Королева Наемников

Погода – так непредсказуема для человека, как бы он не старался её изучать. Ураганы, смерчи, немыслимо стильный град, сбивающий весь кроткий урожай, приносят уймы проблем людям. Погода то заставляет нас радоваться солнцу, первому снегу, то вводит в депрессию своими метелями и непрерывными дождями. Как же сложно подстроиться под неё, будто бы человечество, как какой-то юноша имеет дело с разбалованной девушкой. И только ты привыкнешь к её очередному капризу, как вдруг возникает новый, более неприятный. То жара, то холод, все людям плохо и на все мы жалуемся. Вот и сейчас, только-только Готемчане привыкли к этой мерзкой, холодной, осенней обильной измороси, как погода начала опять становиться хуже. К обеду, ветер все сильнее и сильнее начинал разыгрывать свою бешеную серенаду, снова срывая с деревьев оставшиеся желтые листочки, старые, подгнившие веточки, раззадоривая плохо приклеенные рекламные объявления и провода на электрических столбах. Северный, он не мог остановиться, и своим лютым холодом бил в лица прохожих, идущих ему на встречу. Приходилось зажмуривать глаза, прикрывать свои щеки и нос воротником куртки, делать все, что угодно, чтобы защититься от этой надоевшей злой стихии. А он гнал и гнал тучи, черные и неприязненные. И не казалась уже терпимой та погода, которая начиналась утром. Небо, кажется, опять погружается в темноту, а ведь только что минуло утро. Горожане начали редеть на тротуарах. Кто-то убежал на свою работу, кто-то предпочел спрятаться в каком-нибудь магазине или кафе, да где угодно, только бы ещё пуще не намочило. В воздухе опять начинало пахнуть сыростью, как перед сильным дождем. А тучи все подкрадывались к Готему, с каждым разом все быстрее и быстрее, больше и больше заволакивая серую пелену своей неприглядной чернотой. В квартире Лоутонов стоял оживленный разговор Флойда с продавцом хорошей квартиры – Кристианом. Его мужской, заинтересованный и немного подхалимистый голос был слышен во всех комнатах. Из-за того, что над городом снова нависали тучи, везде в квартире, а особенно в зале, где сейчас находился отец, было весьма темно. Очертания предметов мебели, конечно, было видно, но все они были покрыты будто пеленой или некой серой скатертью, которую можно убрать лишь только включив свет. Но покупатель на столько увлекся, что ему было все равно в эту минуту на темень, на время, на счет телефонного разговора. Лишь электронные часы на стене мало освещали пространство в комнате, выступая вместо некого ночника с полезной функцией. Шторы в зале были немного, всего чуть-чуть раскрыты, по этому вся комната ещё больше стала охватываться тенью ночи, но все же ровной полосой через незакрытую часть полотна шел луч света, который падал на кофейный стеклянный столик, освещая бумажку Флойда с критериями новой квартиры и монокль Леди Дэдшот, который Кейт забыла забрать. Тусклый луч не попадал на Лоутона. Мужчина сидел в кресле и все говорил, говорил, говорил. В его тембрах голоса начала ощущаться уже даже некая хитринка, которая так незаметна для неопытного человека. Как же хорошо, что сейчас плазменный телевизор не отсвечивал, и Флойд не мог увидеть свое отражение, иначе, скорее всего, ему бы возможно стало бы даже совестно обманывать старика. Слишком уж хороший торг получился для покупателя и невыгодный для продавца. Вошедший в азарт мужчина, немного улыбаясь недоброй улыбкой, продолжал разговор, желая ещё снизить цену. Его скулы в данный момент были особенно четко видны. Голубые глаза горели охваченной лихорадкой наживы, и даже будучи такого милого, спокойного цвета не внушали ничего подобного. Взгляд был хитрый и злой, Флойд смотрел в щелку, между шторами, но такое чувство, будто бы таранил взглядом Кристиана, в открытую насмехаясь над ним. Он, то ходил по залу, в особо волнующие моменты разговора, то присаживался, будто после долгого пути. По окну стекала вода. Изморось садилась на стекло, образовывая более большие капли и те медленно, как чьи-то холодные слезы, стекали вниз, попадая на балкон, где очень шумно капали на пол. К сожалению, лишь когда разговор прерывал старик, можно было услышать эту красивую музыку дождевой воды. Мирную и тихую, которая могла бы успокоить любого и усмирить необъятный пыл. И наконец, разговор окончен. Квартира куплена, причем за довольно хорошую цену для Флойда. Мужчина был явно доволен собой. Он откинул телефон, который упал на диван и сам отец распластался в кресле. После трепетного, бурного общения тишина казалась великим подарком, несравнимым ни с каким другим. Капли, которые барабанили по балкону, навевали дремоту, все больше и больше успокаивая своим приглушенным ритмом, который был таким медленным, что просто не мог раздражать. Самодовольная улыбка не сходила с его лица. Стали хорошо видны ямочки, а скулы наоборот потеряли свою четкость. Флойд все думал о том, как хорошо он поторговался, о том, как прелестна должна быть новая квартира. Окрыленный столь радостными мыслями он даже прикрыл глаза, в мечтаниях. Но, в любой бочке меда есть ложка дегтя, которая портит весь вкус. Так же и в этой ситуации… Как бы не была хороша и низка цена квартиры, увидев разочарованные глаза дочери Флойд захочет отдать все свои деньги, чтобы она повеселела. Отца очень беспокоило то, как к переезду отнесется его девочка, ведь она же так недавно поселилась в этой, обжила свою комнату, привыкла к новому месту, возможно, для неё будет трудно покинуть эту квартиру. От нависших нехороших мыслей Лоутон открыл глаза. Вид его перестал казаться таким радостным. Лицо стало озадаченным. Присев почти на край мягкого кожаного кресла, сгорбившись и положив руку на щеку, отец начал рассуждать о своем поступке. Он уже нашел квартиру, договорился о цене, о времени осмотра, а дочери сказать ещё так и не решился. На самом деле Флойд надеялся, что сможет это сделать сегодня утром, но спешка Кейт прервала все его планы. Нынче Лоутон много себе накручивает. Бедный отец считает, что его дочка сильно меняется и как отнесется к новой смене апартаментов непонятно. А казалось, он так хорошо её изучил. Мужчина вдруг резко встал с кресла, взял свой мобильный телефон, который недавно бросил на диван и твердо для себя решил, что скажет Кейт о переезде сегодня же… Вечером… Как только она вернется… Если он не струсит. Флойд заметил, что, как-то слишком темно стало в зале. На самом деле темно здесь было с самого начала, но углубленный, то в разговор, то в мечты, то в свои проблемы, он не замечал присутствия тени ночи в помещении. Серьезное лицо, все ещё полное раздумий, которое теперь не смеялось и не гордилось своей хитростью, было растерянным. Особенно об этом говорили глаза. Опущенные брови придавали им ещё более безысходный и задумчивый вид. Ямочки пропали, а скулы не становились четче. Вдруг, взгляд мужчины упал на красный монокль, вечно теряющуюся вещь Леди Дэдшот. Красный стеклянный глаз лежал так безжизненно и неподвижно, будто притаился. Он не хотел, чтобы его опять заметил Флойд, но мимо зоркого глаза этого человека не ускользнет ничто. Вещь не блестела в тусклых лучах и не отражала