Одно крыло

Так раскинули кости высшие силы — у каждой души в этой галактике есть крылья. Самые разные: пестрые ажурные крылья тропических бабочек и мерцающие большими чешуйками крылья стрекоз; совсем крохотные, полупрозрачные, покрытые желтым цыплячьим пухом или огромные, с крепкими стальными перьями; причудливого окраса и совсем невзрачные. Тысячи цветов, миллионы оттенков и сотни форм — общее между ними только одно: все они нарисованы на спинах разумных — своих владельцев и носителей. Какие-то — тонкими, едва заметными, невесомыми штрихами, какие-то, наоборот, широкими уверенными мазками и четкими линиями. Очень редко случается, что крылья могут развиться и оторваться от спины, обретая призрачную материальность, расправить перья или чешуйки и развернуться во всю ширь. Бывает, что при сильном всплеске эмоций, казалось бы, застывший навечно чернильный рисунок оживает, расправляет многоцветные перышки, трепещет. Любые сильные эмоции, от радости до гнева, практически мгновенно отражаются на крыльях, и те могут порадовать многоцветным сиянием или полной сменой цвета — в зависимости от переполняющих чувств. Но, в общем-то, основным предназначением этих крыльев никогда не был полет, для них не предполагалось какое-либо материальное применение. Истина затерялась где-то в веках, но поговаривают, что эти самые крылья отражают душу и ее цвет, сияние, чтобы это не значило. Может, врут, но люди упрямо верят — именно по этому сиянию можно узнать свою истинную половинку, когда ее встретишь. Красивая-красивая сказка. Для грезящих романтикой девиц и таких же юнцов. Разве остались еще те, кто способен разглядеть вот этот свет души? Генерал Хакс, еще задолго до того момента, как стал генералом, считал, что выставлять свои эмоции напоказ — неприлично, постыдно, глупо. И вообще, дать противнику себя прочитать — значит оказаться в проигрышной ситуации. И потому он прикладывает максимум усилий, чтобы управлять не только внешним проявлением эмоций, но и крыльями, которые так и норовят оторваться от спины и обрести псевдоплоть, раскрыться во всю ширь, демонстрируя крепкие длинные перья с необычно яркой рыжей опушкой и такого же цвета каймой. Хакс, конечно же, не верит в весь этот бред про родственные души и в романтизированный образ крыльев. Единственная любовь Хакса — это его работа, и он ей собирается быть верен больше, чем какой-либо женщине. Так он думает, пока не встречает Кайло Рена — ученика Верховного лидера Сноука и магистра Рыцарей Рен. Справедливости ради, Рен — не женщина, он неуравновешенный недоситх, для которого слово «контроль» — это непонятное ругательство, не иначе как из языка хаттов. Серьезно, Рен не умеет сдерживать свой гнев даже в малейшей степени, не говоря уже о том, чтобы воздержаться от разрушений во время своих вспышек ярости. Но интересует Хакса далеко не вопрос нестабильности магистра и её причин — пожалуй, это не та тема, в которую стоило бы лезть, тем более вот так, с наскока. Нет, генерал задается вопросом, почему ни разу во время всех этих срывов у Рена не проявились, даже на полпера, крылья. Как он этого добился? Ведь даже самые маленькие крылышки — и те проходят сквозь одежду, распрямляясь во время таких вот вспышек. Но не у Рена. Почему? В особенность или избранность магистра Хакс не верит, как и в то, что тут может быть причастна Сила. Рен не выглядит тем, кто мог бы продумать такие мелочи. Любопытство — это такая забавная штука, оно может грызть постоянно, без перерывов на обед и завтрак, потом ненадолго отступить, сделав вид, что исчерпало себя, а затем накинуться с новой силой. Свое любопытство Хакс держит в узде — ну, то есть, он так думает. Он не стремится с Реном сойтись или — упаси высшие силы — подружиться. Совершенно, абсолютно точно — нет. Но так уж получается, что они становятся терпимей друг к другу, количество ссор уменьшается, хоть и не сходит на нет, но и это уже небывалый прогресс. Они даже прекращают разговаривать друг с другом сквозь зубы, признавая необходимость сотрудничества. Это ни в коем случае не похоже на дружбу! Хотя иногда, изредка, кто-то из них об этом забывает. К счастью, у них всегда есть Верховный лидер, чтобы напомнить о том, что вообще-то они соперники, и их основная задача — выслужиться