Повелитель снов

*** С волос капает, меня трясёт, вокруг насмерть перепуганные девчонки и Мишка на коленях рядом, изо всех сил держит, поднимает мою безвольную тушу в сидячее положение и панически орёт в телефон: - Вырубай!! Вырубай нахер свою машину, урод!! Он без сознания!! - Женечка, - потрепанные и дырявые Такины софты возникли в поле моего зрения, - водички… Мне суют разнообразные бутылки - минералку, и сок, и просто воду из-под крана, а меня мотает от слабости, что происходит?! Ещё минут десять руки дрожат, а Михей что-то врёт нашим, чтобы никто «скорую» не вызвал. Отправив всех по домам «не надо, я сам его довезу, нет, это не эпилепсия, да в среду собираемся на генеральную», друг садится рядом и матерится сквозь зубы, обещая кому-то «выдрать ноги, всё равно не нужны». - Если он ещё раз эту поебень включит – я на него ментов натравлю, отвечаю! - Злобно цедит Миха Тимофею, - Жека счас запросто кони мог двинуть! - Тимофей молча поднимает моё тело за подмышки, ноги делают вид, что они не мои, и я обвисаю на его руках мешком. - Хозяин твой вкрай ебанулся, - обозлённый Михей слова не выбирает, - опыты пусть на кошках ставит! Короче я сказал: не дай бог ещё раз, по тундре оба пойдёте, по широкой дороге! И такая убеждённость у другана в голосе, что у вкрадывается подозрение, что кто-то у него и впрямь в органах есть… мысль об этом быстро проскочила и отложилась в памяти, чтобы всплыть чуть позже. *** В «вольво» Тимофей чуть не закурил, но мельком глянул в зеркало на бледную немочь, сидевшую сзади и засунул сигарету обратно в пачку. За всю дорогу он не сказал и слова, небрежно и профессионально рулил, но я не чувствовал дискомфорта от его демонстративного молчания, мне было хреновасто и не до чего. Впрочем, от обморока я уже мал-мала оклемался, ну и представлял, как будет растерян и сконфужен Марк, узнав до чего плохо я перенёс подключение. Я размышлял, как скажу «да ладно, чо там», а потом, может быть, как-нибудь так, в разговоре, спрошу, а можно ли повторить последнюю часть сна, но без потери сознания? Ну мастер пикапа, куда деваться. Ему, конечно, будет неловко от того, какая была реакция на воздействие аппарата – Миха орал про припадок и судороги, так что на волне вины, мне может и обломиться ещё разок. Но всё оказалось не так. Легко втащив меня, болезного, в дом (перекинул руку через плечо и вёл как раненого бойца), Тимофей всё так же молча сгрудил ношу на кресло в зале и ушёл. Марк спустился минут через пять – старательно прячущий раздражение и досаду. *** А может ТираонКас и не знал о том, что должно было случиться? В Совет он не входил, мало ли… Погодка не задалась. С моря дул ветер, пейзаж за окном был выдержан в свинцовых и холодных иссиня-чёрных красках. Делать до четырёх часов, когда соберётся Совет, было нечего. Собственно и в Совете работы для таких как я нет, не вышел возрастом, но такова традиция – старым благородным родам представят новую ветвь на развесистом аристократическом древе. Заодно и молодую гиедрессу введут в высший орган государственной власти. Никогда мне не казался притягательным прозрачный купол Зала решений и в Суде чести я тоже не жаждал принимать участие. Какой из меня политик? Курам на смех. Чтобы в государственных делах разбираться, нужно за плечами не одно поколение стратегов-тактиков-дипломатов иметь. Да и не интересно это. Суды эти тоже. На них не уголовные дела разбираются, хотя и такое случается. У знати свой кодекс поведения есть, а что там в него входит мне как-то до лампочки. Самому бы чего не нарушить, никогда не знаешь, какие тонкости аристократического политеса ненароком преступишь. Море стало чёрного цвета, за окном скручивались вихри, из низких туч прямо в беснующуюся толщу вод впивались разветвлённые молнии, и в коридоре, куда была открыта дверь моей комнаты, автоматически зажёгся неяркий тёпло-жёлтый свет. С высоты птичьего полёта (наши с ТеремДаром покои почти под самой крышей) всё смотрелось нестрашно и даже уютно – шторм-то там, а я-то здесь, в тепле и комфорте… в косяк двери деликатно постучали. Улыбающаяся женщина в форменном фартучке и кружевной наколке на седеющих волосах доброжелательно спросила, не хочу ли я чаю. Я хотел, и в комнату, чуть позвякивая, въехал высокий столик на колёсиках, вместивший в себя пузатый заварник в смешном вязаном чехле-улитке, пару чашек и уйму коробочек-вазочек-баночек с какими-то сластями. Женщина ловко расстелила снежно-белую скатёрку на стол у окна, быстро сервировала и, пожелав приятного чаепития, ушла. Я снова остался один и в тишине. Где носило ТеремДара – одни боги знают. С утра проснувшись, в комнате я никого не обнаружил. Тираон ушёл, надо думать, ещё ночью, а белоголовый и не знаю когда, но полог у его постели был раздёрнут, а кровать идеально заправлена. Завтрак подали на одного, обед тоже. Вот и хорошо. Встречи я откровенно трусил. Как отвечать на подначки, которые обязательно посыпятся, даже не представлял, и насмешки теперь будут под собой иметь вполне реальную основу. В Школу возвращаться и так не хотелось, а тут ещё и это. Чтобы не раскиснуть окончательно, я набил рот крошечными пирожными с ванильным кремом (второй раз в жизни ем, дворцовый рецепт охраняется тщательней, чем королевские регалии), а потом, помыв руки, взялся вышивать. - ЭтиЛьет кил Дейлис, - негромко окликнули от двери, - вас приглашают на заседание Совета Высоких лордов. Я очнулся, оторвался от увлекательного участка, где вокруг зрачка птицы нужно было выложить мелкий бисер, и засуетился, надо же, завышивался, забыл на часы посмотреть. - Не спешите, ещё двадцать минут, я вас подожду, - сказали мне, и двери закрылись. Торопливо переодевшись, я намочил волосы, чтобы не торчали вокруг головы изображая одуванчик, закапал при этом плечи быстро остывшей водой, и выскочил в коридор. До зала мою особу вежливо сопроводили, всю дорогу я прокручивал в голове чего-то там такое из этикета и нервничал всё больше, потому что совсем не помнил никаких правил насчёт поведения в такой высокопоставленной компании, в какую попал сейчас. Там куда-то пройти надо или сразу можно сесть? А куда? Все стулья, наверно, распределены, не хватало ещё занять чей-то. Купол зала Совета и впрямь оказался высок, прозрачен и воздушно-лёгок, несмотря на почти пятнадцатитонный вес. Никакие фотографии в учебниках истории не могли передать его красоты и нежного мутно-зелёно-голубого цвета. - Присаживайтесь, - дружелюбно произнёс чей-то низкий и хорошо поставленный голос, и я опустил задранную голову и захлопнул невольно разинутый рот. - А… куда здесь можно? – смущённо спросил я у мужчины в серой мантии Высокого судьи, смотревшего с улыбкой доброго дядюшки, нашедшего, наконец, кому завещать состояние и крайне довольного выбором. Мы стояли у судейского стола, перед которым было расчищен круг, почти заключённый в кольцо поднимающихся несколькими рядами красно-золотых кресел, часть из которых уже была занята. - Где вам удобно, - добродушно прозвучал басок судьи. Серые глаза в противовес благожелательной улыбке цепко меня обшарили, - места здесь ни за кем не закреплены. - Спасибо. И я с нехорошим стеснением в груди подался к крайнему сиденью во втором ряду. Сесть в первый не решился, нескромно показалось. Кресло оказалось неожиданно высоким и очень удобным, я немного повозился на нём, устроился и приготовился внимательно смотреть и слушать. Мне казалось, что после того, как моё имя назовут, и Высокие лорды милостиво примут новобранца в свои ряды, вернуться сюда и послушать, что и как тут происходит, уже не удастся – теоретически барон Дейлис имеет право находиться в зале, а на практике как – одни боги ведают. Круглый зал заполнялся. Через четыре разных входа прибывали Высокие лорды. Они вежливо уступали друг другу в дверях, обходительно