никакого света, кажется, что и тень монокль бросал нехотя. Но что с этого Лоутону? Он опять взял в свои руки за черную ленточку красный глаз. Нужно отдать его Кейт, а то не хватало ещё забыть его в этой квартире при переезде! Отец снова положил монокль в карман своих штанов. Нынче потерянная для Кейт вещь бывает в нем слишком часто. Чтобы отвлечься от скверных мыслей о разговоре с дочерью, Флойд решил сходить прогуляться. Мужчина, даже когда при разговоре с Кристианом смотрел в окно, не обращал внимания на изморось, и, когда надевал кожаную черную куртку и ботинки, совершенно не думал о том, какая скудная погода в Готеме. Ему было все равно. Спертый воздух в квартире было невозможно терпеть. Ему надо освежиться. Он бы пошел сейчас в гараж, но так как мужчина не знает точно, когда придет его дочь, то решил прогуляться недалеко от дома и не долго, что бы вернуться в ближайшее время. Выйдя из квартиры и закрыв за собой дверь на ключ, поджидая лифт, спускаясь на первый этаж, Флойда все посещали мысли о дочери, о том, что она и так много переездов совершила в своей жизни и захочется ли ей снова делать это? Муторная работа для человека в столь юном возрасте, который и так уже совершил самый большой переезд в своей маленькой жизни из России в Америку. В лифте играла чуть слышная музыка. Лоутон, чтобы отвести от себя эти прилипшие, как банный лист, мысли, начал прислушиваться к словам. Тепло, тихо, спокойно… И вдруг, резко его разбудил звонок, возвещающий о прибытии, в нашем случае на первый этаж. Мужчина даже встрепенулся от столь неожиданного звука. На мгновение его глаза округлились, и он, опомнившись, вышел. Как только Флойд вышел на улицу, в лицо врезался до жути холодный ветер. Закрыв глаза, он принял пощечину природной осенней стихии. Все лицо покраснело от северного порыва. Мужчина не сразу осмелился открыть глаза. Ураган разыгрывался на улице, не переставая ударять прохожих. Чтобы избежать второй такой неожиданности, Лоутон опустил голову, и теперь ветрина мог трепать только его каштановую шевелюру. Однако, усы на лице его были все так же ухожены, словно ветер для них ничего не значит. Вид вокруг был удручающий. На деревьях, посаженных кое-где и кое-как старыми соседями, не осталось ни одного листочка, были лишь голые ветки, которые своим видом тощих сучьев только отталкивали. Вся, какая могла быть, пестрая цветная шевелюра теперь валялась грязная и промокшая на тротуаре и проезжей дороге. И был этот разноцветный ковер не радостным, а печальным и даже вредным для прохожих, так как из за нагромождения листвы нельзя было понять, есть ли под ними лужа или нет. Рекламный щит, который находился у дома, не работал. Около него лежали провода, растасканные то на дорогу, то около подъезда на ступеньки. Все вокруг было ужасно мокрым и серым. В водостоки около тротуаров текла грязь, коричневая вода с примесью разлагавшихся листьев, песка и машинного масла, что придавало ещё большую омерзительность данной картине. С машин, припаркованных около дома падали капли все той же измороси, только тут была не одна, а множество, и все они резко, хаотично падали с бампера и номеров, образовывая под автомобилем огромную лужу. Флойд сунул руки в карманы и шел по тому же, покрытому листвой, тротуару. К черной обуви прилипали листья. Шлепая по лужам, они отлетали, но, ни на долго, вскоре новая партия липла к подошве. Пешеходы, встречавшиеся на пути, все уже промокшие от измороси, не обращали друг на друга никакого внимания. Всем было друг на друга все равно. Они быстро передвигались по улице, попадая сапогами или ботинками в лужи, расплескивая грязную воду. Их плащи все время раздувал ветер, у женщин путал прически, развевал мокрые волосы. Спрятав голову в шарф или прикрыв воротом, никто не смотрел в лицо другому прохожему. И ни потому что ветер не позволял это сделать, людям просто было плевать друг на друга, как и Лоутону на них. Ни одного голоса, только рев ветра, шум которого разнообразил лишь звук мотора автомобиля, гудение большегрузов и приглушенный из-за листвы топот каблуков. О чем думать, мужчина не знал. Отгонять мысли о Кейт было трудно и по этому, Флойд цеплялся за любую деталь на улице, которая могла бы отвлечь его внимание. И вот, перед ним пробежал ободранный старый кот. Он был весь мокрый, вряд ли ему самому это нравилось. Худощавое животное прыгнуло на дорогу, оглянулось. Настороженно поведя ободранным черным носом, рыжий бросился на другой конец улицы, и скрылся где-то за мусорными баками. Как же кстати он прошмыгнул перед Лоутоном. Приподняв голову, с волос на лицо мужчине маленькими ручейками потекли капли воды. Но Флойду это нисколько не мешало. Весь намокший, он вспомнил: «Как я мог забыть, я же должен вернуть клубок Блэйку.» Клубком мужчина назвал долг, который стоило бы отдать давнему знакомому. Дворовой рыжий кот уж очень напоминал любителя диких кошек, с характерной шевелюрой. Тот, кому стоит отдать долг, личность довольно интересная. Любит носить плащ и маску с ушами, был в отряде с Дэдшотом. Ему бы стоит посвятить более подробное описание, но сейчас слишком рано вдаваться в подробности. Скажу лишь, что родом он из Африки. -И где же мне искать тебя, Кот?- шепнул вопросительно, сам для себя Флойд, вытирая надоевшие капли с лба и висков. Он все же был рад, что теперь может подумать о чем-то постороннем, не касающимся Кейт. В чем же заключался долг? А все просто. Ещё когда Кэтмен – тот самый Блэйк, и Дэдшот работали вместе, кот по счастливой для стрелка случайности оказался в нужное время и в нужном месте. Флойд сражался с мета-человеком, одолеть которого одному было почти невозможно. Тем более, что Дэдшот был ранен. Его правая рука сильно пострадала в бою, и мужчина не мог в полную силу сражаться против человека с регенерацией и удвоенной силой. В самый последний момент, когда соперник готов был убить Лоутона, явился Блэйк и с помощью своих кошачьих когтей, которые находились в его перчатках, смог противостоять врагу. Вместе с Флойдом они уложили его на лопатки. Можно сказать, работая в команде они хорошо сдружились, так что вспомнить старое вместе с таким необычным человеком как Кэтмен Дэдшот был бы весьма не против, но, где найти этого кота… Ведь он исчезает без следа. «Похоже, мне тебя бесполезно искать. Я не умею так, как ты, находить нужную тварь по запаху.» - разочаровался и снова опустил голову мужчина. Он долго ещё ходил так около своего дома, поджидая дочь, Изморось все продолжала увлажнять волосы и усы Лоутона, но тот терпел и все ещё не собирался домой, в тепло. Маленькими шагами обходил он дом то по часовой, то против часовой стрелке. Легкие его наполнились воздухом, прохладным и таким влажным. Мужчина усмехнулся: «Печально, что наш Кот не боится воды.» Кейт уже распрощалась с своими подругами и направлялась домой, надеясь, что при окончании дня погода будет лучше и она сможет потренироваться, хотя, что-то внутри подсказывало, что отец больше не пустит дочь на крыши. Но, надежда умирает последней. От парка до дома Лоутонов было не очень далеко, но и не достаточно близко, поэтому все же стоит ускорить