перед ним. Это похоже на ублюдочную карусель — когда их отношения швыряет между ненавистью и почти дружбой и обратно. Хакса бесит, что Рен не может быть в себе более уверен, что ему обязательно надо пойти спросить совета хоть у Сноука, хоть у шлема Вейдера. Эта идиотская несамостоятельность и вечный поиск одобрения доводят все до абсурда: променять сведения из дроида на какую-то бабу, толку от которой ни на кредит. Одни неприятности. Хакс тайно злорадствует, когда мусорщица все же сбегает. Сила там виновата или нет, но Рен мог бы быть более прагматичным и в конце концов прекратить бегать к голограмме Верховного лидера за готовыми решениями. Кайло с ним, естественно, не согласен, но Хаксу плевать — все и так уже летит к чертям, чтоб цапаться еще и по поводу уместности и правильности собственного мнения. «Старкиллер» рушится, корчится в агонии и собирается забрать их всех с собой. Хакс почти теряет самообладание от того, что не может все проконтролировать и исправить, его разбирает ярость, но он нечеловеческими усилиями держит себя в руках. Наверное, стоило бы сорваться и хоть раз позволить себе выместить гнев на других. Но следовать примеру Рена — отвратительно. Да и самого Рена надо спасать из болота, в которое тот умудрился вляпаться. Хакс не хочет думать о том, пошел бы он за магистром, если бы не приказ. Они не друзья, скорее даже наоборот, хотя ненависти и нет. Нездоровое соперничество, грозящее вот-вот перейти в непонятно какую плоскость — в этом все они. Генерал не знает, смог бы он получать такое же удовольствие от своей работы, если бы Рена не стало. И не знает, оставят ли ему жизнь вообще. Рен обнаруживается по сигналу вшитого в пояс маячка в лесу неподалеку от новообразовавшейся расщелины, с перекошенным от боли и гнева подпаленным лицом и в разодранной одежде. Снег заливает кровь из левого бока, и забрать этого идиота на шаттл для оказания медицинской помощи требуется как можно быстрее, но он еще и смеет артачиться! Хакс надеется на то, что ему зачтется спасение этого упрямого барана. Поэтому он и подавляет жгучее желание вырубить магистра или оттащить его за шкирку, нисколько не заботясь о том, ранен тот или нет, и возможно ли такое в принципе — Рен же не пушинка. К счастью, шаттл близко, и добраться до «Финализатора» — не такая уж и проблема, но вот когда именно они прибудут… Рену нужно срочно обработать раны, и заниматься этим придется Хаксу — больше просто некому. К счастью, бакта-пластыри в медотсеке имеются, как и обеззараживающие спреи. Рен, к сожалению, в сознании и явно заинтересован в том, чтобы всячески мешать Хаксу, а еще лучше, сдохнуть. Он бормочет что-то про отца и про ту мусорщицу Рей, которой удалось взять верх в поединке с Реном. Хакс хмыкает: велико достижение — победить раненого, пусть даже тот и пытается держаться, будто бы может все стерпеть. — Рен, заткнитесь уже и дайте мне обработать ваши раны, потом будете доказывать, какой вы герой, не заляпывая все вокруг собственной кровью. Кайло смотрит на генерала так, словно взглядом можно убить. Но все же затыкается и мешать прекращает. Застывает статуей, уставившись в одну точку, пока с него срезают прилипшую оплавленную одежду. Он не издает ни звука, когда Хакс извлекает, не скрывая отвращения, окровавленные куски ткани из раны на боку. Чуть вздрагивает, только когда пальцы генерала касаются спины, словно невзначай проводя по серым, словно покрытым пылью, мертвым линиям крыльев. Хакс ничего не говорит, да и не нужны слова. Душа Рена не мертва, но кто-то очень постарался, чтобы ни одно перышко не вырвалось за пределы рисунка, не обрело формы и цвета. Хакс читал когда-то о методах усмирения своих чувств у джедаев, но не представлял, что когда-нибудь увидит последствия. Интересно, могут ли ноги неуравновешенности магистра расти из этого, или все-таки нет? Все оставшееся время полета до «Финализатора» проходит в молчании, правда, по прибытии Рен все же пытается избавиться от общества медиков и Хакса, уйдя к себе, но ничего у него не выходит. Раз уж Верховный лидер просил доставить к нему Рена, то Хакс доставит его в здоровом виде. И если для этого Кайло придется вырубить и лично засунуть в бакту, то Хакс так и сделает. К счастью, магистру даже угрожать не