Лицемер

      - Всегда знал, что у тебя золотое сердце, - снисходительная улыбка Андерса была адресована изобразившей смущение Изабелле, которая заговорщически поднесла палец к губам.       - Тсс! Не говори никому, - девушка рассмеялась, оборачиваясь и тут же замолкая. Она успела поймать пожирающий взгляд Хоука, направленный в сторону мага, полный ревности и обиды и не предвещающий ничего хорошего. Спустя секунду, это был прежний весёлый Гаррет с немного виноватой улыбкой, глядящий прямо на пиратку и будто немо вопрошая «что-то не так, дорогая?». «Это я хотела бы узнать у тебя», подумала она, отвечая на взгляд коротким кивком.       Изабелла, хоть это и не было в её интересах, всё чаще присматривалась к Хоуку, когда ей удавалось остаться с ним и Андерсом наедине. Надо сказать, что это было довольно увлекательно, так как Гаррет открывался с совершенно иной стороны. Чем это явно нежелательное внимание для неё могло окончиться, разбойница старалась не задумываться.       Андерс либо ничего не заметил, либо сделал вид, что не почувствовал прожигающий взгляд, которым воин обвёл хрупкую фигуру блондина, словно всем и каждому доказывая свои права на этого человека. Изабелла в несколько шагов перегнала Гаррета и, оказавшись достаточно близко к магу, зашептала тому на ухо довольно неприличный анекдот из пересказанных ей Варриком, отчего Андерс негромко засмеялся, немного застенчиво прикрывая рот ладонью. Девушка вновь коротко обернулась, заглядывая за плечо, и судя по потемневшему лицу замершего позади них мужчины, она была близка к некой грани, за пересечение которой разбойница могла поплатиться.       Когда воин заметил, что Изабелла пристально на него смотрит, он не сразу смог совладать с испепеляющей его ревностью к магу и ненавистью к ней, отчего сначала Гаррет медленно моргнул, через силу расслабляя мышцы лица и стараясь отвлечься на плескавшееся по левую руку море, негромко выдыхая через крепко сжатые зубы. Под пластинчатым нагрудником о металл гулко билось сердце, вторя бушевавшему ритму сгустившейся крови в голове, и эта неумолимая барабанная дробь словно подпитывала зарождающееся бешенство.       «Сучья дочь, эта мерзкая девка заставляет его смеяться, тогда как мне не удавалось поймать его улыбку последнюю неделю», - Хоук глубоко вдохнул и за пару широких шагов нагнал веселившуюся парочку. В этот момент Изабелла слегка приобняла Андерса, чуть прижимаясь бедром, тотчас вскрикивая, когда чужие пальцы в тяжёлой перчатке намертво впились ей в кисть, стаскивая ладонь с плеча мага.       - Ауч! - Она ещё пыталась удержать расслабленное выражение на лице, но рука Гаррета, словно предупреждая, сжала чуть сильнее до хруста либо кожи на перчатке, либо кости в руке пиратки.       - Хоук! Что ты творишь? - Испуганно и недоверчиво воскликнул Андерс, отпрянув от девушки и направляя недоумённый взгляд на мужчину. Тот резко отпустил вырывающуюся разбойницу, и та, бережно подхватив пылающее запястье, инстинктивно спряталась за спину целителя, машинально убаюкивая больную руку.       Губы Гаррета дрожали от бессилия перед этим взглядом родных глаз, полным гнева и непонимания, и он, в попытке оправдать себя, медленно произнёс:       - Она сдавило твоё плечо, которое ты повредил недавно. Я просто убрал её руку во избежание новой травмы.       - Ты рехнулся! - Громко всхлипнула Изабелла, подставляя запястье под маленький вихрь лечащего заклинания. Мягкий свет ласково коснулся воспалившейся кожи, снимая опухоль и убирая отёк. Мужчина, напряжённо уставившись на быстро шепчущие успокоительные слова губы, сделал шаг вперёд, надеясь обнять Андерса, извиниться, утешить, лишь бы его внимание принадлежало одному Гаррету. Но маг, заметив это, заслонил собой девушку и с вызовом посмотрел на любовника.       - Уходи, Андерсу ты не нужен, - подал голос Справедливость, вспыхивая и изменяя лицо блондина на светящуюся гримасу одержимого. И эти слова, яростно брошенные, с глубоким упрёком и ненавистью в интонации, ранили сильнее любой кровоточащей раны, проходя сквозь оцепеневшее тело разрядом тока, молниеносно испепеляя.       