утверждала Пистолетова. — Дорогой сын! Как тебе спалось? — Замечательно, папа, — ответил Ваня, а нежное лицо папы вдруг показалось чужим, злобным оскалом. — Ты снился мне… — Что же вам, снилось, папа? — Что ты нагадил мне в котелок, мы так смеялись с mama. Подойди, у меня есть подарок для тебя. Папа достал золотые часы луковицей и попытался найти кармашек в Ванином платье, Ваня засунул часы куда-то в рукав одеяния. — Добрый молодец! — воскликнул дядя, Илья Львович, когда все собрались за завтраком, — прямо Парис! — А Дмитриевна все говорила — не будет в тебе и трех пудов, так, на один зуб. А ты у меня красавец! — хвалилась Пистолетова. Ваня стоял, упрямо набычившись: — Мне надо… Матушка переглянулась с мужчинами и они весело расхохотались: — Беги, никуда ты не денешься! От своего счастья-то. И Ваня рванул бегом к затону. Он бежал мимо неторопливых крестьян, и деревенских ребятишек, и красных от жаркого солнца девок, которые шли ему наперерез и резко остановились: — Беги, барин, пропускаем, — смеялись они, гремя пустыми ведрами. «Глупая примета, глупые бабы», — фыркнул про себя Ванечка и звонко свистнул им вслед. Он бежал к воде, и с каждым метром жара становилась все сильнее и сильнее, высушивая и выпивая дыхание. В один момент он сорвал платье и с разбега нырнул в прохладную воду. В этот момент Ванечка был ослепительно счастлив. Натянув рубашку на мокрое тело, он нехотя побрел в дом. Часы пробили полдень. Комната, населенная древними каменными и деревянными идолами, и голос матушки: — Пора, Ванюша. — Что ж, пора так пора, я сейчас. Ваня вбежал к себе в комнату и написал в дневнике только одно слово: «Капец!». Большая печь посреди двора исходила жаром, как маленький вулкан. Ванечка неуверенно возился на большой лопате: его ноги соскальзывали, а руки никак не хотели цепляться за цепи. Мистер Томас уже совсем запарился со своим воспитанником и ужасно переживал — у него этот опыт был первый. Такая честь! Ванечка, совершенно измучившись, крикнул в отчаянии: — Да покажите, как правильно, наконец! Томас вздрогнул и полез на лопату. Красиво и изящно подобрал ноги и заплел руки в цепи — не то, что неуклюжий Ванечка. Ваня даже в ладоши захлопал — так ладно получилось. — Печь открывай, дурачок, — рявкнул знакомый голос кузнеца. Ванечка, обжигая пальцы, рванул заслонку — двор огласил глухой крик. — Эх, хорошо пошел, — вздохнула матушка. — Отошла душа к небесам, — заметил папенька. Его глаза блестели и не последнюю роль в этом сыграл запрещенный коньяк. Папенька уже давно не отличался молодецкой силой и дружок его не поднимал головы, хотя порой и хотелось проучить своенравную жену, которая без стеснения скакала на огромном члене собственного брата в супружеской постельке. А на все заявления мужа о неприличности такого поведения, лишь отмахивалась, напоминая о беспомощности самого супруга. Впрочем сегодня он не собирался давать женушке спуску, охаживая ягодицы наглой изменщицы ремнем, да с таким остервенением, что на них начала выступать кровь. Впрочем на бурную реакцию брата женушки он явно не рассчитывал, а Илья Львович, неимоверно возбудившись от сцены порки, буквально завалил мужика на постель и под злые слезы выпоротой сестры, не пытающейся остановить безумие, ворвался своим богатырем в девственную попку, разрывая напополам. «Впрочем, в конечном итоге, кровь — не самый худший вариант смазки», — думал Илья Львович, по-молодецки, с остервенением втрахивая муженька сестрицы в матрас. ***

Подавали Ванечку на огромном блюде, украшенном искусно вырезанными цветами из моркови и свеклы. — Суховат, но какой красавчик, — заметил отец Иннокентий, хрустя зажаренной корочкой. — А я хорошо кушаю! — заявил Арсений, розовощекий крепыш, гимназический приятель Вани и сын Ильи Львовича. — Ужо скушали и Саньку, а теперь и Ваньку. Когда до меня очередь дойдет? — и храбро вгрызся в бедренную часть. — Вкуснотища. А можно мне этот… тот самый? — гости дружно засмеялись, а Арсений, покрасневший и довольный от общего внимания, выглядел именинником. — Отдайте мне отрока, — внезапно бухнулся на колени отец Иннокентий перед Ильей Львовичем. — Нет-нет-нет! — заверещал испуганный Арсений. — Не отдавайте, прошу. Взрослые обступили его. Госпожа Пистолетова, яростно улыбаясь, острым ножом одним махом снесла скальп и вручила его юноше. ***

Постепенно от Ванечки остался только скелет. — Ну что ж, час пробил! — торжественно объявила госпожа Пистолетова. Они сложили Ванины кости посреди лужайки перед домом. — Я первая! — заявила Пистолетова и покатилась большим кулем, смешно повизгивая: — Покатаюсь я, поваляюсь я, Ванькиного мясца наевшись! Илья Львович присоединился к подвывающей от азарта женщине: — Покатаюсь, поваляюсь на Ванькиных косточках! — Подождите меня! — жалобно заскулили папенька, изо всех сил отталкиваясь культями, чтобы присоединится к действу. Взошла луна, и ее луч осветил останки свежеиспеченного именинника. Гости неотрывно смотрели впереди себя. Они ждали недолго — им явился господин Томас и показал большой кукиш, злорадно ухмыляясь. ***

В это время Ванечка с кузнецом Степаном плыли вниз по реке, навстречу новой жизни. ****

Папеньке стало плохо — прихватил желудок. «Какой же я обжора!», — подумал он подгребая утку. «Жопа, моя бедная жопа… Туго-то как идет, зачем же было так объедаться…» Что звякнуло и сверху кучки дерьма блеснули золотые часы луковицей. В них отразилась золотая луна, золотые деревья, золотая река, золотой мужчина в золотом же инвалидном кресле.