приходится — он все понимает сам. А может, он прочитал мысли, и послушно, покорно даже, идет, куда сказали. Расчетное время прибытия по указанным Верховным лидером координатам составляет около пятидесяти семи часов, так что подлатать Рена успеют. Расчет Хакса не подводит, и к личной аудиенции у Сноука Рен если и не готов морально, то физически пребывает в относительном порядке. И кажется, Верховного лидера интересует провал исключительно магистра, даже разрушение «Старкиллера» возлагается чуть ли не целиком на совесть Кайло. Впрочем, если генерал и имеет, что сказать против, то молчит — спорить со злым ситхом себе дороже. Тем более, что ему попадает тоже, и поручениями-приказами заваливают по самую макушку, не слишком тонко намекнув, что отныне за ним пристально следят. Рена же Сноук забирает — завершить обучение. К немалому удивлению не только Хакса, но и остального офицерского состава «Финализатора», возвращается магистр Рен быстро — всего месяц спустя. В неизменном шлеме, в окружении Рыцарей и на привычном «Ипсилоне». Небрежно здоровается со встречающими обезличенным вокодером голосом и сообщает, что займет отведенную ему каюту. Рыцари, очевидно, требуются только для сопровождения, поскольку после доставки магистра улетают. На первый взгляд кажется, что в Рене нечего не изменилось, но каким-то шестым, может, даже седьмым чувством Хакс ощущает, что с магистром что-то не то. Однако ему так и не удается уловить, что же поменялось — не в поведении магистра, а в нем самом. Появилась спешка? Кайло и раньше не отличался терпением. Некая нервозность? Ну так, логично же, что Сноук своему ученику устроил разнос и теперь наблюдает за результатами. Рен ведет себя отстранено. Сводит контакты к минимуму, закутывается, кажется, в еще большее количество тряпок, не снимает свой шлем. Возможно, думает Хакс, психика ситха еще больше пошла вразнос, видно, как у Рена дергается правая рука, словно от конвульсий, но скорее — от желания сжать силовой захват на чьем-то горле. Немного позже генерал поймет — он ошибался. Рен не хочет никого убить — из персонала, так точно — скорее, продолжить славную традицию линии Бейна. Хакс продолжает наблюдать за тем, с каким отчаянным рвением Рен участвует в выслеживании Сопротивления. Глупо и ошибочно было бы думать, что Первый Орден ставил только на мощь «Старкиллера». Новая Республика лишилась флота, а у Ордена остаются силы собственного. И именно военное превосходство — причина того, что повстанцы прячутся, как крысы — им нечего противопоставить, кроме горстки старых кораблей да пары джедаев, из которых полноценный- только один, а вторая — мусорщица с планеты мусорщиков. Но, отдавая им должное, играть в прятки эти вредители умеют превосходно. И эти игры в салочки выводят и так не слишком спокойного Рена из себя. Но, что удивительно, ситх не срывается на технике и персонале, а спешит уйти или к себе, или в тренировочный зал. Однажды Хакс узнает, почему. То, что лицо Кайло пересекает шрам, для генерала не новость. Но шрам к увиденному не имеет никакого отношения. Сидящего на матах в тренировочном зале Рена скручивают судороги боли, которые он терпит, не замечая ни генерала, ни собственной прокушенной губы, ни того, что пальцы пропороли обшивку его насеста. Асимметричное лицо перекошено от боли, в правом глазу полопались капилляры, и кровь течет вперемешку со слезами. Лицо магистра кажется рассеченным надвое. Это выглядит жутко, и которая сторона страшнее — залитая кровавыми слезами правая, или мертвенно-белая левая, сказать невозможно. Но Хакс не испытывает отвращения. Только недоумение и тень любопытства — что с Реном происходит? Рен содрогается — вероятно, от новой волны боли, и Хакс шагает вперед, к нему. Одновременно раздаются жутко неприятный треск и такой звук, будто бы что-то лопнуло, и Кайло замечает генерала. Лицо магистра перекашивает от эмоций, и Хакс затрудняется расшифровать, от каких именно. — Убир-райтесь! — глаза Рена в таком освещении почему-то кажутся желтоватыми. — Пр-роваливайте, Хакс! — рявкает магистр, но в конце голос его переходит в хрип. Вообще-то это предупреждение. Но Хакс не понимает… и ничего не успевает ответить, подходя еще ближе. Звук, напоминающий, будто что-то рвут, повторяется, и волна