три розы любил король, и две уже отцвели

Ойкава заходится кашлем. Он чувствует, как в горле что-то будто царапает, нежнее, чем кровь, острее, чем крик, и Тоору почти не страшно. Он смотрит на нежно-розовые лепестки, которые остались у него в ладони и упали на пол, и горько усмехается. Это пятый раз за две недели. В первый они были абсолютно белыми, будто с каждым разом они забирают всё больше и больше крови Тоору. Ойкаве думается, что алые будут особенно красивыми. Он знает, что в конце они станут совсем чёрными. По крайней мере, парень может контролировать, сколько ему осталось. Ойкаве известно, что он болен, и болезнь эта — ханахаки — закончится его смертью. О ней немного информации в интернете, и некоторые до сих пор думают, что это просто легенда. Ойкаву это сейчас не интересует. Он знает и из-за кого это, и почему именно розы, и цепляется за край ванной, потому что голова кружится от невыносимо сильных и противоречивых чувств. Он тихонько включает воду и равнодушно смотрит, как лепестки с ладони подхватываются потоком воды. В лёгких снова что-то царапается, должно быть, шипы, потому что только ему повезло подхватить эту болезнь в такой форме. Кашель настигнет его через пару минут, если Ойкава ничего не предпримет, и он знает, как на некоторое время избавить себя от страданий: нужно просто связаться с причиной. На часах почти полночь, пальцы Ойкавы чуть дрожат, когда он набирает смс. С Ива-чаном у них договор: он может ругать Тоору, если тот ложится после часа ночи. У него есть больше шестидесяти минут, чтобы получить ответную смс и попытаться уснуть; если у него не получится, то кашель не отпустит его до самого утра. Воспоминания о чём-либо совместном с Иваизуми не помогают, ни хорошие, ни плохие; будущее — фантазии Тоору о счастливом исходе его несчастной влюблённости в лучшего друга — тоже никак не влияет на болезнь, зато становится душно от осознания того, что это никогда не станет реальностью. Цветы внутри замирают только от настоящего: переписки, разговоры, прикосновения. Точнее, в эти моменты цветы не пытаются выбраться наружу и просто ощутимо царапают внутри. Ойкава мог бы обратиться в больницу. Хирургическое вмешательство спасёт его от смерти, но только вместе с цветами удалят и все его чувства, а Тоору просто невыносима мысль о жизни, где он не влюблён в Хаджиме. "Ива-чан, ты можешь представить меня без эмоций?" Тоору отправляет сообщение и ложится на кровать, раскинув руки, будто он распят. Иваизуми по ночам не такой грубый, хотя по-прежнему довольно предсказуемый. "нет, но я могу представить тебя, получающим подзатыльник, если ты не перестанешь загружаться всякой ерундой на ночь" Ойкава давно привык трактовать слова Ива-чана по-своему: подзатыльник — значит, пальцы Хаджиме в волосах Тоору. Парень приглушённо выдыхает и чуть улыбается. "Со мной всё будет хорошо~" Тоору, конечно, врёт. "не сомневаюсь" И это — одна из тех причин, по которым Ойкава ничего не говорит Ива-чану. Он понимает, что когда-нибудь скрывать болезнь не получится, но пока сообщать о ней рано. Тоору твёрдо решил никому не говорить, в кого он влюблён. Потому что это невзаимно, а значит, счастливого исхода не предвидится. Зато Ива-чан будет знать, что Ойкава страдает из-за него, что Ойкава умрёт из-за него, и у Тоору всё сжимается внутри от того, как он представляет, какую вину будет испытывать Хаджиме. Естественно, Ива-чан будет ненавидеть себя за то, что он просто лучший друг и ничем не мог помочь. Никого нельзя полюбить насильно, даже если от этого зависит чья-то жизнь. Ойкаву, конечно, ломает от фразы "лучший друг", но это гораздо лучше, чем ничего. Это такое его самопожертвование за всё, что Ива-чан сделал для него. Почему именно розы, Тоору понял только после второго приступа (после первого он был сильно напуган и отрицал наличие у себя этой болезни). Им было по шесть лет, и Тоору любил красивые вещи. Он тянул руки, чтобы сорвать несколько белых роз из сада Иваизуми, но цветы укололи его своими шипами. Ойкава заревел больше от неожиданности, чем от боли; он был хрупким мальчиком, которого легко доводили до слёз страшные и опасные вещи. Хаджиме не стал