поддерживали немногочисленных дам под локоток, предупредительно пропускали на наиболее удобные места старцев… Справедливости ради надо сказать, что эта благовоспитанность вовсе не выглядела нарочитой. Всё просто, всё тактично, ничего напоказ. Именно такое отношение я и ожидал увидеть в школе, эмблема которой украшает пристёгивающийся клапан у кармана моей хамиды. Хорошо, что на торжественные мероприятия прилично и настоятельно рекомендуется приходить в форме своего учебного заведения. Мягкая ткань подчёркивает красивый крой, я люблю носить эту одежду. Смешно сказать, но только об ощущениях приятного к телу толстого льна на своей коже я буду жалеть, когда уговорю отца сменить Школу на что-нибудь менее пафосное. Скромно и почти незаметно появился айен. Туо КамНийир прошёл в первый ряд, а за ним, легко ступая в длинном струящемся платье, шла его невеста. Они раскланялись с одними людьми, вежливо кивнули другим и, устроившись в первом ряду, тихонько заговорили между собой. Лорды деликатно проходили мимо, не стараясь обратить на себя внимание. Я заметил ещё несколько знакомых лиц. Одних видел на журнальных разворотах, кого-то помнил по выступлениям по телевидению, других по своему городу, а ещё с удивлением узнал кое-кого из нашей Школы. Вот те на. А, впрочем, что ж это я – элитное заведение всё-таки, кому ж там быть как не детям Высших. Иррациональное волнение нарастало и, чтобы отвлечься, я стал рассматривать наряды присутствующих. Да уж, замарашкой только из-за формы и не выглядел. Тут и дорогая элегантность от современных портных, и скроенное по старинным лекалам, придающих величественную осанку любому горбуну. Вон в креслах в шестом ряду устроилась семья: строгие классические костюмы, а в отделке игольное кружево (ему, должно быть, лет двести!), сейчас такое не плетут вручную - и дорого, и шелков таких уже не делают, и умельцев почти нет, и труд тяжкий. А двусторонняя вышивка хамиды у молодого парня двумя рядами выше – да это же шедевр! Засмотрелся на абсолютную симметричность неяркого, но с богатой палитрой цветочного узора, и чуть было не пропустил начало. Просто из негромких переговоров зал окунулся в тишину. Распахнув глаза, я уставился на судейские места, где уже сидело шесть человек в серых мантиях, а «добрый дядюшка» среди них был самым молодым. Моя спина невольно выпрямилась, когда дважды звонко и ясно прозвенел серебряный колокольчик. Закрытые Суды чести, конечно, по телевизионным каналам не демонстрировались, но уж по фильмам, особенно мелодрамам, которые так любила мама, церемония известна. Там по жизни кого-нибудь судили за несанкционированную любовь. Но ни один фильм не смог передать атмосферу зала. Уважительное внимание, вот как я охарактеризовал бы то, что почувствовал. На середину круга перед Высокими вышел морщинистый, как печёное яблоко, мужчина в широкой синей хамиде и, встав справа от судей, обратился к собранию: - Высокие лорды, мы собрались здесь по чрезвычайному поводу. Ого. Если «чрезвычайный», то явно не из-за нового барона. Всякий раз, как появляется новоиспечённый супруг или сын Лорда, происходит представление в Кругу, что может быть обыденнее? - Наши собрания нередки, но чтобы разбирательство было связано с травлей, это из ряда вон выходящее событие. Зал в молчании внимал. - Прежде всего напомню, что среди нас находится юный барон, чья стойкость и личная отвага спасла многие жизни. Меня бросило в жар. Личная отвага заключавшаяся в овечьей безропотности подставления зада – вот спасибо, напомнили о сраме. Да ещё в такие словеса облекли... и для этого сюда пригласили? Заполыхали уши и лоб, а зал, привстав на мгновение, синхронно склонил головы в мою сторону и снова сел. Целый зал. Поклонился мне. Сердце колошматилось в горле, я глаз поднять не смел, в ушах шумело. Надо ли мне было встать и поклониться в ответ? Или сказать что-то вежливо-этикетное, вроде «Мне