шаг, ведь небо выглядит весьма не дружелюбным. Тучи уже обосновались над городом и очень грозно смотрели вниз, будто предвещали вторую волну ужасного урагана, который Готем пережил только что ночью. Осень предвещала быть очень дождливой, и синоптики не обманули. Ветер, все тот же ненасытный, коварный, подгоняет ещё туч к общей массе, откуда-то издалека продолжая подталкивать этих черных барашков к городу. Серая мгла все ещё видна по краям, но тоже быстро начинает преобразовываться в грузные облака. В более оживленной части города пешеходов побольше, но все они при своем количестве такие однообразные. Да, по сравнению с людьми даже машины выглядят более колоритными и разными, чем эти существа, прячущие друг от друга глаза, только бы не увидеть чью то физиономию, такую же недовольную как свою. Мокрый тротуар блестел и скользил под ногами. Листвы здесь не было, так как деревья по близости нигде не растут, а зря. Теперь данное место выглядит ещё более безжизненным, удрученным, а вроде как центр города. Все идут, людей целые потоки, а гогота мало. Хлопают двери кафе, магазинов, шумят автомобили, голоса зазывают в рестораны, как же суетливо и при этом грустно. Среди всей этой кутерьмы Готема, по тому самому скользкому тротуару идет девушка, в белой болоньевой куртке, в черных сапожках, которые чуть обхватывали икры. На улице холодно, а она разгуливает в колготках и юбке. Странный этот прикид в такую погоду или нет, решать вам. Жители Готема однако, не обратили на это ни малейшего внимания. Волосы девушки промокли от сырости и измороси. Вся прическа, о которой так трепетала утром Кейт насмарку. Объемные темно-каштановые волосы стали ещё темнее, когда намокли под изморосью. Шевелюру прибило к голове, и она теперь сильно прилегала к черепу. Выглядело это не очень красиво, но, раз это никого сейчас не волнует, должно ли это тревожить девушку? Кажется, ещё и макияж растекся по всему лицу. По крайней мере,Кейт чувствует, как тушь опять стекает под глазами. С волос на лицо текут капли, смывая пудру. В такие минуты, непонятно, нравится тебе это равнодушие со стороны прохожих или нет… Все кажется таким чужим, неродным. Это первый раз для Кейт, когда Готем показался ей таким бездушным. Ещё бы, ведь рядом сейчас ни отца, ни Люси с Роуз… Только чужие люди. И ненароком, в такие моменты вспомнится прошлое. Прежде чем перейти к тому месту, где память девушки начинает сама воссоздавать картины, творившиеся с ней буквально два года назад, думаю, стоит все же закончить рассказ о бедной изнасилованной Дэдшотом воровке, судьба которой после случая в Блэкгейт сильно изменилась. Как только молодая беременная карманница смогла пересечь океан, околесить всю Европу, начиная с Франции, заканчивая Польшей и через Беларусь попасть на свою родную землю, за ней начали слежку не очень-то хорошие люди. Добравшись до заснеженной Москвы, под личиной неизвестной дамы с липовыми документами, понимая, что сроки рожать уже подходят все ближе, девушка осознавала, что медлить нельзя. В серой накидке, ободранных темных джинсах, неопрятность которых не казалась модной совершенно, с большим животом, который выпирал, из-за чего сразу было понятно положение девушки, она, не подумав о последствиях, выйдя из аэропорта, быстро поймала такси и велела ехать в ближайшую больницу, что было её самой роковой ошибкой. Дело в том, что спустя чуть больше пол. года, человек, который поручил воровке украсть кольцо жены мэра Готема, не забыл про девушку и ждал. До таких людей, как он, новости доходят быстро. И в особенности, весть о том, что его неудачница сбежала из тюрьмы. Не будь он таким влиятельным человеком, у него было бы много проблем с властями, но, к счастью для этого мужчины и его организации, все обошлось. Но, предательница, за свой развязанный язык должна будет поплатиться головой. Этот человек был очень зол на и без того бедную девушку! Пробки в Москве были ещё не такими огромными и долгими, как сейчас. Машины разных марок, от советских, до, уже более продвинутых иномарок, двигались по расширенной дороге. Снежные хлопья лениво падали на капоты и крыши, застилали лобовые стекла, а дворники старались как можно быстрее очистить обзор для водителя. Страна пребывала в какой-то заметной нищете, раз даже Москва сейчас выглядит бедновато. Люди идут по тротуару, переходят целыми потоками через дорогу, намешивая под ногами все более карею кашецу, а автомобили утрамбовывают её колесами. Снег все идет. В старой желтой Волге играет радио. Чей-то бас старается прорваться в ту тишину, царившую в салоне автомобиля. Беременная дама, кажется, совсем не слушает ни песни, ни звуков города, ничего. Лишь её зеленые глаза то и дело смотрят в лобовое стекло, изредка переводя взор то в водительское, то в пассажирское. Таксист, хотел было что-то спросить, но, видя, как тиха и бледна особа, решил не ввязываться. Бедная девушка все думала… Её красивое, но бледное, почти белое, как снег, лицо было мрачным. Выделялись лишь румяные щеки. Трудно было не знающему её истории человеку заглянуть в эти глаза, глубокие, бархатные и такие зеленые, что кажется, ни один изумруд с их зеленью не может сравниться. Молодое лицо было уже потрепано жизнью. Под глазами красовались круги, а виски и скулы были будто чем-то поцарапаны. Забавлял лишь нос с горбинкой, из-за которого дама казалась в свои 20 лет ещё такой девочкой! Как же быть с документами дальше? По липовым жить долго не получится. Что делать с паспортом? С медицинской книгой? Ведь после рождения этого злосчастного ребенка будет столько проблем! Его ещё нет, а для матери он уже ненавистен. Девушка приняла, не трудное для неё решение – бросить свое дитя сразу после родов. Боли в животе становились с каждым днем все более ощутимыми из-за слишком активного и нервного образа жизни. Воровка, слишком большой промежуток времени была в бегах от полиции в Америке, и сейчас, не понятно, в розыске ли она в родной России. Отвлекшись на очередной приступ боли, к которому она уже привыкла, дама в капюшоне замечает, что водитель свернул с главной дороги. Людей, переходящих улицу, стало значительно меньше. Снег под ногами был более белый. Дорога стала намного уже. Колеса старой Волги иногда застревали то в канавках асфальта, то буксовали в снегу, но в целом, машина не останавливалась. Любопытные прохожие, посматривали в окна автомобиля. Видимо, в этом переулке машины ездят не часто. Беременная тоже в свою очередь смотрела на людей, переводя свой взгляд на здания, на все то, от чего когда-то убежала в Америку. И вот, желтая Волга остановилась. Водитель взял с молодой девушки плату и в снежной кутерьме, беременная не заметила, как машина удалилась от неё, а за спиной теперь возвышалось здание больницы. И все это время за ней следили… Неопытная, изнеможенная болью и тяжестью на своих плечах, уставшая в бегах, воровка не замечала упорного надсмотра, который висел над ней и день и ночь в грязной старой палате с зелеными стенами, кое-где обшарпанными, с слетевшей штукатуркой, где лежала ещё пара женщин. Карманница не часто заводила с ними беседу. К ней раз в день заходила