Под дождем

Угрюмый, как туча, расшагивающий под проливным дождем без зонта и промокший до нитки, он походил на роль угрозы местных жителей больше, чем непогода, воцарившаяся в городе посреди бела дня. Редкие прохожие охотно подставлялись дождю, лишь бы вовремя посторониться, не задев своим зонтом это воплощенное, разгуливающее по улицам зло. Мало того, что характер у Гриммджо по жизни не подарок. Так ведь еще и на работе — сущий ад. Впрочем, чему тут удивляться. Преподавать — это вам не пирожки стряпать. Преподавательство — это неблагодарный труд. Необходимость вкладывать знания. Необходимость вдалбливать знания. Необходимость вдалбливать. Вдалбливать... Вот она, тонкая грань. Как просто ее перейти, когда в безликом потоке вчерашней школоты попадается один, всего один непроходимый рыжий тупица, способный своей эпической тупостью затмить всех студентов. Гриммджо считал своим священным долгом довести недостойного затупка до ручки. Ну, или хотя бы до отчисления, но любыми мерами. Будь то внеплановый семинар, публичный разбор сочинений а-ля "А теперь послушаем, что за чушь изволили-с написать Куросаки сегодня" и прочие мероприятия. Можно подумать, что на месте рыжего мог оказаться кто угодно другой, подходящий на роль козла опущения, но Гриммджо пока еще отдавал себе отчет в том, что гнев, вызванный конкретно этим, с позволения сказать, человеком, был полностью из разряда праведного. Что поделать, если место ему было пригрето задолго до того, как Гриммджо прошел собеседование на должность преподавателя философии. — Мя! — жалобно пискнул куст, извлекая Гриммджо из порочного круга гневных дум и планирования мести. Не сказать, что он когда-нибудь любил хоть каких-нибудь животных и был человеком хоть сколько-нибудь сердечным, но почему-то именно этот крик о помощи именно в этот день был им услышан. — Чего разоралась, козявка? — присел он на корточки и протянул руку. Маленький нахохлившийся комок не сбежал, но и не выказал должного доверия. Только на всякий случай принюхался и ткнулся влажным холодным носом в пальцы. — Ну хули ждешь? Айда ко мне, — с этими ласковыми словами он таки ухватил потерявшего бдительность бздюна за шкирку и выволок под дождь. Чтобы хоть как-то защитить его от непогоды, пришлось сильно постараться — Гриммджо и сам промок до самых подштанников. — Жрать хочешь? — продолжал он допрос, кутая малютку в рукава. Котенок, не понимая ни слова, игрался с пуговицами его рубашки. — Ого-о, какой славный! — подскочила к нему обезумевшая прохожая и как начала крутиться перед ним, силясь разглядеть усатого сорванца, что Гриммджо слегка опешил. Не любил он такое... — Какой хорошенький! И промок, бедненький... Ой как не любил. По крайней мере, этой девице хватало ума не вторгаться в его личное пространство окончательно или лапать перепуганное ее криками животное. — Дяденька, ну как же так! — жалобно вопрошала она, игнорируя его немое презрение. — Он совсем продрог! И ему так страшно. И вот тут у Гриммджо сорвало башню. Точнее, не тут, а конкретно на "дяденьке". — На себя посмотри! — заорал он, стараясь заглянуть в лицо, скрытое широким капюшоном. — Я бы тоже обосрался на его месте! Ты всегда лезешь под руку со своими дебильными советами к незнакомцам? Девушка вздрогнула, словно ужаленная. Из-под капюшона показался красный нос и кончики пушистых ресниц с каплями влаги. Наверняка, от дождя. Не хватало ему еще плаксы на свою голову! — Н-нет, — неуверенно произнесла она, — Вы просто... Я просто... хотела. Помочь. Она уронила голову и задрожала. Протянутая рука изо всех сил удерживала что-то на весу, и только сейчас Гриммджо понял, что это зонт. То-то он и думал, что стало значительно суше. Котенок, первым почувствовавший перемены, уже умывал мордочку и, оживший, согретый теплом, копошился в его объятьях. — Считай, что помогла, — сказал он напоследок, перед тем как пойти своей дорогой. Но стоило сделать шаг в сторону, как дождь начал поливать снова. Быть под защитой зонта этой сумасшедшей и при этом держаться от нее на расстоянии не представлялось возможным. И чтобы подумать над этим, пришлось вернуться и даже извиниться: — Ну не плачь, блин! — выпалил он, но не добился нужного эффекта. — Не реви! — попробовал