И в это мгновение Хоук осознал, что готов уничтожить это прекрасное лицо, сломать кости этого гибкого и послушного ночами тела, втоптать в грязь ловкие пальцы, перемалывая сухожилия, и бесконечно радоваться мысли, что его любимый достанется в этом мире только ему. Он успел сделать несколько шагов вперёд, когда видение рассеялось, и вместе с ним растаял и мучительно долгий сон.       Воин подскочил в собственной постели, сжимая ладонями своё горло, успокаивая оглушительное в тишине спальни дыхание. Его рваные хрипы перемежались лишь с размеренным треском ещё не потухших углей в камине да еле слышным тихим сопением Андерса в кровати. Он был рядом, какое облегчение: произошедшее во сне ещё стояло живой картиной перед глазами, и образы, настоящие и ненавистные, таяли слишком медленно, чтобы их не помнить.       Гаррет ласково посмотрел на худые бледные плечи, выглядывающие из-под тёмного покрывала, сейчас острые, но такие мягкие и податливые под нежными поцелуями. На тонкую шею, которую не скрывали разметавшиеся на подушке волосы тёплого гречишного цвета. Не удержавшись, Хоук наклонился к магу, вдохнул его запах, особенный и родной, медленно провёл губами по слабо пульсирующей сонной артерии, поднимаясь до уха и зарываясь носом в волосы. Андерс, недовольно замычав, спрятал голову под подушку, натягивая покрывало до носа и сворачиваясь в клубок, прижимая колени вплотную к груди.       - Создатель, я готов убить за тебя, - горячо зашептал мужчина, прижимая лёгкое тело блондина к себе, впитывая чужое тепло и тихо восторгаясь этой возможности. Вскоре он провалился в забытье без сновидений, чему был несказанно рад.       Всё чаще Хоуку казалось, что только ночью, обнимая Андерса, он способен чувствовать себя спокойно и умиротворённо, отгораживаясь от постоянных тревог и сомнений. Его захлёстывало некое состояние безумия, когда длительное время он не видел мага подле себя, или если тот с кем-то долго общался, не отдавая своё безраздельное внимание Гаррету, и эта всепоглощающая ревность не находила выхода, потому что он боялся повторения жестоких, ужасающих снов. Уговаривал самого себя, что не имеет права удерживать любимого против его воли на одном месте, но втайне мечтал запереть его дома, спрятав ото всех в своей комнате.       Мужчина постепенно осознал, что делиться - не в его принципах, и с каждым разом становился всё мрачнее, когда видел, как Андерс радостно приветствует своих соратников или доверчиво заглядывает кому-нибудь в глаза, когда внимательно слушает собеседника. Лучшим решением было поговорить с ним, рассказать о своих страхах, и тогда маг наверняка бы сделал эту проблему простой и ничтожной, не требующей таких душевных переживаний, но Гаррет почему-то медлил, боялся показаться назойливым и трусливым. Волновался, что тогда Андерс разглядит в нём эту никчёмную сторону, собственника, не реализовавшего это качество в личной жизни, и тогда никакие преимущества характера Хоука не перевесят эти недостатки. Эти сомнения накапливались, превращаясь в болезненную паранойю, лишая спокойного сна и принося всё более жестокие мысли.       Когда Варрик угостил Андерса выпивкой за свой счёт, отчего уже захмелевший блондин раскатисто рассмеялся и благодарно обнял гнома, мужчина вскочил со своего места, чуть ли не опрокидывая тяжёлый стол, и, удерживая себя за запястье, не уверенный в собственных последующих действиях, стрелой вылетел из таверны, останавливаясь на улице недалеко от выхода и сотрясаясь в нервной злобе.       Если Изабелла начинала отпускать шутки в сторону мага, отчего тот густо краснел и беззлобно огрызался, разбойница одаривала его таким взглядом, что Хоук, не в силах этого выдержать, поспешно хватал смутившегося блондина за руку и тащил подальше от любопытных глаз. Обычно, после этого он грубо брал его, ловя гортанные стоны и слабые выкрики, и словно только это могло вернуть всё на свои места.       В конце концов, из обычных переживаний, страх потерять любимого человека перерос в болезненную паранойю, от которой, кажется, страдали уже двое. Воин научился с этим жить, меняя маски, больше не доверяя ни друзьям, ни боевым товарищам, отдавая остатки своей честности минутам наедине с возлюбленным. Мужчине в каждом человеке мерещился соперник, жаждущий заполучить Андерса, и если маг оказывал кому-то даже мимолётное внимание, Хоук внутренне холодел от осязаемого, наполняющего вены гнева, осознавая, что этим может того отпугнуть. Со временем, лицемерие стало отдушиной, и Защитник Киркволла, известный своим дружелюбием и стремлением всем помочь, стал фигурой ещё более легендарной и обожаемой.       