врач. Натура довольно сомнительная, странная. Любой дурак бы заметил что-то неладное, но только не беременная уставшая девушка. Хитрое лицо врача, с все время бегающими зрачками, будто искавшими подвох, и с уж очень заостренными клыками, чуть заметными во рту, не внушало остальным пациенткам спокойствия. Блондинка приходила только к воровке, все время, будто ехидно, называя её имя, записанное в липовых документах - Светлана. Она спрашивала о самочувствии, о том, как проходит беременность, если ли изменения, и уже доверчивая, будто загипнотизированная глазами Гадюки, девушка отвечала. И все шло хорошо, до конкретного дня… Утро для беременной начиналось очень скучно. Все та же старая больничная койка, под серым и ободранным матрасом которой засели тараканы. Все те же скучные разговоры двух женщин, такие обыденные и глупые для воровки. Все тот же снег, за деревянными стеклянными окнами, немного забрызганными белой краской, которой каждый год их красят. Все бы хорошо, только боли в животе все никак не проходили. Это становилось все более мучительно. Боль нарастала, но сдавив зубы девушка молчала… Пока к ней не пришла врач, все та же худенькая, стройная, с сильно белесой кожей, змеиными глазами и когтистыми руками женщина. Для карманницы было шоком узнать, что она рожает… Я не умею описывать такие страшные, лично для меня, моменты, поэтому скажу лишь, что роды прошли для «Светланы» вполне хорошо и сравнительно не долго. Как только воровка оклемалась и смогла встать на ноги, то, навестив свою новорожденную дочку лишь один раз, кинула ей на прощанье злобный, жесткий взгляд и… Замаскировавшись в мед. сестру ушла, не оставив бедному младенцу ничего, ни имени, ни фамилии, ни отчества, лишь врагов, которым в пору будет убить младенца. Но, неприятели карманницы этого не сделали. У них был другой план, более коварный, но требующий большего времени. Могу даже сказать, что пройдут года, прежде чем их цель будет достигнута. А пока, младенец по «чистой случайности» через месяц будет отдан новой приемной семье, которая будет любить малышку как родную и даже не подозревать, что за ребенком ведется непрестанная слежка. После столь большого отступления, можно перейти теперь спокойно к воспоминаниям самой нашей главной героини. Теперь вы знаете о том, как складывались её первые дни жизни, что пришлось преодолеть. Кейт шла по тротуару и все вспоминала. Давно уже вся её одежда намокла. Колготки, плотно прилегавшие к коленям, стали более темными от сырости. С каждым дуновением ветерка её ножки покрывались мурашками. Было очень холодно. По куртке стекали капли, падая на подол платья, из-за чего оно тоже стало мокрым. Весь макияж, наведенный в спешке утром, словно растаял на личике юной особы и теперь создавал не очень-то красивый вид. Неухоженная, девушка опустила голову, и продолжала иди. Под ногами хлюпали лужи, которые были настолько огромными, что их нельзя было обойти. Постепенно, Кейт начала замечать, как шмыгает носом от холода. Все так же безразлично было положение друг друга жителям Готема. Поредевшие потоки все идут по своим делам, безжизненно всматриваясь куда угодно, только ни друг другу в глаза. Ненароком, девушке вспомнился её старый дом в России.

***

«Жила, как помню, под Москвой. Недалеко от города. Родители всегда говорили, что большая Москва – место очень загрязненное, шумное и преступное. Они приводили много разных примеров, и тогда, помнится я верила им… Хотя, сама я не думаю, что все было так плохо. Видели бы они Готем, ужаснулись бы. Наверное, из этого города Маша и Павел уехали бы куда дальше, чем в пригород… Я ещё помню, как их зовут... Как же много я помню. Их имена, всех родственников, их работу… О, как же они все были добры ко мне. Особенно бедные мои родители… Пусть вы были мне не родными, но вы так заботились обо мне. Вы никогда меня не ругаки, не смели выпороть и не придавались вредным привычкам. Да, я помню, как мои одноклассники в русской школе говорили о своих семьях. Их было противно слушать. Помню, до тринадцати лет я не верила этим детям, считала, что они все выдумывают, чтобы их пожалели. Как поздно я поняла правду. Тогда с моих глаз будто сняли розовые очки, и даже не сняли, а резко сдернули и показали всё зло, которое могло твориться со мной, не попади я к таким прекрасным людям, как эти два начинающих фермера. Я помню, кажется, даже больше, чем все. Я даже себя в том возрасте помню. Помню, как девочка с соседнего двора была так поразительно похожа на свою мать, или парень из соседнего дома, он был точной копией отца, а я? Словно она прямо сейчас стоит передо мной, Мария... Её лицо было всегда добрым. Нет, не может быть в мире лица более благодушного, чем у этой женщины. Для меня, она определенно, самый добрый человек на Земле. Её глаза были серо-голубыми, будто бы небо, которое вдруг ненароком загородила одна маленькая серая тучка. Сколько ласки было в этих глазах. Я помню, когда в школе у меня были разногласия с одноклассниками, или мои учебные успехи резко прерывались плохими оценками, она всегда меня подбадривала, и говорила, таким теплым, дружелюбным голосом: «Не волнуйся, дочка, я верю, все наладится. Все будет хорошо. Тебе лишь нужно быть упорнее». После этого я грызла локти, но старалась сделать так, чтобы наладить свою учебу и отношения. Реже она применяла свой укоризненный взгляд, который не пугал, нет, он заставлял стыдиться без слов, и я стыдилась. Помню, в уголках глаз у неё с каждой стороны были по три морщинки, и по ним всегда было видно, когда мать была в приподнятом настроении. Нос у неё был ни как у меня, более большой и без горбинки. Её губы зимой постоянно были ободраны и кровоточили, а ближе к лету долго заживали, и сами по себе были очень тонкими, не пухлыми, как у меня… Все время она ходила с большой рыжей косой и всегда заплетала мне. Я помню, что никогда эта женщина не делала себе коротких стижек, даже по плечи, и мне запрещала. Она говорила, что у меня слишком хорошие волосы, чтобы их терять, и я ей верила. Ну конечно, разве таким словам нельзя не поверить?! Все было в ней гармонично, кроме, наверное, её спины, вечно сгорбленной и некрасивой. Помню, отец всегда говорил, чтобы я выпрямлялась, чтобы не быть похожей на мать. Но, в свои тринадцать я задавалась вопросом, я же и так на них не похожа… Почему? Почему я не похожа на своих родителей… Я не спрашивала их. Я молчала. Толи потому что боялась, что они обидятся, толи сама не знала, стоит ли зацикливаться на этом. На отца Павла, я тоже была нисколько не похожа. О нем могу сказать тоже много, я помню и его. Это тот человек, с которым всегда интересно, и я проводила с ним время. Он всегда брал меня с собой, то на рыбалку, то на охоту. Он много мне показывал, разные виды птиц, зверей. Рассказывал о деревьях, о грибах, ягодах. Учил меня ориентироваться в местности, учил, как выжить в лесу, да, много чему учил. И я всегда поражалась, какой же мой отец умный. Его взгляд всегда был суровым. Я так думаю, это из-за черный бровей, нависавших над карими глазами. Но, я никогда, когда была девочкой, не обращала на это внимания. Я смотрела