приятно»? Одни боги и церемониймейстеры ведают. Я переживал минуты позора вновь и вновь, страстно желая и не имея возможности уйти, а вот и не стоило так близко к сердцу принимать - от внезапного стресса началась мигрень. Она ввинтилась в висок, растеклась по глазу, уху и словно взорвала в голове бомбу. Мой стыд выжгла боль и тошнота. Пришлось неприметно опустить голову и как бы в задумчивости прикрыть глаза рукой. В пустой круг перед столами кто-то быстро выходил, уходил, говорили то тише, то громче. Надеюсь, со стороны было незаметно, что я ничего не слушал. Стараясь неслышно шебуршать органайзером для таблеток, где в крошечных отделах лежали в соответствии с часом приёма нужные лекарства, сжевал насухую внеочередную дозу болеутоляющего. Горькая, зараза. С трудом проглотив, спрятал таблетницу и: - Барон Дейлис, вы можете сейчас говорить? – слух неожиданно вернулся, когда прозвучал тот басок. Я вздрогнул и поднял взгляд. С судейского места «дядюшка» участливо спросил: - Вам нехорошо? Не нужно ли вам воды? - Уже нет, спасибо, - ответил я и вжал в солнечное сплетение кулак. Неясное томление нарастало. Головная боль жгла глаз. Морщинистый в синем легко приблизился: - Пройдёмте к судьям, - меня осторожно подхватили под руку, в чём я совершенно не нуждался, и вывели в свободное пространство перед столами. Настойчивое давление на предплечье и вот на стуле, окружённым рядами кресел, и боком к Высоким судьям сидит моя персона. Я растерянно бродил взором по серым мантиям, не решаясь посмотреть в лица их обладателей. - Тиль, - негромко сказал кто-то знакомым голосом, - всё в порядке, не волнуйся. Вскинув взгляд, я наткнулся глазами на айена, доброжелательно мне улыбнувшегося. Словно по тонкой леске мне передалась толика спокойствия герцога, бесценная поддержка, которую я ощущал и тогда, в плену… Синяя хамида встала рядом со мной и из глубин памяти, пробившись через непрекращающуюся боль, всплыло воспоминание, кто такие носит: Обвинители. - Уважаемый Кил ЭтиЛьет, мы знаем вас исключительно по газетным статьям. - Интонация у Обвинителя, нисколько не подразумевала издёвки. Он имел в виду именно то, что сказал. - Позвольте нам всем узнать вас поближе. Никак не комментируя эти слова, я просто продолжал сидеть, ожидая вопросов и стараясь удержать на месте лекарство вознамерившееся покинуть свой последний приют. Вины я за собой не ощущал, не думал, что мне за что-то может попасть, так что самой главной задачей стало предотвратить побег разжёванной таблетки: я вдохнул несколько раз глубоко-глубоко и, кажется, преуспел. - Ну вот и славно, - истолковав моё молчание как оживлённое согласие на интервью, мягко сказал мужчина. – Расскажите суду, как вы попали в школу Бенгалле? - По рекомендации герцога КамНийира… - я запнулся, потому что никак не мог вспомнить как обращаться к Обвинителю, но тот понял. - Говорите мне «Ваша милость», а судьям «Ваша честь», - подсказал он. - Мой любимый предмет – математика, Ваша милость, - негромко ответил я, - а в этой школе лучшие преподаватели. Я попросил помочь мне поступить. - И как вам там нравится учиться? Какие-то секунды я не знал что сказать. А потом нужные слова нашлись: - Учиться мне удаётся лучше всего. Обвинитель всмотрелся мне в лицо и, отступив на несколько шагов назад, прислонился бедром к столу. - Сформулируем вопрос иначе. Как к вам там относятся? И тогда я начал прозревать. О боги, да ведь на днях будет два месяца, как «сняли полог»! Всё это собрание для того, чтобы решить, можно ли мне доверить мою собственную жизнь! Только бы не сглупить, только бы не облажаться сейчас… и не будет соглядатаев, и будет мне покой! Теперь все мои ответы должны быть подчинены только одной мысли: я крепок и морально устойчив, я не хлюпик, желающий покончить с собой, а самодостаточный и спокойный человек! Поэтому ответил так: - Сейчас всё в порядке. – И стал ждать следующего