его успокаивать. Он сам полез за этими цветами. Шипы, которые предназначались не ему, оставляли царапины, на которые ему было плевать. Он отрывал шипы от стебля и иногда шипел от боли, но не останавливался. Через пару минут Ива-чан протянул Ойкаве розу. Тоору видел красивый цветок и кровоточащие царапины одновременно и на несколько секунд потерялся от противоречивых чувств, а потом крепко-крепко обнял Хаджиме, который смутился и назвал Ойкаву дурачком. В тот момент Тоору решил всю жизнь быть с этим парнем, и, вероятно, именно сейчас он близок к своему детскому решению. Следующий приступ застаёт Тоору по дороге домой. Они возвращаются вместе с Ива-чаном — о, сколько ещё этих "вместе" наполняют дни Ойкавы, делают одновременно больно и хорошо — он бы ни за что от этого не отказался. Ойкава зажимает рот ладонями, надеясь, что лепестки не проскользнут сквозь пальцы. — Простыл что ли? — щурится Ива-чан. Ойкава кивает, панически осознавая, что единственное, что раньше сдерживало болезнь — настоящее, разделённое с Хаджиме — больше не работает. — Потому что ты балбес и ходишь без шарфа в такую погоду, — ворчит Иваизуми. Ладони Ойкавы полны влажных тёплых розовых лепестков. Он замедляет шаг рядом с урной и выкидывает их, не находя больше в них ничего прекрасного, а потом догоняет Хаджиме. Ойкава сосредотачивается на внутренних ощущениях, чтобы предупредить следующий приступ. — Ну-ка стой, — Ойкава послушно останавливается после слов Иваизуми, хотя они доносятся как будто из-за стены. Вокруг шеи Тоору Ива-чан обматывает собственный шарф. — Чтобы тебе не стало хуже, — поясняет он и продолжает идти вперёд, не оборачиваясь. Ойкава краснеет, укутываясь в шарф. Ему точно станет хуже вечером, но сейчас Тоору по-хорошему плавится от заботы, которой ему иногда так недостаёт, и нового приступа больше не ожидается. "Даже если мне осталось немного, я ни о чём не жалею", — вдруг думает Ойкава, и ему становится немного спокойнее. Он ощущает едва уловимый запах одеколона и едва не спотыкается: флакон Тоору подарил Ива-чану на новый год, Хаджиме честно сказал, что забудет им пользоваться. Не забыл, и Ойкаве от этого становится совсем тепло. Он прячет руки в карманах, отчаянно подавляя в себе желание сказать Ива-чану, как он рад, что Хаджиме есть в его жизни. Ночью Тоору несколько раз просыпается от удушья, лепестки попадают в горло, кашель не прекращается. Вместе с лепестками на пол падают капли крови. Ойкава цепляется за простынь. Цвет лепестков близок к алому. Тоору хотелось бы дотянуть до выпускного. Невнимательность Ойкавы учителя прощают, объясняя её близостью выпуска и январскими простудами. Приступы застают Ойкаву посреди урока, он извиняется и выходит, зажимая рот ладонью. Он почти привык к прикосновению лепестков к своим губам; это нежно и со скрытым обещанием скорой смерти. Тоору бы понравилось, если бы это происходило не по-настоящему. "Ива-чан, тебе когда-нибудь хотелось проснуться, хотя ты прекрасно осознавал, что ты не спишь?" На часах 1:06, Тоору уже ничего не боится. "что-то случилось?" Ойкава прячет лицо в подушку. Дать Ива-чану понять, что что-то происходит, — и он забывает и о своей грубости, и об образе "не понимаю, почему мы вообще с тобой друзья". Тоору находит это восхитительным. "Всё замечательно, просто в голову лезет всякое" Ива-чан никогда не смеётся над его слабостями, а помогает их перебороть. Тоору доверяет ему буквально всё (всё, что не может навредить Хаджиме). "спи, ладно? ты заслуживаешь нормальный отдых" Ойкава мог бы заслужить и нормальную жизнь, полную любви и здоровой человеческой драмы, без которой было бы скучно и приторно-сладко. Лепестки почти красные. Тоору снова страшно. Он не приходит в школу на следующий день, ссылаясь на болезнь, и это совсем не ложь. Ива-чан говорит, что Ойкава балбес и сам виноват, а в следующем сообщении обещает зайти и принести необходимые лекарства, если их у Тоору нет. Ойкава горько усмехается: его лекарство нельзя купить ни в одной аптеке. Тоору замечает, что болезнь реагирует на его решения. Так, он подумал, что идея рассказать Хаджиме о болезни не самая плохая, и лепестки стали на несколько тонов