он еще раз, уже построже. Девушка подняла головку и до того резко, что капюшон слетел и обнажил под собой волнистые рыжие волосы, укрывшие плечи, подобно шарфу. Даже заплаканным это лицо можно было назвать очаровательным. Утерев слезы свободной рукой, она улыбнулась ему: — В дождь слез не видно. — Если бы, — усмехнулся Гриммджо. — Стоял бы я тут перед тобой, будь их не видно? — ловко пускал он пыль в глаза своей невольной спутнице. — И правда, — посмеивалась Орихиме, размазывая по лицу последнюю слезинку. — С чего бы Вам со мной возиться. Я же правда ничего такого! Когда подошла и сказала! — запинаясь, тараторила она, не зная, как замять изначальную неловкость и непонимание, возникшие между ними. — Животных любишь? — прервал ее Гриммджо. — Конечно! — горячо выпалила Орихиме, привстав на цыпочках, — А Вы? — Терпеть ненавижу, — Гриммджо произнес это так, что не оставалось никаких сомнений в том, что он не шутит. — Как же так? Неясно, что именно она имела в виду: как он смел не любить братьев ихних меньших или загадочные обстоятельства, при которых он проявлял сочувствие и заботу к одному из таких братьев. В любом случае, все эти разговоры не стоили и выеденного яйца, и уж тем более его времени. Гриммджо мучительно соображал, как бы начать двигаться в сторону дома и не потерять поддержку с воздуха в виде зонта. — Слушай, — обратился он к девушке, которую, по ходу, не смущали вопросы, остающиеся без ответа. — Где тут ближайший зоомагазин? Я в душе не ебу, чем кормить эту тварь. Орихиме удивленно подняла бровки. Хотела, видно, что-то ему пояснить за кормление котят, но в итоге стушевалась и начала сверяться с приложениями, чтобы проводить незадачливого гражданина к ближайшему магазину. А потом и вовсе забурилась в интернет, чтобы, видимо, заполнить пробелы в знаниях. И Гриммджо с облегчением не участвовал во всем этом, а лишь волочился чуть поодаль, под зонтом, молча. Когда они достигли пункта назначения, им оказалась булочная. И тут Гриммджо почти что спалился: — Нельзя ему булки жрать, женщина! — перекрикивал он весело приветствующие их колокольчики над дверью. — Это не ему! — тут же оправдалась девушка. Ну заебись! — думал Гриммджо, — Еще и по всем ее магазинчикам, парикмахерским и салонам заскочим по дороге! Черт меня дернул с ней связаться! К счастью, следующий пункт их посещения был именно зоомагазином. Дотошно расспросив продавца, Иноуэ выбрала лучший кошачий корм из всего, что имелся на прилавках (Тц, взял бы первое, что попалось под руку) и даже пару игрушек прихватила, и какой-то здоровенный лоток, о необходимости в котором Гриммджо как-то подзабыл (Газетки постелил бы, делов-то). Отлично, — прикидывал он, пока девушка расплачивалась за покупки, — Даже ничего придумывать не надо. Это добро не допереть без ее помощи. И все же, чтобы хоть как-то сгладить ситуацию, он спросил уже на улице, когда смолк шум от проезжающих мимо машин: — Зачем ты это делаешь? Иноуэ не сразу поняла, о чем идет речь. Возможно, этот дремлющий теплый комочек стал ее заботой с первого взгляда. И если бы он так не уцепился за него, без видимых на то причин, они бы расстались в самом начале, и ничего не изменилось бы в его планах на вечер. Даже сейчас еще есть шанс все исправить. — Возможно, хочу загладить вину, — заговорила Иноуэ. — А возможно, мне просто не все равно. А еще возможно, что ты обыкновенная безумная женщина, которую хлебом не корми, а дай повод влипнуть в какую-то передрягу, — подумал Гриммджо. Но вслух сказал лишь следующее: — Если это так, то забирай его, — он остановился, подчеркивая важность своих слов, и зонтик ударил его по затылку. Девушка ойкнула и обернулась. — Потому что мне все равно, что с ним будет. Я не собирался тащить его к себе, мне и без того забот хватает. — Зачем Вы обманываете? — без раздумий возразила она, посмотрев в его глаза так серьезно и строго, как никогда до этого. — Я же знаю, что Вы не такой человек, каким хотите казаться. Она знает, ой, держите! Проведя вместе каких-то вшивых два часа, она решила, что знает его. Вот провидица нашлась. Не любил Гриммджо такое. Смерив ее взглядом, он выдал как можно жестче, чтоб наверняка задеть и прогнать: — Я думал, ты просто глупышка, а оказалось и вовсе — дура. — Я тоже думала, что Вы не такой, — стараясь не обращать внимание на обидные слова, горячо тараторила она в ответ. — Так, — она показала на котенка, крепко прижатого в пылу спора к широкой груди. — Так поступают хорошие люди. — Значит, к черту, — Гриммджо собирался разжать руки и даровать божьей твари свободу. Но девушка очень быстро сообразила, что к чему, и не придумала ничего лучше кроме как сомкнуть руки кольцом вокруг него, не дав совершить ошибку. — Нет! — крикнула она, но ее крик утонул в ткани его рубашки. Она подняла взгляд и, сдерживая слезы обиды, заставляла себя говорить, глядя в глаза незнакомцу: — Вы же чувствуете! Нет? Так почувствуйте! Он такой же, как мы. Ему страшно, его сердце может остановиться от страха, и если с ним что-то случиться. Он может пропасть, погибнуть... — она перевела дух и собиралась сказать еще что-то. Гриммджо отчего-то не смел ей в этом помешать. — Вы не сможете жить без мысли о том, на что обрекли это создание сегодня. — Я не смогу жить только с пулей в башке, — сухо возразил Гриммджо, стараясь смотреть в сторону, а не в эти пронзительно честные, отчаянно ясные глаза. — Если все это правда, — продолжала она, пропуская его последние слова мимо ушей. — То лучше бы Вы и правда прошли мимо, закрыли свое сердце и жили как прежде — той показной ложью и презрением, которой так упиваетесь сейчас. — Тьфутыть! — сплюнул Гриммджо. — Ну и словечки пошли! Слушай, почеши мне нос. Орихиме, широко раскрыв глаза от удивления, даже не сразу нашлась с ответом. И на этот раз не таким уж высокопарным: — Вам надо, Вы и чешите! — Да я б с радостью, но я в плену какой-то сумасшедшей. Кстати, — он повел плечом, которое затекло от неподвижности. — У тебя телефон звонит. Он чувствовал это, потому что сумка повисла и терлась о его колено. Что-то внутри нее неистово вибрировало. Орихиме занервничала, разрываясь между звонком и своим пленником. Уж неясно, кто там ей названивал, но в итоге, разглядев в глазах Гриммджо какую-то мизерную каплю надежды, она таки расцепила руки и отвернулась, чтобы ответить. — Ну наконец-то, — пробубнил Гриммджо, воровато озираясь на прохожих, которые стали свидетелями этой идиотской сцены. Котенок все еще сидел у него на руках и сонно поглядывал на небо, затянутое тучами. Дождь прекратился, но они этого не заметили. Почему он остался? Почему он ждал, когда девушка наговорится? Зачем ему оно надо? После того, что он вытерпел и, возможно, вытерпит, если не слиняет как можно скорее. Даже эта малявка, небось, понимала больше, потому что ни разу не оглянулась, не проверила, тут ли он, и даже сбросив трубку, подошла к нему с улыбкой и не ткнула в тот факт, что он остался. — Твой хахаль что ли звонил? — предположил Гриммджо. Судя по тому, как девица замялась, так оно и было. Впрочем, чему тут удивляться? Что нынче красавицы в цене? А она красавица, это даже глупо отрицать. Красавица, в чьих объятьях он пробыл так долго, как не каждому хахалю приснится. Гриммджо вздохнул с пониманием и спросил более мягко: — И что, он такой же? — он не знал, как показать, не прибегнув к помощи рук. Пришлось тряхнуть головой в бок, намекая на ветер в голове. — Точно! Такой же, — закивала Орихиме. — Такой же рыжий! Гриммджо даже улыбнулся, эта информация была определенно важнее, чем та, которую он хотел получить. Одно только не давало покоя... Хотя впрочем, ну рыжий, и что? Мало ли рыжих по всей Карахуре. — Как звать рыжего? — спросил он прямо. Излишне прямо, поскольку Иноуэ впервые посмотрела на него с опаской. Возможно, всю жизнь мальчишки били друг другу морды за нее, и тут снова запахло жаренным. — Да не боись, я твоего пацана не обижу, — произнес он, скалясь. — Я вообще добрый, ты же сама сказала. — Я сказала, что Вы не злой, — запинаясь, произнесла Орихиме, наклоняясь за уроненным зонтом. Чудом его не снесло прочь, пока они стояли, обнявшись. — А может... Запутали Вы меня, мистер... э. Повисла пауза. — Как Вас зовут? — робко поинтересовалась Иноуэ. Вот уж действительно странно, он почти дознался до имени ее парня, но свое так и не выдал. Впрочем, и сейчас мог бы молчать, как партизан, но что-то не хотелось. — Гриммджо. — Мистер Гриммджо? — улыбнулась девушка. — Мистер не