вопроса. Он не задержался: - А раньше? - Были некоторые трудности, Ваша милость. Довольный собой, я обвёл глазами зал. В дальнем углу, если можно так сказать о круглом помещении, неожиданно обнаружился ТеремДар со своим отцом. Они сидели рука об руку, оба с серьёзными до невозможности лицами и слушали происходящее. Смотреть на действо им, конечно, было неинтересно – у одного глаза вниз, у другого на затылок герцога. Что он там высмотреть хочет? Обвинитель по-простому полуприсел на угол стола (чуть приподняв бедро, когда один из судей недовольно потянул из-под него бумаги) и широко мне улыбнулся. - Не могли бы вы пояснить, какого рода были эти трудности? Обтекаемый ответ вылетел бойко: - Я не сразу нашёл общий язык со своими однокурсниками, Ваша милость. Надежда на освобождение приободрила так, что я расхрабрился и уверенно стал посматривать и на судей и в зал. Лорды и там и там внимали моим ответам, на какое-то время меня это смутило. Уж не настолько я важная птица, чтобы Высокие откладывали свои дела и выслушивали, что теперь-то я никогда-никогда, вот честно-честно! - Найти общий язык было настолько сложно, что вы предпочли покончить с собой? Так, так, тихо, ЭтиЛьет, зыбкая почва… - Я понимаю, что нарушил закон… -Это какой? – в голосе Обвинителя можно было заметить наигранное удивление, но уж я-то знал, что лучше повиниться: - Я забыл, что жизнь любого лорда принадлежит айену и только он может решать кому жить, а кому не стоит, - герцог на этих словах изумлённо вскинул брови, - но тогда я не выдержал. Словно кусочки фильма в моей памяти возникли сцены издёвок и шуточек, вроде той, когда в мои ботинки налили синюю тушь, а переобуться было не во что и до учёбы оставалось всего ничего. При каждом шаге несмываемая краска оставляла чёткий след и боги знают, скольких отработок после уроков мне потребовалось, чтобы отмыть эту дрянь в трёх классах и двух лестницах. Ботинки выбросил (счастье, что была вторая пара!), а ноги отпаривал едва ли не месяц. А запертые двери спальни, когда я возвращался из медблока? Однажды даже пришлось до двух ночи под хохотки с той стороны сидеть, подпирая стенку, потому что на стук мне открывать никто не спешил. Только обход дежурного преподавателя, вместе со стуком по филёнке подавшего голос, который трио махом признало, дал возможность спать не под дверью. Не говоря о том, что троица на голубом глазу сказала, что я вернулся пару минут назад, а где до этого носило – неизвестно. А утром ещё и ханжески качали головами, когда перед всем классом мне был сделан выговор за нарушение режима и за то, что бужу порядочных соседей ночами. Много всего пронеслось в мыслях и на лице, по всей видимости, отразилось тоже… несправедливо это. Сколько можно было терпеть, сколько? Измывались надо мной они, а наказание сейчас несу я, почему?! Держаться, держаться… - Кил ЭтиЛьет, - вступил в беседу судья в очках с толстенными линзами, - не могли бы вы нам рассказать, почему предпочли спать на тонком одеяле под окном, где не было батареи, а не легли рядом со своими соседями по спальне там, где вам были расстелены большие спальные мешки? Я хлопнул губами и оторопело уставился на вопрошавшего. Тот случай я помню прекрасно, но при чём тут это? … прошлой зимой перестройка ветхого жилья для обслуги Школы началась с великого переселения осчастливленных поваров, дворников и прачек в арендованные у соседнего города летние дачи, находящиеся едва ли не за забором нашего учебного заведения. Обрадованному персоналу предоставили и новёхонькую мебель и ещё что-то такое бонусное, а старые домишки, по возрасту приближавшиеся ко второму веку, снесли. На развалинах остались обломки прежней жизни служащих, какие-то ненужные вещи, печально припорошённые цементом и горюющие по человеческому теплу клопы. В поисках лучшего пристанища, мелкие твари организованно построились в колонны, боевым маршем