в его глаза и видела в них нечто другое. Любовь к жене, ко мне. Негодование о чем-то для меня до сих пор неизвестном. Я иногда не понимала, что в своем взгляде скрывает отец, но все равно любила его. Очертания его лица были полны силы, непринужденности. Сразу взглянув на него, можно было сказать, что человек этот бывалый и, наверное, знает толк во всем, в чем другие люди совершенно не смыслят. В семье каждое слово было за ним, и мать слушалась его, не смея противоречить. Да и незачем было, каждая мысль Павла была мудра и Мария вечно поддерживала своего мужа. Павел был крупным, грузным мужчиной. Сила ощущалась во всем его стане. Обоим супругам было около тридцати лет… Как сильно Маше повезло с Павлом. Они, на самом деле, очень подходили друг другу. Умные и мудрые, но, к сожалению, бездетные. Мне право их очень жаль. Мне их очень, очень жаль… Мне тогда было четырнадцать лет. Недавно исполнилось. Вокруг зима, холод. Все ещё гадали, когда снег выпадет. А выпал он внезапно. И, наверное, стоило бы нам тогда остаться в уютном доме, в котором было тепло. Я помню, рядом с домом был хлев с животными. Куры, свиньи. Ужасный запах, много шума, но мы привыкли. Стоило бы прочистить дорожку к животным, сготовить что-нибудь поесть и, может, всем вместе поиграть в лото? Но, родители хотели куда-то съездить в Москву. Ненадолго. Меня взяли с собой, помню, сказали, что я мала, чтобы оставаться одной в большом доме, в снег, да ещё и под ночь. Мать тогда выключила свет во всех комнатах. Весь наш дом, который снаружи не выглядел таким уж большим, стал темнее. Два окна с каждой стороны, и треугольная крыша, с красной черепицей. Довольно милым всегда мне казался наш домик. К нему был пристроен гараж. Отец рассказывал, бывало по вечерам, как сам его строил. Много чего он делал сам. И хлев, и гараж, и забор, и все это у него получилось очень даже хорошо. Я стояла на улице. Ждала, когда отец заведет машину. Было холодно. Снежинки ложились на мои варежки и быстро таяли, сколько же их было! Целый хоровод! Вся моя шапка из овечьей шерсти за минуту тогда покрылась снегом, стоило мне только выйти. Я помню ту никудышную, тяжелую шубку бежевого цвета, такой она казалась мне странной, но теплой. Мороз в ту ночь щепал лишь мои щеки, как сильно я не любила это чувство! Над горизонтом висело красное солнце, предвещавшее, как говорил Павел, ещё более суровую погоду. Я думала, куда же ещё суровее! Папа выгнал машину из гаража. Пар из выхлопной трубы был очень хорошо виден на морозе. Мы сели в автомобиль, и, как только Павел проверил закрыта ли дверь в дом и гараж, мы поехали. В России зимой темнеет быстро. Поэтому я могу вспомнить лишь то, как когда-то красный большой круг солнца совсем исчез за горизонт, и осталось только багровое сияние его лучей, которые ласкали серые тучки. Зрелище довольно красивое. Я люблю смотреть на то, как солнце заходит. Наверное, с того момента я привила к себе эту привычку. Мы быстро свернули на главную дорогу, ведущую к столице. Машин в этот вечер было не сказать, чтобы много, а выражаясь языком москвичей, что, если пробки или затора нет, то автомобилей на дороге не в избытке. Некоторые иномарки проносились около нас, кажется в каких-то жалких сантиметрах с такой скоростью, что отец часто бранился насчет столь безответственных водил. На дороге Павел всегда был внимателен и рассудителен. Бывало, он твердил, что тише едешь, дальше будешь. И мы с матерью были согласны. Скучно было после захода солнца смотреть в окошко. Там, то однообразные фонари автомобилей, то кое-где остановки с замерзшими людьми, ждущими автобус, а то и просто темнота. Мне всегда было скучно смотреть и наблюдать не за чем. Все ещё шел снег. Помню, слышала, как дворники на нашей Ниве работали. Они так омерзительно скребли своей резинкой по окну, и ещё более мерзко задевали за ледышки, которые плотно прилипли к стеклу. Я тогда, стараясь отвлечься от этого шума, пыталась прислушаться к радио, которое то и дело барахлило. Голос какого-то диктора был слышен, но эти помехи, оказывается, раздражали не меньше, чем дворники. Но мне тогда все же радио показалось более лаконичным, чем остальные шумы. Я многого не помню, что тогда говорили по радио. Какие-то незначительные новости о Московском правительстве, о домах, квартирах, даже не знаю, возможно, я ошибаюсь. Я четко помню лишь одно, как МЧС отняло время у диктора для передачи важного сообщения. Грубый мужской голос вдруг громко раздался тогда по салону нашей машины. Он говорил о том, что лучше не выезжать сегодня на трассу, о гололеде на дорогах и о сильном снегопаде. Я обратила внимание на свое окошко в задней части автомобиля и поняла, что оно занесено снегом. Дворники мужественно работали, не давая лобовому стеклу погрузиться в снежные завалы. А снежинки, недавно бывшие такими очаровательными, теперь не казались милыми. На сколько же теперь были для меня они большими, будто это не хлопья, а целые снежки, которые ветер запускает в стекла машин. В салоне потемнело. Лишь из лобового окна шел свет от фонарей и рядом проезжающих автомобилей. Я тогда немного побаивалась темноты… Маша повернулась ко мне и, с все той же дружелюбной женской улыбкой, спросила, не боюсь ли я. Я, так как никогда не врала приемным родителям, ответила, что мне немного страшно одной сзади. Мать рассмеялась. Она сняла с меня шапочку и погладила по растрепанным волосам. Моя коса с самого утра выглядела неважно, я помню это. Добрая женщина, ласково посматривая на меня, начала было рассказывать мне сказку. И как это было волшебно. Я облокотилась на спинку сидения, которое хоть и было твердым, но в шубке я этого не чувствовала, и забвенно слушала, даже немного засыпая. А мать смотрела на меня и рассказывала. Я помню, как все стало ещё темнее. Больше свет от фонарей не светил мельком в лобовое стекло. Тогда, мне казалось, что это к лучшему. Я слушала голос Маши. Не помню точно, что это была за сказка. Она рассказывала о царе, о его слугах, о Кощее бессмертном. У неё был бархатный нежный голос, и я не могла из-за него воспринимать ни одного из персонажей плохо. Для меня тогда все они могли исправиться, стать хорошими, и, если честно, я очень ждала этого момента в сказке. Долго ли ещё мать вела рассказ, я не помню. Мне казалось, все произошло быстро. Очень быстро. Уже почти заснув, помню, меня заставил открыть глаза, свет… Мамино лицо тогда стало таким до смерти испуганным. Глаза, её замечательные серо-голубые глаза впервые показались мне страшными, не злыми, а какими-то опасающимися. Она безжизненно округлила их в смятении. Явно, открыв свой рот, Мария хотела мне что-то сказать, но… Я помню, какие-то слова басом обронил Павел. Оба их лица стали почти белыми от приближавшегося света двух фар. Я помню, как нос отца отбросил тень на остальную часть лица, как мать начала молиться, очень громко, почти умоляюще. Они оба кинулись ко мне. Я помню, как Павел в отчаянии дернул руль, машину покосило. Я слышала, как завизжали на льду шины нашей Нивы. Раздался оглушающий гудок Камаза. Свет ослепил меня… Вдруг, резко, что-то до ужаса сильное ударило мне в грудь. Я