злой, — стараясь не раздражаться, поправил он ее. Этого топорного официоза ему хватало и на работе! — Или просто Гриммджо. — О-о, а я Иноуэ. Иноуэ Орихиме, — девушка протянула ему руку для пожатия. Они оба слегка смутились, этот жест выглядел как шаг назад после жарких объятий под дождем. Пришлось поскорее менять тему. — Мне пришлось отменить встречу, — Иноуэ хлопотливо собирала сумки и складывала зонт. — Чтобы он не дай бог не увидел нас вместе. — Переживет твой рыжий, — Гриммджо довольно ухмылялся за ее спиной. — Вообще-то, не факт, — задумалась Орихиме. — Сегодня его опять завалили на парах. А ведь я так старалась ему помочь, мы вместе писали этот доклад по Ницше, но... Гриммджо словно пронзило стрелой. Пара выражений из доклада, зачитанных им сегодня в аудитории, были действительно достойны руки Иноуэ. И сейчас, в свете этого соответствия, даже не казались такими уж безумными и бестолковыми, как раньше. — Какой-то беспомощный у тебя хахаль, — пробубнил Гриммджо в сторону. — И совершенно без таланта к философии, вот что я скажу. — Откуда Вам знать! — стрельнула глазками Орихиме и решительно надула губки. — Он у меня такой умница, так старается! А ведь давно мог бы работать, как его отец. А вместо этого, значит, треплет нервы преподавателям. Не тот это случай, когда хочется пожалеть человека, но вера в него определенно способна растопить лед хотя бы на время. — Все у тебя какие-то хорошие, — подвел итог Гриммджо. — Все-все, — согласилась Иноуэ. — В каждом найдется хоть что-то хорошее, — подмигнула она и, повиснув на его локте, почесала котеночку за ушком. Все случилось само собой. Они, не сговариваясь, донесли котенка со всем прилагающимся к нему хозяйством до дома Орихиме. Потому что так было... правильнее. И более удачный для него исход трудно было себе вообразить. Один только момент расставания казался неправильным, тягостным и гнетущим. Руки словно (или даже вполне буквально) одеревенели и не желали отпускать пригревшуюся малютку. Рубашка, теперь уже без одной пуговицы, все еще липла к телу и в ней не хотелось выходить на вечернюю прохладу. Ставший привычным запах сдобы дополняли нотки завиравшегося чая на кухне. Нужно было лишь найти нужные слова, но даже ему, кто не лезет за словом в карман, это никак не удавалось. К счастью, Орихиме была и хозяйственной, и гостеприимной, и внимательной, и по-настоящему доброй. — Заходите, ну что Вы, в самом деле, — позвала она его, — Попьем чаю. Не пропадать же булочкам! В итоге, правда, чай пил только он. А Иноуэ старательно гладила его рубашку, затем и пуговицу пришила. Розовую, на секундочку, потому что пуговиц в цвет не нашлось. Но лучше уж с ней, чем без нее... — А что твой рыжий? — спросил он, не глядя на нее. Да и Иноуэ охотно прятала глаза в своей работе, поскольку Гриммджо наотрез отказался прикрыться и сидел голым по пояс. — Позвал в кино, — задумчиво и как-то безрадостно произнесла Иноуэ. Словно не до конца решила, стоит ли соглашаться. — Если хотите, пойдемте с нами. Уж не послышалась ли ему эта странная нотка надежды в ее голоске, не ясно. И лучше бы, наверное, в этом не разбираться. — Ну уж нет, извиняйте, — нервно хохотнул он, представляя, как Куросаки взорвется, увидев его рядом с его женщиной. И вообще, увидев. Ради этого, пожалуй, стоило согласиться, но теперь это дело касалось не только их с Ичиго, но и еще кое-кого, кого не хотелось мешать с этой грязью. Пускай их разборки останутся на уровне учебных моментов. Пока что... Он не решил еще, до каких пор. — Ты там что, узоры вышиваешь? — сбил он нездорово ровную беседу более привычной себе резкостью. — Чай остыл! — Бегу, бегу-у. Котенок забился в теплый угол и дремал, не спеша драть мебель и карабкаться по шторам. Гриммджо пришлось расплатиться за свой отказ составить рыжим компанию, ведь он битый час выбирал вместе с девушкой, в чем ей пойти в кино. Ледяной чай из ее кружки он допил без разрешения, и даже успел попросить добавки. Он запоминал каждую мелочь: рисунок обоев, посуду, любовно составленные на столешнице цветастые чашки, запоминал объятья под дождем, да и вряд ли когда-нибудь их забыл бы, даже если бы захотел. Дурацкая, с вишенками, пуговица на следующий день смешила всех, кроме Куросаки Ичиго.