проползли в сторону Школы, а там, деловито рассредоточившись, расквартировались везде, включая преподавательские апартаменты. Родительский комитет пришёл в ужас и моментом выделил средства на протраву от нежеланных гостей. Основательно натопленный, а чуть позже промороженный Большой зал стал на одну ночь приютом для всех студентов, которым не разрешили взять из комнат ничего и даже выдали одноразовые рубахи-штаны-тапки, постельное бельё и широченные спальные мешки, рассчитанные на четыре-пять персон. Помещение для торжественных мероприятий на двенадцать часов превратилось в цыганский табор: на полу разворошенные постельные места, беспорядок, гвалт и оживление. Такое приключение, поди ж ты, на полу спать! Пока в комнатах проходила санобработка, молодёжь развлекалась как могла: кто резался в «крабики», кто что-то вдохновенно врал от скуки всё готовым слушать парням, кто, пока преподаватели не видят, подрисовывал всякое портретам знаменитостей на стенах, используя для подрыва авторитетов жирный маркер, контрабандой пронесённый с собой. Я же явился из дезинфицирующего душа последним, когда все уже перетасовались по спальникам, в соответствии со своими дружескими связями и предпочтениями. Идти под одно одеяло с ТеремДаром? Нет, ну вы серьёзно? Ещё и прижиматься к нему, потому что температура в Большом зале была невысокой, прикажете? Такого дурака я свалять не мог. По счастью, на два последних выдаваемых одеяла никто не посягал, и я нахально присвоил себе оба. И лёг у свободного места так, чтобы не быть близко ни к одной из группок. Пристроился под окном, из которого отчаянно дуло, и заработал неврит на месяц… - Я никого не хотел провоцировать на… непристойные действия, Ваша честь, - ответил я честно. - А они могли иметь место? – оживлённо поинтересовался «дядюшка». Я замялся. Вот сказать-не соврать, вылетело же. - Скорее всего нет, я просто не… не хотел как бы разрешить. То есть как бы дать молчаливое согласие на что-то. Чтобы никто не думал, что я хочу чего-нибудь… непотребного. - Уточните, будьте любезны: если бы вы просто легли рядом со своими товарищами по учёбе, исключительно с целью поспать, это могло быть ими расценено как согласие на интимную близость? Вывод верный, именно так это и выглядело бы, но как это объяснить людям, которые не видели всей картины моими глазами? А объяснять – так в параноики запишут. Мания величия с манией преследования, два по цене одного! - … по прошествии времени, мне сложно сказать, - ловко, как мне показалось, вывернулся я. Судьи переглянулись и зашептались склонив головы друг к другу. Я, кажется, совершил ошибку. И точно. Мне задавали вопросы все судьи и про всё подряд. Вспомнили починку семейной реликвии айена – сделанной в стародавние времена шкатулочки. Она стояла в меморизе на всеобщем обозрении, а я слишком громко удивился, что никто до сих пор не реставрировал дырку в вышивке на её крышке. Интересовались деталями восстановления раритета, а потом, резко сменив тему, спрашивали про последний день вынужденной голодовки. Допытывались, как вели себя мои соседи по комнате со мной после снятия полога. Не прикасались ли? Не ощущал ли я исходящей от них опасности? Не боялся ли я? А затем неожиданно расспрашивали о моих братьях, доме, прежней школе и друзьях там. Снова возвращались к разговору о том дне, когда папка полетела с моста в реку. Внимательно слушали, как я, стараясь обходить острые углы, объясняю, почему упрашивал папу забрать мои документы из Бенгалле. Я говорил и на сердце становилось всё тяжелее. Оставалось впечатление, что все вопросы искусно гонят в какую-то ловушку. Ощущение усилилось, когда после очередного моего манёвра «нет, они неплохие ребята, бывает, что люди характерами не сходятся», я посмотрел в сторону дьюлина СиллТье и увидел, как он напряжённо впился взглядом в стену и горестно изломил брови, слушая, а ТеремДар сидит прямо, глядя