Завтра будет вчера

Скрипящая тяжелая дверь, извечный полумрак раздевалки и шкафчик – третий с краю. Так привычно, что даже скулы сводит. Сменная одежда вытянувшись висит на крючке. Личные вещи – мятая, покрытая темно–бурыми пятнами засохшей крови безрукавка, витки растянутых эластичных бинтов да пригоршня сюрикенов – помещаются в рюкзак без труда. Меч и жилет нужно сдать. Маску и все остальное разрешено оставить себе. На память. Даже если сам Какаши предпочел бы просто расстаться с прошлым. Да, из АНБУ уходят, но, как правило, вперед ногами. И это, по меньшей мере, странно – осознавать, что сегодняшний день в его рядах действительно последний. Не крайний, как тут принято выражаться. Со своей командой он уже попрощался. Сухо сообщил о переводе и назвал имя преемника – нового капитана группы. – Тензо, – повторяет Какаши в глухую тишину. – Семпай. – Кому еще хватит наглости побеспокоить его в такой момент. Скрипящая тяжелая дверь захлопывается, и мелькнувшая бесформенная тень превращается в мужчину. Высокого, широкоплечего, красивого, в котором не осталось ничего от того нескладного подростка, чьи длинные волосы придавали ему сходство с девчонкой. Ничего. Почти. Только пристальный взгляд больших черных глаз. И Какаши не удивляется, когда Тензо произносит: – Я вас люблю. «Я знаю», – так и хочется ответить ему. Какаши вдруг чувствует себя старым и уставшим, и веки становятся тяжелыми, свинцовыми, как после суток без сна. «Ты мне уже говорил». Почти пустой рюкзак в руках оборачивается нелегкой ношей, и Какаши беззвучно роняет его на пол. – Почему ты говоришь мне об этом сейчас? – Хочу узнать, какую отговорку вы используете в этот раз. Он улыбается, и Какаши только сейчас понимает, что на его лице все это время нет фарфоровой звериной маски. Она сдвинута набок, так как обычно носит сам Хатаке. – Мы больше не начальник и подчиненный. Не работаем в одной группе, и наши отношения не помешают командной работе. И разница в возрасте уже не существенна, поскольку я совершеннолетний*. Поэтому мне интересно, что вы придумаете теперь. Какаши долго молчит, исподлобья глядя на мужчину, прежде чем равнодушно бросить ему: – Я не верю в любовь… Звучит, что ж, вполне уверенно. Глаза Тензо расширяются и начинают казаться неестественно огромными. Какаши невесело ухмыляется и добавляет: – …между двумя мужиками. – Тогда что это, по-вашему? – Тензо недоволен его ответом, пожалуй, больше, чем любой из привычных отмазок. – Секс. Физическое влечение, только и всего, – объясняет Какаши ему, словно преподаватель Академии первокурснику. Он продолжает сверлить Хатаке долгим взглядом, так, что это успевает надоесть. И Какаши, лениво пожав плечами, разворачивается обратно к своему шкафчику, прежде, чем успевает понять, что Тензо, на самом деле, не просто недоволен, а взбешен до крайности. И выучка у него, кстати, отменная. Так умело воспользоваться моментом, когда он сам подставил спину – налететь молниеносно, заломить рабочую правую руку и вдавить мордой в дверцу соседнего шкафчика, да еще за считаные доли секунды – нужно уметь. Какаши даже чувствует что-то вроде гордости за подчиненного и не спешит принимать меры к освобождению. Рано. Это же Тензо. – Тогда, полагаю, у вас не найдется отговорки, чтобы отказать мне хотя бы в этой малости, семпай, – шепчет он на ухо. От этого его шепота мороз пробегает по коже, и в горле собирается ком. Какаши хочет сказать что-нибудь едкое, но не успевает – Тензо разворачивает его к себе, не переставая сжимать запястье, прижимает спиной к шкафам и грубо стягивает с лица тряпичную маску, оставляя обтянутыми в перчатку пальцами болезненные полоски следов на коже. «Все еще рано», – думает про себя Какаши, даже когда эти пальцы сжимаются у него на шее, а горячие губы требовательно накрывают его рот. Отвечать он, конечно, не собирается, но, похоже, на это и не рассчитывалось – Тензо отворачивает его голову в сторону и проводит влажным теплым языком по открытой коже шеи, до самого уха, и острые зубы прикусывают нежную мочку. – Прекрати, – дергается Какаши. Потому что это уже становится серьезным. Потому что он уже начинает чувствовать знакомое напряжение. То самое, которое так легко перерастает в настоящее возбуждение, когда слишком просто потерять голову, когда уже перестает иметь значение – с кем, где и как. Но Тензо его не слушает, наоборот, сильней стискивает зубы, трется пахом, отчего Какаши охватывает лёгкий мандраж. Кажется, Тензо настроен серьезно. Настолько, что отваживается перехватить и вторую руку, когда Хатаке заносит ее для удара. В черных глазах – нездоровый хищный блеск, и Какаши очень остро ощущает его желание. Он понимает, что теперь у него только два варианта: затеять бой, настоящий, нешуточный, или… Тензо без лишних церемоний протискивает колено меж его бедер, словно распутной девке, и придвигается максимально близко. Чересчур близко. Какаши с трудом сдерживается, чтобы не прикрыть глаза, ему перестает хватать воздуха для дыханья, а сердце начинает биться быстрей, с каждым разом сильнее ударяясь о ребра. И вот теперь уже становится слишком поздно