агрессивной энергии сбивает генерала с ног, протащив по полу. Хакс ненадолго теряет сознание, ударившись затылком. Последнее что он успевает заметить, глядя на Рена — это смазанный черный росчерк крыла. А потом свет меркнет. В себя Хакс приходит от похлопываний по щекам и едва слышного хриплого шепота, настойчиво зовущего его по имени. Рен. Глаза удается открыть с первого раза, а вот разогнать туман и цветные пятна перед ними — только проморгавшись. Сверху нависает обеспокоенное лицо Кайло, все такое же мертвенно-бледное и с засохшими дорожками кровавых слез на правой половине. Холодные пальцы, касающиеся висков генерала, тоже принадлежат Рену, а сам Хакс, очевидно, лежит головой на его коленях. Это неожиданно. — Чт… вы, — пальцы магистра ложатся на губы, призывая молчать. — Я говорил вам уйти, — тихо начинает Рен, — вы меня не послушали, так что лежите теперь и ждите, пока я вас долечу… мне нелегко это дается. Хакс вынужден заткнуться, а любопытство принимается за него с новой силой — с чего бы Рену его лечить, что вообще произошло? Ответы рядом — только руку протяни, но в то же время так невыносимо далеко. Хакс не знает, осталось ли от связывавшей их с Реном симпатии хоть что-то, имела ли она вообще место быть. А если и да — то имеет ли она хоть какое-то значение? По внутреннему хронометру генерала, Кайло требуется еще минут пятнадцать, прежде чем он устало выдыхает и позволяет своим рукам безвольно упасть. — Почему вы не помогли себе, Рен? Раз уж можете лечить… — Хакс осекается. Глаза у Кайло больные, как у умирающего животного, даже хуже — ведь Рен не зверь. Желтоватые мутные радужки и взгляд, устремленный сквозь Хакса. Не видящий его. Магистр слабо дергает уголком губ в горьковатой, грубой пародии на усмешку. — Я не могу помочь себе. Никто не может, по правде говоря. Иронично, да? Генерал не видит ни единого повода для иронии, но, похоже, его ответа и не требуется. — Я получил то, что хотел, генерал. Но знаете, надо четче формулировать свои желания, — смешок магистра похож на битое стекло — теперь мои крылья со мной. Одно, во всяком случае. Рен кивает куда-то в сторону, и Хакс рискует чуть приподняться, не без помощи, чтобы понять наконец, о чем речь. Лучше бы он этого не делал. И не видел. Огромное черное крыло лежит, распластавшись по полу. Вернее, то, что должно быть им. В ворохе истрепанных перьев белеет — генерал почти уверен в этом — лучевая кость, виднеются где кожа, а где и остатки мышц. Сами перья кажутся частично побывавшими в смоле и потом в пыли, а частично — ободранными, будто бы кто-то пытался прочесать их частым металлическим гребнем. А еще крыло действительно одно — Хакс не обнаруживает и намека на второе, ведь даже будь оно сложено, такую махину Рен бы не спрятал. — Что… почему?.. — впервые Хакс не может внятно сформулировать мысль, просто не понимая, как такое возможно. Самообладание грозит вот-вот отказать. Отражение души, разлагающееся заживо — абсурд! Однако… Рен, впрочем, вопрос генерала понимает, в этот раз искореженная болью ухмылка кажется куда отчетливее, а из лопнувшей губы начинает течь кровь. Только вот похоже, что магистр этой болью наслаждается, едва ли не упивается, но горечь его неподдельна. Кайло смотрит на Хакса, продолжая поддерживать его за плечи, хотя пересесть тот может уже и сам, вовсе не ощущая головокружения или тошноты. — Вы же знаете, Хакс, что крылья ассоциируют с душой как её физическое отражение, — желтизна в глазах Кайло становится отчетливее, и он отводит взгляд, принимаясь разглядывать стену. — Как оказалось, не такой уж это и миф. — И ваша душа? — Хакс не хочет знать ответа, не желает. Но он видел крыло Рена. Он уже знает. — Учитель Сноук… решил преподать мне урок. По-ситхски жестокий и изощренный. Он сломал запечатывающую технику, наложенную когда-то Люком Скайуокером. Дал мне то, что я хотел. А потом забрал половину моей души. То, что вы видите, генерал — это все, что осталось. Рен хочет что-то еще сказать, но замолкает. Крыло бьет по полу, роняя перья, пытаясь сложиться. Хакс оценивает ситуацию почти мгновенно и меняет положение так, чтобы теперь самому удерживать Кайло, прижимая к себе. Его душит незнакомое чувство чего-то колкого и одновременно горячего, и связаны эти эмоции