перед собой и сглатывает, не мигая. Мазнув глазами по ним, я краем сознания отметил, что рядом с белокосыми, кажется, сидит растерянный КинКаар, а гиедран задумчиво глядя мне в лицо, похлопывает по руке дьюлину Аттиву. - … для вас и вашей семьи будет неплохим подспорьем, если ребятишки поживут в гостеприимных семьях, повидают мир и новых людей, - закончил свою речь Обвинитель. Я очнулся и уставился на него во все глаза. - Простите? В каких гостеприимных семьях, Ваша честь? - Туон СиллТье с радостью примет у себя младших членов семьи Дан. И ваш близкий знакомый кил КинКаар возьмёт на себя руководство по… Я встал резко, уронив кресло, в котором сидел, в голове бил набат, боль и паника нарастали. Момент истины, а это был он, настал: - Нет! Судьи смотрели серьёзно, и полный зал Лордов слышал, как плотина моей сдержанности трещала под напором правды. А потом плотину прорвало. - Я не доверю им своих братьев. - Почему же? И я сказал почему. Сжимал кулаки. Сдерживал слёзы. Сухое горло перехватывало, но я говорил. Без обиды, без крика и обвинений. Старался объективно объяснить, что знаю об обычаях в Школах меряться «кто сильней, у кого длинней», но мы все люди. И поступать надо по-человечески с представителями любого социального слоя. И что можно было бы многое из того, что они делали назвать шутками, но есть обстоятельство. Слова сами ложились на язык, словно я давно продумал речь, выучил её, и сейчас мне осталось только произнести без запинки: - Шутки не должны быть смешны только одной стороне. Шутки не должны обжигать. И уж тем более у шуток не должно быть последствий! Иначе это не шутки. Это… - я замолчал на мгновение и продолжил: - Это травля. Главное слово было произнесено. Действие замкнулось в кольцо – с обвинения в травле и начался суд. Лорды смотрели сотней глаз, и жестом отчаяния смял на груди хамиду дьюлин СиллТье. Приговор отпечатался в окаменевшем лице ТеремДара, а гиедран, в глубокой задумчивости поглаживая синий подбородок рукой со скромной айенской печаткой, упёрся взглядом в моё… судьи расслабились, словно только этого и ждали. «Дядюшка» снова улыбался, старичок в очках поставил локти на стол, соединил кончики пальцев и удовлетворённо кивал, глядя на них. Обвинитель выдохнул, как после тяжёлой работы. - Спасибо, бингас Дейлис. Вы сами думали о наказании для своих обидчиков? Обидчики. Подобрал же слово. Какие из них теперь обидчики? После снятия полога, я уверен, никто из них не будет ничего делать. Старшие сейчас осудят молодых лордов, родителям втык сделают, и будет молодёжь как шёлковая. С таким у Высоких строго, все приличия должны быть соблюдены. Всего-то и надо было приструнить. Некому было, а безнаказанность – лучшая почва для наглости. - Нет, не думал, Ваша милость. Лордам многое дозволено. Я им не ровня. Спина у меня была прямая настолько, что колотило от напряжения во всех мышцах, а может это было нервное. Я остановился. Больше сказать было нечего. Кто я такой против них – знатных, богатых и сильных? Преимущества даются им от рождения, а мне достались за полгода мук. Я даже толком и пользоваться-то ими не умею. Да и не хочу. Как легко развели дурака! Опытные законники, уж сколько допросов они провели, сколько вранья и недомолвок выслушали, а я и сам подставился, рассказывая о себе. О семье. За возможность избавиться от слежки, выгораживая троицу. -Это больно слышать, ЭтиЛьет. – Голос КамНийира. – То, что ты дистанцируешься от сословия призванного быть примером самых высоких душевных качеств и добродетелей - позор для высшего общества. Титул не привилегия. Титул – тяжкое бремя, жёсткие правила поведения, этика и ответственность. Я открою тебе секрет, ЭтиЛьет кил Дейлис. Привилегии даются не для того, чтобы ими пользовались направо и налево. Это испытание, искушение. Проверка – насколько человек в состоянии оставаться порядочным, имея власть. Посмотри на меня, бингас. Я