слышала, как открылась задняя дверь нашей машины. Помню, как не могла дышать. Тогда я думала, что это наверное, мне приснилось, пока я ехала. Я уснула, и этот ужас выдумала в своей голове. Больше, ни отца, ни мать я не слышала. Что-то схватило меня, полутеплое, чья-то рука, скорее всего отцовская, и вышвырнуло из автомобиля. Сильная боль по всему телу. Я не помню, что слышала. Помню лишь удар, сильный и очень болезненный. Холод, который резко ударил в лицо, снег, который начал заползать под воротник. Но, я могла дышать. И дышала, учащенно, будто раньше жила без воздуха и теперь я вбираю в себя его так жадно. Мне было все равно, что он холодный, хотя, мои легкие он невыносимо колол. Очень сильно, как игрушку, меня выбросило куда-то в непонятном направлении. Достигнув асфальта, я ударилась. Это было так резко. Я уже и не думала, что достигну земли. На мгновение, казалось, что я лечу на другой свет. После этого я ничего не помню… Когда наконец я смогла открыть глаза… Боже, как же я надеялась, как мне хотелось, чтобы это был дурной сон! Но нет… Придя в сознание, я поняла, что нахожусь в больничной палате. Около меня что-то все время пикало. Я даже повернула голову, чтобы посмотреть, что это, как вдруг, заметила перед собой, совершенно недалеко, сидящую на белом стуле женщину. Я хоть и была в шоке, но кое-что осознавала. Она была не врачом. Врачи носят белые халаты. Да, и на кого-то кто может спасти жизнь, она не похожа. Светлая, как я припоминаю, была эта палата. На стенах, кроме побелки не было ничего. Напротив меня стояло ещё одна кровать. Она была усовершенствованная. Очень мягкая. Повторяла контуры человеческого тела. К той кровати, как и к моей, были прицеплены какие-то капельницы, рядом стоял похожий аппарат. В данном месте не было окон, что показалось мне странным. Я осматривалась и не могла понять, в чем дело? Женщина молчала. Она просто сидела и таранила меня взглядом. Я была единственная в этой палате. Может, она ждет кого-то, кого должны привезти сюда, думала тогда я. Или может, она тоже как и я ждет Машу и Павла? Тишина, после моих слов, резко прервалась. - Ты, наверное, Катя Карамзина, так? – сказала мне та женщина. Я, если честно, растерялась, и совершенно ничего не ответила. Тогда, особа в странном черном, как я ещё не знала, траурном прикиде, подошла ко мне. Её платье было в пол, на сколько я помню, все было закрыто, и руки тоже, хотя рукава её платья развевались, и от части напоминали мне крылья какой-нибудь вороны. Что примечательным показалось мне, будучи ребенком, эта женщина носила платок, темно-синий, тюлевый, который окутывал её шею и закрывал голову. В первый раз я не разглядела её волос, какого они были цвета, но я точно помню её глаза. Сомнительным мне показался их блеск. Каким-то странным. Будто она мне сожалела, но о чем жалеть, я же жива, и, наверняка, скоро за мной придут родители и заберут отсюда! Подойдя ближе, женщина наклонилась. Я смотрела в её черные очи, и никуда более не отводила свой взгляд. Она снова спросила, все так же мерно и тихо: - Катя Карамзина? – и тут, я набрала в легкие воздуха и ответила: - Да, это я. В глазах её мелькнуло ликование. Женская, человеческого бежевого цвета ладонь прошлась по моим волосам. Я, если честно, немного вздрогнула от такого. Особа тихо усмехнулась, как смеются обычно диснеевские мачехи в мультфильмах. Её лицо, хоть и было живое, но такое странное, ему не хотелось доверять. А тем временем, женщина продолжила: - Бедная, бедная девочка. Я с тобой. – шептала она, продолжая грубо гладить меня по голове. Её ровные черные брови медленно, но верно смыкались у переносицы. Чем-то она напомнила мне бабу ягу, только я до сих пор не знаю, чем. Бородавок на лице дамы не было, наоборот, такого чистого я за все свои четырнадцать лет не видела. Немного румяное лицо, сопровождаемое еле заметными скулами, круглое, смотрело на меня, пытаясь что-то сказать, но я тогда была слишком мала, чтобы понять. Хорошо хоть, что догадалась спросить: - А вы, простите, кто? – я не знаю, на сколько тих был тогда мой голос, но я пыталась выдавить из себя все слова четко. И дама услышала, она даже ответила: - Зови меня Мелина Востокова. Не надо лишнего. – хитро улыбнулась женщина. Она не сказала мне ничего более. Всю следующую неделю она продолжала приходить ко мне в палату и иногда даже, мы с ней разговаривали не десять минут, а чуть больше. Но все эти разговоры были непринужденными, тупыми. Как только я заводила разговор о родителях, Мелина отмалчивалась, и мне, даже будучи ребенком, было подозрительно это. Когда в последние разы я спросила о матери, а она попыталась сменить тему, я была настойчивее. Тогда, Наталья просто удалилась из палаты, оставив меня одну. Сказать, что мне становилось страшно, это значит не сказать ничего. Но, не эта женщина в платке пугала меня, а судьба родителей. Я не знала, что с ними случилось, но явно что-то плохое. Возможно, они тоже где-то здесь лежат рядом, в соседней палате. Наверное, Наталья их родственник, и она просто не хочет меня огорчать. Я придерживалась этой теории до последнего. Пока не произошло то, что, наверное, должно было произойти давно. Я даже радовалась утром в воскресение, ведь завтра меня должны были выпустить, и я наконец-то распрощаюсь с этой больничной палатой, которая так наскучила и так надоела мне. А как сильно я хотела увидеть родителей! Кажется, в тот день я была готова отдать все, чтобы эти часы до выписки прошли как можно быстрее. Я могла бы считать минуты, но настенных часов в палате, к моему сожалению, не было. Я помню, как поворачивала голову к аппарату, стоящему по левое плечо от меня и смотрела на его табло, где в нижнем правом углу были часы. Смотрела на то, как медленно уходят минуты, но, через каждые десять, пятнадцать, моя шея затекала, и я была вынуждена повернуть голову обратно. В тот день Мелина не приходила долго. И знаете, меня это даже радовало. От её присутствия, я очень сильно устала. Не то, чтобы она мне наскучила, нет. Её вид мне не нравился. Она, как будто играла роль доброй нянечки, когда на самом деле была злой стервой. Но, возможно, она разговаривала с моими родителями, которые, как я упорно продолжала думать, спят в соседних палатах. Вдруг, движение мед. сестер в коридоре оживилось. За ними, будто догоняя, прошел мужчина. Я видела его мельком, поэтому помню только его красную шинель и светлые волосы. Ко мне опять пришла Мелина. Я не была особо рада её присутствию около своей койки, но, чтобы не обидеть человека, все же улыбалась. На лице её была некая взволнованность, на самом деле, актерское мастерство, которое тогда я не смогла понять. Оделась она в тот день совершенно иначе. Все шесть дней в мою палату приходила степенная дама в платьях, подол которых задевал пол, а сейчас она одета в джинсовые черные штаны и черную куртку. На ней, как был, так и оставался платок, только теперь пурпурный, не покрывающий её головы. Впервые я увидела её черные, постриженные под каре, волосы. Образ теперь был закончен, и хорошо отложился в моей голове. У меня было столько вопросов к ней, и первый: - Что