что-то менять. Поздно, черт! Это понимают они оба. Именно поэтому Тензо медленно выпускает из захвата запястья своего семпая и снова разворачивает его к себе спиной. – Нет, – по инерции протестует Какаши. Есть небольшой шанс, что Тензо одумается. Совсем небольшой. Сильные руки в перчатках стягивают с него брюки и белье, проходятся по обнаженной и оказавшейся странно чувствительной коже, и в следующую секунду слышится звук расстегивающейся молнии. И Какаши позорно, против воли прогибается, когда чувствует, что твердый член упирается ему в зад. Трахнуть Тензо всегда казалось кощунством. Преступлением. Табу. Но если трахать будут его самого… Руки Тензо мягко ложатся на его талию, раздвигают ягодицы. Приставленная ко входу головка оказывается скользкой от выделившейся смазки и очень горячей. – Простите меня, семпай. Какаши молчит. Он точно знает, что сейчас чувствует Тензо – непреодолимое желание оказаться в чужом теле, и от этого ведет его самого. Тихо и смиренно простонав, он чуть поддается назад, в знак того, что прощает. Смазки много, но все равно недостаточно, и в какой-то момент проникновение становится болезненным для Какаши и, по-видимому, трудным для самого Тензо, он медлит, снова и снова высовывает член и вставляет обратно, чуть больше, чем в предыдущий раз, пока Хатаке покорно ждет, когда тот окажется в его заднице целиком. И когда это, наконец, происходит, оба стонут в голос. Тензо прижимается так плотно, что Какаши чувствует напряжение его мускулов и понимает, насколько сильно тот его хочет. – Двигайся, – переведя дыхание, хрипло приказывает он. Из медленных и плавных, движения Тензо превращаются в жесткие и быстрые. Боль уходит не сразу, но когда все же удается расслабиться, она превращается в легкое неудобство. Почти незаметное. Член понемногу, но твердеет и уже упирается в холодную металлическую дверцу шкафчика. Но стоит только Какаши обхватить себя рукой, как над ухом Тензо глухо стонет и с усилием несколько раз вбивается в его расслабленное тело. Кишку изнутри опаляет горячим, и осознание того, что это такое, заставляет яйца напрячься. Как назло, Какаши чувствует настоящее возбуждение именно сейчас, когда все уже позади. – Семпай, – задыхаясь шепчет Тензо. Он осторожно вынимает член, и из раскрытой дырки тут же вытекает сперма, скатываясь между бедер теплыми тягучими струйками. Неловкость – вот что повисает в спертом, пропахшем потом и сексом воздухе. – Семпай, я… – в голосе Тензо слышится раскаянье, и Какаши понимает, что он ни за что не догадается просто уйти. Хатаке вздыхает и тянется к лежащему на полу рюкзаку. Он вытирается грязной безрукавкой, отчетливо чувствуя на себе прожигающий взгляд. А еще у него по-прежнему стоит, и он не знает, что с этим делать. И затем его снова – уже в который раз – разворачивают и вжимают в стройный ряд личных шкафчиков. Но теперь Тензо опускается перед ним на колени и берет в рот. Какаши выпускает из рук безрукавку и издает протяжный стон, причем, от изумления. Тем не менее, скорее, приятного. Тензо сосет старательно и глубоко, от его уверенных и умелых движений кровь ударяет в виски, и Хатаке от удовольствия запускает пальцы в густые каштановые волосы. По конец он перехватывает инициативу, уже сам двигает бедрами, грубо трахая подставленную глотку. Оргазм накатывает на него волнами, Какаши кончает долго, не позволяя при этом любовнику отстраниться. Тот послушно терпит и сглатывает все до капли. Снимает языком с головки остатки спермы и лишь затем выпускает член изо рта. Облизывает влажные распухшие губы. – Семпай… – начинает он, поднимаясь с колен. Какаши уже тошнит от этого слова и сейчас он уж точно не намерен выяснять отношения. Поэтому он равнодушно отстраняется и возвращает на место свою маску. Неспешно натягивает спущенные брюки. – Я люблю вас, – упрямо повторяет Тензо. Не желая глядеть на него, Хатаке снимает с крючка водолазку, и долго мнет ее в руках. – Я не верю в любовь между двумя мужиками, – отрезает он. Тензо застывает подобно статуе. И по-прежнему – черт возьми! – не собирается уходить. В голове у Какаши шумно и пусто, он не может заставить себя подумать о чем–либо вообще, не то что о конкретно случившемся. – Семпай… – Больше нет. – Какаши раздраженно обрывает его. – Я уже не в АНБУ, так что прекрати меня так называть. И вряд ли мы когда–нибудь еще с тобой увидимся, так что забудь о том, что только что произошло. И с каким-то отчаянным остервенением натягивает мятую водолазку. – Я буду рад, если действительно никогда не увижусь с вами впредь, – нарушая тишину, спокойно проговаривает Тензо. Теперь приходит очередь Какаши замирать. Потому что эти слова больно ранят. И он жалеет, что сорвался, ведь на самом деле злится не на него, а сам на себя. За то, что это все-таки произошло. Именно сейчас, за считаные минуты до собственной отставки. После стольких лет, в течение которых ему удавалось избегать близости. – Тензо, – зовет Хатаке. Он хочет все объяснить. Но скрипящая тяжелая дверь с лязгом захлопывается, и тогда Какаши дает себе зарок, что если им суждено встретиться еще раз, все будет по-другому.