с Реном. Хакс не жалеет его, но это кажется таким невозможно, пугающе необратимым, несправедливым, что слов не находится для описания. — Вам больно, Рен? — вопрос звучит, когда крыло наконец прекращает скрести по полу, а сам магистр немного расслабляется, продолжая, однако, утыкаться в плечо Хакса. — Каждую секунду… Это внутри, Хакс, мерзкое чувство — хуже фантомной боли, теперь оно всегда со мной. Смех магистра звучит почти безумно и отдает ядовитой обреченностью. — Учитель говорил, что вернет все как было, исправит, если я найду и приведу к нему ту девчонку. Рей. Только вот я ему не верю… Голос Рена падает до шепота, да и из него самого словно вынули стержень — таким измученным он выглядит. Непонятное чувство внутри Хакса шевелится сильнее… и неожиданно генерал ощущает, как поднимаются над лопатками его собственные крылья — чувствует их, казалось бы, до последнего перышка. Генералу это не нравится — терять самоконтроль, да еще и в такой ситуации… Под руками дергается Кайло — его «атрибут души» теряет материальность, однако не становится рисунком, как положено. Перья истаивают и сизой дымкой впитываются в спину, а вот кости крыла словно втягиваются, врастают внутрь. Вместо нескольких секунд процесс занимает добрых пять минут, и только тогда на спине магистра проступает бледный рисунок потрепанного крыла. Безболезненным процесс нисколько не выглядит. Происходящее вызывает некое чувство отвращения или гадливости, но не только их — поневоле Хакса восхищает стойкость Рена… который в конце концов решает все же ошарашить генерала. Выпрямившись и высвободившись из его объятий, магистр заявляет, что в этот раз все прошло как-то легче. Отвратительно. Нельзя выглядеть таким больным, почти разбитым, говорить о столь чудовищных вещах — а потом радоваться тому, что в этот раз боли было меньше — зная, что она, эта боль, не оставит, не даст привыкнуть и скоро полоснет вновь, а ожидание подчас убивает куда сильнее. Это все так неправильно, просто неправильно! Нелогично, ужасно, слишком извращенно. Хакс хотел бы исправить произошедшее, как ошибку в расчетах, словно увиденное как-то оскорбляет его лично. И поддавшись, всего на мгновенье, душевному порыву, генерал заключает Рена в объятья, желая разделить со своим вечным лучшим соперником, почти другом, чувство правильности, почти тепла, что внезапно стало распирать изнутри. — Хакс, вы… я… что вы делаете? — Рен неловко дергает руками, явно не зная, куда их деть, стоит ли оттолкнуть Хакса или, наоборот, обнять в ответ. — Молчите, магистр, просто молчите и не портьте момент. Во всем происходящем есть что-то чертовски странное, нездоровое даже, но все сомнения, тревоги и доводы разума отступают на время, вытесненные чувством правильности. — Хакс… прекрати, — произносит Рен, практически выдыхает это, действительно пытаясь разомкнуть чужие объятья, — ты не понимаешь, что делаешь!.. — И что же я делаю по-вашему, а, магистр? — генерал будто бы не замечает оговорки собеседника, случайного перешедшего на ты и, в общем-то, испортившего момент. Но, как ни странно, ощущение «правильности» остается. — Пытаетесь мне помочь. Но не так, как думаете, генерал, — отвечает на выгнутую вопросительно бровь Рен, проигнорировав насмешливо-ехидный взгляд. Мнется, подбирая слова, и прекращает вялые попытки вырваться. — Вы… вы лезете к моей душе, рискуя собственной… Хакс. Хакс, прекратите, это не делается так… вообще никак не делается. Остановитесь, хатт бы вас побрал! — Ну так остановите меня, Рен. Или не упрямьтесь, — в интонациях генерала проскакивают опасные металлические нотки. — Мне не нравится, во что вы превратились, не нравится ваше состояние. И я намерен это исправить. Рен, по глазам видно, хочет огрызнуться, высказать Хаксу все, но он слишком устал и слишком привык быть ведомым — ему нужно, чтобы такие решения принимали за него. — И как долго вы?.. — До тех пор, пока требуется. Сколько бы это ни заняло времени. И магистр сдается, принимая чужое решение. *** Эта связь душ, это все — не так легко, как кажется. Попытка помочь Рену выливается в каждодневную борьбу для них обоих. Сначала это почти незаметно: Рена немного отпускает, отстраняет от чувства потери, не зарастающей раны и болезненно пульсирующей пустоты, а Хакс