происходит? Вдруг, раздались крики, которые я помню по сей день. Это предсмертные крики мед. сестер. Бедные, милые и приветливые женщины, как мне тогда было жалко их. Ведь таких дружелюбных врачевателей так не хватает в русских больницах. Жаль, что сегодня была их смена. Я вскочила. Удивленно тараня своими глазками хитрое лицо Мелины. Но та бесстрашно шепнула мне: - Она пришла… - и машинально, дама кинула на мою постель одежду, скомандовав: - Одевайся, живо! Как много я хотела спросить у неё. Кто пришел? Зачем? Куда мы побежим? И главное, где же мои родители? Я помню, что запыхалась тогда, когда натягивала джинсы, надевала свитер, который сильно колол все мое тело. Я помню, как мне ещё было больно дышать. Видимо, тогда я повредила легкие. Но, я наплевала на свое здоровье. Я продолжала няпяливать на себя ботинки, которые оказались мне малы и сильно сжимали мою бедную ногу. Все это происходило быстро для меня, я не могу вспомнить все в подробных деталях, но, когда уже начала натягивать на себя что-то похожее на куртку, Мелина схватила меня за руку и потянула за собой из палаты. Мне было больно ходить из-за чертовых черных маленьких ботинок. Как сейчас их помню, невыносимая боль! Но, тогда, ошарашенная звуками мучительно умирающих людей, я бежала. Тогда, именно тогда я впервые в своей жизни увидела трупы. И это было страшно. Два безжизненных тела лежали в одной из палат. Крови не было, но… Что могло так быстро решить их всех соков? Руки убитых врачей были вытянуты, и сквозь побелевшую кожу, были видны фаланги пальцев, все кости на руках были так хорошо выражены, будто эти трупы разлагались здесь не один день, и даже не месяц. На головах их выпали волосы и тонкий слой дэрмы просвечивал посиневшие вены на черепе, которые как бугорки в чистом поле вырисовывались на темечке. Их халаты были уже велики и окутывали трупы, как мешки. Я помню этот страх, этот ужас. После увиденного, я бежала за Мелиной и кричала от беспамятства: - Кто это сделал, кто? Ближе к выходу к нашему дуэту присоединился мужчина, которого, я, кажется, мельком видела уже. Он проходил по коридору не за долго до появления Наташи. Осмотреть его в спешке у меня не было возможности, к сожалению, а увидев на входе ещё трупы, но уже полицейских, изуродованных явно ножом, раны которых до сих пор кровоточили, я забыла о существовании нового члена нашего маленького отряда вообще. Помню, меня запихнули в машину. Мужчина сел за руль, а женщина рядом, на переднее пассажирское сидение. Я, как неваляшка, сидела сзади и не смела пошевелиться. Момент нашей поездки, как бы я не хотела воссоздать, я не помню. Я не знаю даже каким путем мы ехали. Перед глазами юной девчонки подростка находились два трупа. Одним был полицейский, другим врач. Я все думала, зацепившись за слова Мелины: « Что значит, она? Кто она? От кого мы сбежали? Где мои родители?» Очнулась от раздумий я благодаря мысли о родителях. Я вспомнила, что все же должна узнать, где они находятся. Осознав, что нахожусь в черном кожаном салоне с тонированными окнами, я приподняла голову. Было тихо. Даже радио не играло в этой машине, кажется, марки «Чайка». Я видела галочку на конце капота, как бы фирменный знак, такой же как у машин марки «Волга» - олень. За лобовым стеклом виден был сосновый лес. Дорога была не асфальтированная, будто деревенская. Вокруг все белым бело. Следов колес на данной дорожке не было видно, что ещё больше наводило меня на смутные подозрения. Иногда, с лап елей на лобовое стекло падал снег. В первый раз, я вздрогнула. Из-за чего отвела взгляд от окна и в зеркале заднего вида заметила отражение мужчины. Если я говорила, что лицо Мелины для меня было мерзким и неприязненным, то его мне не понравилось ещё пуще. Оно было у мужчины откровенно страшным. Два диких глаза смотрели на дорогу, и что я заметила, не моргнули ни разу. Радужка его глаза была красного цвета. Любопытно, и при этом необычно. Все время, пока я его рассматривала, сильно боялась, что он посмотрит на меня, но мужчине было будто безразлично. Его более бежево-белое, чем у женщины, лицо выглядело вытянуто. Из-за этого скулы выделялись очень сильно. Я ещё не видела никогда, чтобы кожа так сильно прилегала к лицевой части черепа. Будто его натянули на череп. Каждая его морщина отбрасывала тень. На вид, я могла бы дать ему лет около пятидесяти. На самом же деле, признаюсь, за два года я так и не узнала сколько ему лет. Он заделывал большой и длинный хвост из своих пшеничных волос, с мелкой проседью. Несколько прядей свисали с его лба, падали на виски, какие-то были заделаны за уши. Мне не хотелось очень долго на него смотреть, и я отвела взгляд опять к окну. Я не заметила, как пейзаж изменился. Теперь впереди виднелся покрытый железными плитами дом. «Какая-то коробка!»- думала тогда я. Не уверенная, туда ли мы вообще поедем, я молилась, чтобы меня отвезли обратно, в мой домик с красной черепицей, к моим родителям! Но, желаемому не суждено было сбыться. «Чайка» остановилась у ворот в столь сомнительное здание. Мы чего-то ждали, сидя в машине. Тогда, я даже дышать боялась. Я долго не замечала, как на мое отражение в лобовом стекле теперь смотрит этот мужчина. И лишь перед тем, как автомобиль тронулся, я мигом и ненароком тоже посмотрела в зеркало. Как сильно я тогда испугалась. По телу пробежались холодные мурашки, и больше я не решалась взглянуть в зеркало. Мне просто не хотелось увидеть снова эту зловещую ухмылку данного существа. Да, я называю его существом, ибо это точно не человек. Не может быть у человека столь бездушный, жуткий взгляд! Как только машина проехала во внутрь, ворота с скрежетом закрылись. Мужчина и женщина вылезли, и он открыл мне дверь. Я сидела, будто меня кто-то приклеил к этому сидению! Раздался женский раздраженный голос: - Вылезай, девчонка! Я, испугавшись злого голоса, как заяц, выпрыгнула из машины, очутившись перед мужчиной. Помню, как вторично, по всему моему телу пробежались мурашки, когда я осознала, что стою перед ним. Учащенно дыша, я старалась не смотреть в лицо, а особенно в глаза. Его вид пугал меня, и я прекрасно чувствовала, что он на меня смотрит. Мои глаза уставились в его грудь. Мне было до того страшно, что в самую пору опять прыгнуть в машину, но мужчина захлопнул дверь и отошел. Куда теперь мне деться? Я все помню, моим больным легким не хватало воздуха. Здесь, в этой непонятной черной пещере было очень холодно. Я боялась всего. Как в ночи, прищуривалась, стараясь что-нибудь найти, но все мои попытки были тщетны. Хоть глаз выколи, ничего не видно. Я было уже хотела задаться вопросом, куда ушли мужчина и женщина, как вдруг, что-то холодное схватило меня за руку. Помню, как вздрогнула. Мои руки тоже были холодными, но рука Мелины казалась ещё ледянее. Этот холод обжигал пуще любого кипятка. Раздался приглушенный голос, который теперь старался быть более дружелюбным, но я чувствовала в этой доброте ложь, которую, кажется, эти люди не пытались скрыть: - Ну, ну, девочка. Не бойся. Мы тебя не обидим. Я слушала её, и при этом нащупывала руку женщины. Ощущение было весьма странным. Дело в том, что