подчинился. Гиедран говорил сидя, но казалось, что он нависает надо мной: - Ты равный среди равных не потому что на тебе кольцо барона. Ты – человек, вне зависимости от социального статуса и возраста. Самоуничижение тебе не к лицу и не к чести нам всем. Что Лорд без чести? Она, главная сословная добродетель, - голос давил мощью, - делает человека одновременно и сильным и уязвимым. Зависимым от честности, уважения и личных амбиций других людей. Нежная рука будущей гиедрессы предупреждающе сжала ладонь айена и он, с какой-то едва уловимой гримасой досады, умолк, словно сказал лишнее. - Кто-то ещё хочет высказаться? – Обвинитель повёл головой в зал. Желающих не было. - Суд уходит на совещание, - буднично сказал «дядюшка». *** Снаружи едва проклюнулись листья, акация не везде цветёт, а здесь уже сирень распустилась и пахнет вовсю. В открытой айенской оранжерее тепло и влажно, и экзотику, вроде монилары в ярко-оранжевой листве, обвили простецкие дикие турсы, с резными нежно-жёлтыми листьями. Через пару дней цвет сменится на зелёно-серый и лианы выбросят тоненькие усики, которые со временем обовьют здесь почти всё и скамейку, где я устроился посидеть. Красиво и тихо. Скоро надо возвращаться в зал, а мне не по себе при мысли о том, что там вот-вот произойдёт. Без понятия на каком наказании решат остановиться Судьи, меня сейчас любое не устраивает. Не из жалости ни в коем случае, я устал. Одна мысль вертится: оставили бы в покое, всё уже устаканилось, зачем ворошить, вспоминать. Лучше бы полог позволили обратно нацепить, вот честно. Натужно прожужжав, как перегруженный гудилар, мимо пролетела здоровенная муха, и тут же покой и тишина сменились суетой: за мухой, азартно блестя глазками и ловко перебирая лапками, семенили трое дьюи. Чуткие носишки с торчащими пучками усов шевелились, словно муха (успевшая сесть куда-то в ландыши) оставляла по всей траектории полёта свой запах, хвосты-лопаточки тащились за зверьками, приминая вьющиеся стебли турсов, ушки, едва ли не вполовину головы, забавно топырились в стороны, добавляя парусности и тормозя движение. Муха взжужжнула и потёрла передние лапки. Дьюи окружили ландыш. Муха потёрла задние лапки. Один из дьюи, поводя усами, прошуршал поближе. Муха задумчиво почистила крылышки. Миг – и два зверька в воздухе впечатались друг в друга, а муха, басовито гудя, зависла над ними. Дьюи обескуражено шлёпнулись на землю, так и не расцепив объятий, только попискивая что-то сердитое, их сотоварищ насмешливо посвистывал в сторонке, а невозмутимое двукрылое неторопливо продолжила свой путь, куда-то вглубь оранжереи. Сидел бы и сидел здесь, под ранетками, распустившимися удивительным фиалковым цветом, так гармонирующим с сиренью самых неожиданных оттенков. Оранжерея устроена продуманно, температура и влажность в ней поддерживаются хитроумной системой шестиугольных окошек, которые открываются и закрываются теперь автоматически, а раньше вручную, с помощью приставных лестниц. Где-то наверху ветер пошевелил макушки деревьев и из-под потолка полетели белые лепестки. Они падали наискось, беззвучной метелью, усыпали неширокую дорожку и юношу, стоявшего в кустах сирени и что-то выискивающего в лиловых соцветиях. Вот парень с досадой отодвинул одну пушистую веточку, стал азартно копаться в другой, поворачивал и так и этак. В снежно-фиолетовых завихрениях опадающего яблоневого цвета лица было не разобрать, даже фигуру скрадывали хлопья, но вот он повернулся в профиль и я узнал его. Совсем нестрашный и всё такой же красивый, ТеремДар притянул к себе очередное соцветие, просиял и, что-то выдернув из него, засунул в рот. Рядом возник ещё один человек, и я скорее угадал, чем признал КинКаара. Он что-то говорил, положив Терему руку на плечо, а потом заметил меня и я замер. Но светлокосый только глянул через плечо и утянул собеседника за рукав вглубь оранжереи. Пора. ***