Андерс же страдал разве что от изменившегося поведения Гаррета, который уже почти ничем не напоминал прежнего преданного любовника. Грубые ласки, порой болезненный секс беспокоили мага, но затем трепетные извинения, произнесённые подрагивающим от избытка чувств голосом, словно переворачивали всё мировоззрение целителя, и тот прощал любые нездоровые проявления одержимости, которую он уже с трудом называл любовью. Очевидно, что из их круга друзей больше никто не замечал подобных изменений.       Если бы Хоук был магом, наверное, он стал бы отличной приманкой для демона из-за ослабевшего, помутнённого разума. Но к счастью или нет, это ему не грозило, однако его уже нельзя было назвать абсолютно нормальным. Порой у него словно наступали моменты просветления, и Гаррет, провожаемый непонимающим взглядом мага, уходил из поместья, бесцельно шатаясь по ночным улицам или покидая город, чтобы предаться абсолютной тишине и одиночеству. Всё чаще он задавался вопросом: так ли мне необходимо быть с ним? И тут же одёргивал себя за такие мысли, осознавая, скольким он уже пожертвовал, чтобы удержать Андерса подле себя. В итоге, он окончательно порвал все связи, выходя из дома только чтобы выполнить какое-нибудь поручение вышестоящего чина или навестить Андерса в его клинике, когда тот уходил с головой в свои обязанности целителя.       Поцелуй, укус, грубое объятие, снова укус. Андерс так сладко стонет и выгибается навстречу, что Хоук на мгновение забывает об отравившей его ревности, не ослабляющей свои оковы ни на минуту, отдаваясь порыву любовника и нежно прижимая того к себе, безостановочно шепча «мой, мой, мой». Блондин, слепо глядя на искажённое во всепоглощающем обожании лицо, слабо улыбается и тут же вскрикивает от особенно резкого движения, впиваясь ногтями в широкую спину. Он почти поймал момент, когда его Гаррет стал прежним, и вновь упустил, снова подставляя шею под беспорядочные укусы. Когда же это кончится?       И, когда конец всему действительно близок, он предал всех, кого стремился защитить, мужчина стоит позади Андерса, глядя на него с глубокой тоской и твёрдой убеждённостью совершить задуманное. Они оба осознали, что больше не могут так, что один устал контролировать, другой - подчиняться. Хоук, в попытке стать ещё ближе к любимому, насколько это возможно, разрушил всё до основания, тогда как Андерс почти обезумел от слепого, болезненного повиновения. Оба хотели логического завершения.       - Я сделал это, потому что знаю, что такое несправедливость, и я обещал себе бороться за свободу, - какое блестящее оправдание. Маг устало склоняет голову перед возвышающимся Защитником, встречая свою самую ясную ночь в его жизни в порту, перед огромной статуей, где Гаррет Хоук, высеченный из светлого камня, величественно опирается на отрубленную голову кунари, освещая факелом маленькую пристань. Город перестал быть тихим и шепчущим, и Андерс, наконец, ощутив единение с содрогающимся в агонии Киркволлом, поднимается и встречается глазами с потухшим взглядом живого Хоука, из плоти и крови, даже не прячущего узкого кинжала в ладони.       Их последний поцелуй самый сладкий и горький одновременно. Андерс яростно размазывает свою кровь по влажной щеке воина, вжимая сломанную переносицу в его нос, чувствуя резкую боль в левом боку, где из рваной широкой раны кровь толчками покидает слабое тело. И, вслушиваясь в этот оглушительный ритм, маг постепенно обмякает в обвивающих его сильных руках, цепляясь непослушными пальцами за скользкий металлический нагрудник Гаррета.       Мужчина не спешит разжимать объятий, как и не стремится скрыть слёз безумной боли и облегчения. Он тихо и тоскливо подвывает в тонкую бледную шею, которую постепенно покидает живое тепло, вплетая пальцы во всё ещё мягкие яркие волосы. Проводя ладонью по побледневшей щеке, Гаррет чувствует приходящее осознание сделанного, которое обрушивается на него неподъёмным грузом, выбивает почву из-под ног. Он падает на колени и в голос рыдает, наблюдая занимающийся рассвет и пылающие в огне Казематы, где уже завершается последний бой, в котором ни одна из сторон конфликта не дождалась своего Защитника.