восприятие холода тоже бывает разным. И оно не было похоже на прохладу человеческих рук. Будто я касаюсь чего-то железного. Мужчина включил свет в этом Богом забытом месте. Желтые огромные фонари ослепили меня на мгновение. Пришлось даже прикрыть глаза. И лучше бы я их не открывала. Когда мои глаза более менее привыкли к свету, я резко прозрела и увидела, наверное, то, что обычно люди видят в безумных кошмарах. Вместо женщины, которую я недавно видела в больнице, приходившую ко мне каждый день в черном наряде и в своем синем платке, стоял робот. Он готов был прожечь во мне дыру своими синими, сверкающими глазами. Это он схватил меня за руку. Сначала, помню, я обомлела, не смея двинуться куда-либо. Я смотрела на это существо, и совершенно ничего не понимала. На расстоянии вытянутой руки, в сверкающей серебряной броне, кажется, плотно прилегающей к телу, в том самом пурпурном платке, идеально покрывающем железную голову, без каких либо признаков мимики, стояла, схватив меня за правую руку, Мелина? Да, скорее всего этот монстр и была она самая. Её броня сверкала и ослепляла ещё не совсем привыкшие к свету глаза. Она неподвижно смотрела на меня, все больше и больше пугая. Я начала вырываться, словно лиса, попавшая в капкан, отчаянно пытаясь разжать её ладонь, но, все было тщетно. Женщина опять начала злиться. Резко, её взор синих линз упал на мужчину, и грозно, командным тоном она сказала: - Аркадий, сделай ты с ней что-нибудь! Быстро тогда я выдохлась. Метнув свой взгляд на мужчину, я было хотела разжалобить его, хотя и понимала, что это почти невозможно, но, увиденное, ещё больше ошеломило и испугало меня, чем броня Мелины. - Я предлагал тебе высосать из неё долю жизненной силы. Ты отказалась, женщина. – ехидно проговорил Аркадий, начиная ближе подходить ко мне. Большой, высокий, с крепкими руками и широкими своими плечами, он казался мне непобедимым. Злобная улыбка не спадала с лица его. Этот момент, этот чертов момент до сих пор крутится в моей голове. Ночью, ни один страшный кошмар не проходит без его появления… Из рук мужчины, из кистей, с той стороны, где особенно четко видны вены, начали медленно появляться непонятные для меня по сей день железные щупальца. Как же мерзко это выглядело. По этим железным толстым прутам текла кровь, омывающая руки. В отличии от брони Мелины, щупальца были более темного цвета, наверное из-за того, что все время находились в крови. И они все выползали из его кистей и выползали. Медленно, принося с собой много крови. Я посмотрела в его красные глаза. Мне было очень страшно, и, как маленький, не способный к защите ребенок, я заплакала, прекратив вырываться. Женщина отпустила меня, чему я сильно удивилась. - Тише, Катя, не плач. Мы не собираемся тебя убивать. – все с той же ложной дружелюбностью сказала Мелина. Она подошла ещё ближе и… Приобняла меня? Я не знаю, что она хотела этим действием мне сказать, но тогда, там, в неизвестном месте, я прекратила плакать. Поняв это, женщина продолжила: - Мы лишь хотим направить тебя. - Куда? И… Зачем? – вытирала слезы я. До сих пор не люблю плакать при посторонних. Мелина отвернулась от меня и пошла к старому, деревянному столу. Я совершенно не помню, как выглядело это помещение. Помню лишь, оно было огромным и.. Этот стол. Я все ещё оглядывалась на мужчину, которого звали Аркадием, когда пошла за женщиной. Я боялась его все эти два года, каждый день и ночь. Я поздно засыпала, боясь, что он придет ко мне. Я выполняла все их поручения, пугаясь одного лишь его взгляда! - Катя, бедная Катя. Как трудно жить в незнании правды. – начала было причитать Мелина. Мужчина молчал. - О чем ты говоришь? – я серьезно не понимала тогда, что к чему, и если честно, хотела бы не понимать до сих пор. Мы подошли к столу. На нем лежали фото и конверт... Помню, это был последний раз, когда я видела, хоть и на фотографиях, но видела лица своих приемных родителей. Глупая, я сразу же, задала женщине вопрос, не дожидаясь объяснений: - Где? Где они? Где мои родители?!- я кричала, дурочка… - Это твои не настоящие родители. – равнодушно ответила Мелина. От услышанного, я была потрясена. Я не верила, что эти двое могут точно знать, кто мои родители. От данных слов моя нелюбовь к ним только возросла. Но женщине в железной броне было видимо, наплевать. - Екатерина, признайся сама себе, ты многого не знаешь. - Да, в том числе и кто вы! – обозлилась я. Помню, меня охватил тогда жуткий жар. - Ах, ты об этом? Не веришь нам? Правильно, горжусь тобой, девочка. – хлопнула в ладоши женщина, раздался жуткий железный скрежет. Помню, мне резало уши от него. - Не верь всем. Но нам, я гарантирую, ты поверишь. – я не видела лица Мелины, но, по моему за железной маской она улыбалась. На Аркадия я старалась не смотреть, но, я слышала, как и он ухмыльнулся. - Твои родители. Мария и Павел, они хоть чем-нибудь похожи на тебя? - Нет. – они затронули мою самую нелюбимую тему. - А что ты скажешь, если я покажу тебе женщину, с которой вы как две капли воды похожи? – голос женщины стал хитрее обычного. И, знали бы вы, как сильно меня начало терзать любопытство. Я, не раздумывая, одобрительно покачала головой, и уже более заинтересованно посматривала на Мелину. Она не заставила ждать. Без лишних интриг, женщина вынула из конверта фотографию. Я не знала, как на это реагировать. Возможно, побледнела, возможно, покраснела. Мне хотелось заплакать, но я боялась. По этому, моя реакция для них показалась слишком уж странно пустой и безразличной, но внутри меня разрывали чувства. Мне было любопытно узнать все о женщине, чье лицо так похоже на мое. Тот же цвет волос, та же горбинка, те же глаза, зеленые… - Да, Катя, это твоя мать. Но, не спеши радоваться. - Почему? – выдавила из себя я. - Твоя «мама» бросила тебя сразу, как только ты появилась на свет. И тут, я почувствовала, как из моих глаз потекли теплые слезы. Я смотрела на Мелину, и слушала, а взору мешала вода, накопившаяся в уголках глаз. - И как хорошо, что мы с Аркадием были сегодня рядом. Она пришла, Катя. Она убила твоих родителей, там в больнице. И мне так жаль, мы ничем не могли помочь. – не помню. Я больше ничего не помню. Они, вроде бы оправдывались, но мне уже было все равно. - Красная звезда убила Марию и Павла. – вынесла вердикт Мелина. - Что вы от меня хотите? – задала последний вопрос я. И кто бы мог подумать, что эти слова перевернут мою историю… Омега Красный и Железная Дева начали тренировать меня, чтобы когда-нибудь я смогла отомстить матери, которая так ужасно поступила со мной и с моими бедными родителями. Я не знала тогда, на сколько правдивы слова Мелины, но, другого выхода у меня не было. Было тяжело, ужасно тяжело. Тренировки были мучительны для меня. Я ломала пальцы, кости, теряла много крови, падала с больших высот, но училась. Старалась учиться». Так, углубившись в свое прошлое, мокрая от измороси Кейт Лоутон не заметила, как уже ехала в теплом лифте, где играла успокаивающая музыка, а этаж на панельке приближался к нужной цифре. Все, что было раньше, наконец-то прошло для неё и теперь, родной отец Флойд никогда не даст её в обиду.