касается отголосков этих ощущений лишь вскользь, анализируя, но не чувствуя, просто понимая. Они слишком разные. Кайло кажется Хаксу обманчивым предгрозовым спокойствием моря, в любой момент грозящим обернуться разрушительным штормом. Они почти не соприкасаются сначала — то ли душами, то ли черт его знает чем — протянувшимся между ними, но это ощущение шторма, бури маячит где-то рядом, ощущается затылком, просачивается в мысли вспышками молний и не спеша отравляет собственные эмоции Хакса. Эта непонятная связь крепнет, растет, прогрессирует. Сам Хакс начинает ощущать то, что Рен зовет душой, до конца так и не веря, что это именно она. Душа Кайло — темный спутанный клубок, обрывок, пропитанный болью и одиночеством, насквозь больной, но все равно зубастый и хищный — именно так это чувствуется. А еще эта самая душа не принимает Хакса, его душу, сущность, чем бы это ни было. Они слишком разные, и это вызывает острое неприятие, отторжение, болезненное чувство отрицания связи. Но душа Рена такая же противоречивая, как и он сам — ей больно, ее корежит от прикосновения, от ледяного огня чужого естества, однако она все равно тянется в ответ рваным кружевом раны-разрыва. Хочет соприкасаться, но почти не может. Наверное, именно это и подкупает. Подкупало. Четыре года. Они оба выдерживают чуть больше, чем четыре года. Кайло сходит с ума, этому не требуется подтверждение — Хакс чувствует это. Каждый раз, прикасаясь к Рену, он слышит отклик пронизывающей его смеси безумия, боли и пустоты. Самоконтроль Хакса все время подвергается испытаниям на прочность, ему приходится максимально выкладываться, буквально превращая свою жизнь в программу, только бы Рен прекратил на него настолько сильно влиять. Ярость, гнев, отчаяние, ненависть и злость вспышками врываются в идеальный порядок разума генерала и создают там хаос. Восприятие трещит под гнетом чужих эмоций, ощущений и наслаивающейся реальности чужого видения мира. Рен не может это контролировать, тогда как Хакс пытается и терпит неудачу за неудачей. Хакс пытается привыкнуть жить с этим, но это не значит, что он не ненавидит это. Но он не может ненавидеть самого Рена. Кайло не выдерживает. Внутренняя безумная пустота корежит его, рвет на части, топит в шепоте мыслей и тенях прошлого. Физическая боль не в состоянии заглушить душевную. Происходящее перекраивает Рена, и то, что получается в итоге — что угодно, но не Рен. Хакс понимает — это пора прекращать, хватит боли, хватит обоюдных мучений. Они оба слишком устали и оба нуждаются в покое. Хакс помнит совсем другого Рена — способного улыбаться, умеющего тянуться в ответ. Живого. Птицу с одним крылом гуманней убить, чтобы прекратить мучения. Кайло не птица, но… то, что от него осталось, неспособно больше жить самостоятельно, неспособно даже просто существовать. Безумие в пожелтевших глазах видно так отчетливо, будто бы оно смотрит в ответ. Заинтересованно смотрит. Хаксу хотелось бы сказать, что это из жалости, однако жалости он не испытывает, как и презрения — скорее, безграничную усталость и понимание того, что надо просто прекратить мучить их обоих. Хватит. Бластер в руке лежит уверенно. Хакс не испытывает сомнений, ему думается — он вообще разучился испытывать что-либо, кроме проклятого ничего. Рен, как всегда, у себя в каюте, и во взгляде, обращенном на генерала, читается понимание. И облегчение. Магистр, как и четыре с лишним года назад, отдает право выбирать за него в руки Хакса, готовый принять любое его решение. — Давай не будем затягивать, — шепчет он, подойдя к генералу вплотную, но не касаясь. — Пока я — это все еще я… насколько это вообще возможно. В сердце и в голову, Хакс, в сердце и в голову. Последний поцелуй отдает облегчением и чем-то еще, название чему генерал не может вспомнить. Рен не закрывает глаза. Звучит первый выстрел, и Хакс видит, как вспыхивает на мгновение и гаснет магма в темных радужках магистра. «И в голову», — шепчет в его разуме. Хакс нажимает на курок. Крылья за его спиной раскрываются и подрагивают от напряжения. В этой комнате умирают двое, несмотря на то, что труп один. Невозможно летать с одним крылом. Невозможно жить с половиной души, пусть даже это и чужая половина, ставшая, тем не менее, такой родной и близкой.