светлее, будто давая Ойкаве ещё немного времени. Конечно, Ойкава не собирается признаваться в том, в кого он влюблён; но Хаджиме имеет право знать, что Тоору осталось не так уж и много. Ойкава сидит на полу, прижавшись спиной к кровати, и пытается справиться с очередным приступом. Он задыхается, хотя осознаёт, что его время ещё не пришло и его отпустит, но всё равно безмерно больно и страшно, и Тоору хочется, чтобы его хоть кто-нибудь спас. Лепестки равнодушно падают на ладонь, и Ойкава сжимает их в кулаке. Цветы внутри снова царапают. — Что здесь происходит? — Иваизуми замирает на пороге. У него есть ключи от дома, и Тоору не заметил его прихода. — Ты всё-таки пришёл, — сиплым от кашля голосом приветствует Ойкава, лепестки слетают с губ вместе со словами. — Объясни мне, — Ива-чан медленно подходит ближе. — Это ведь не простуда? — Ханахаки. Иваизуми садится рядом, и становится легче дышать. — Я думал, что это интернет-легенда, — обеспокоенно смотрит на него Ива-чан. — Как долго? — Почти с нового года, — Ойкава скидывает последние лепестки с ладони на пол. Ива-чан знает правила этой болезни. — Ты признавался в своих чувствах ей? — неизвестная "она", конечно, предполагаемый объект любви Тоору. — Ему, — Ойкава смотрит на Иваизуми с хитростью и серьёзностью одновременно. — О, — Ива-чан не выглядит особо удивлённым, — но это ничего не меняет. Так ты признался? — Нет. Шипы внутри будто прижимаются к стеблям и прячутся от того, как Иваизуми просто и открыто принимает Тоору. — Ты думаешь, у тебя совсем нет шансов? Ива-чан нервно сжимает пальцы в кулаки. Ойкава не жалеет. Иваизуми теперь будет жить с мыслью о том, что его лучший друг скоро умрёт; это будет больно первое время, потом он смирится, и когда Тоору не станет, ему будет легче это принять. У Ойкавы нет никаких шансов, это очевидно, Хаджиме не стремится быть ближе. — Я не знаю, — врёт Тоору. — Хочешь, я с ним поговорю? — руки Ива-чана снова сжимаются в кулаки. Ойкаве было бы интересно посмотреть на то, как Ива-чан собирается сам себя заставлять полюбить Тоору, и фыркает. — Спасибо, Ива-чан, но с этим я справлюсь сам. Не говори никому об этом, ладно? Иваизуми кивает. Он единственный заслужил знать, но Тоору не обращает его внимание на этот факт. Они обсуждают вариант хирургического вмешательства, и Ойкава отказывается от этого способа снова, уже более уверенно, чем в самом начале. Хаджиме стоит того, чтобы за него умереть. — Я не уверен, что я удержусь от того, чтобы не отвести тебя в больницу насильно, — честно признаётся Ива-чан. — Ну, до этого я хочу попытаться, — Ойкава уверенно улыбается, мол, всё под контролем, я не позволю тебе себя спасти. Иваизуми с ним соглашается. — А мне ты не собираешься сказать, из-за кого так страдаешь? — спустя какое-то время спрашивает Ива-чан. — Нет уж, пусть это пока останется тайной, — отмахивается Ойкава и тут же заставляет Хаджиме посмотреть с ним аниме о переселении душ. Тоору, измученный отсутствием сна прошлой ночью, засыпает на плече Ива-чана во время закрывающих титр, и ему опять неправильно спокойно. Лепестки становятся светлее, когда Ойкава размышляет о том, что было бы, если бы он всё-таки всё рассказал Иваизуми, и мгновенно темнеют, когда он возвращается к своему принципу "не навреди Хаджиме". Болезнь подталкивает Тоору к признанию, но он отчаянно этому сопротивляется. Ива-чан смеётся над шуткой Ханамаки, и Ойкава вздрагивает, потому что ему безмерно нравится каждая эмоция Иваизуми. — Вы ведь будете снимать квартиру вместе, да? — интересуется Иссей. Ойкава давится, не позволяя новым лепесткам упасть на пол. Возможно, будущего после выпуска у него уже и не будет. — Скорее всего, — жизнерадостно кивает он. — Вы ведь с Ханамаки тоже? Они действительно планировали вместе перебраться в Токио, пусть и в разные университеты, но в одну квартиру, в которой собирались прятаться от невзгод жизни и держаться друг за друга, до тех пор, пока у Ива-чана не появился бы кто-нибудь отвратительно близкий, который увёл бы Хаджиме с собой. — Конечно, но спать мы планируем в разных кроватях, — усмехается Маттсун. — На что ты намекаешь? — Ойкава хочет нахмуриться, но в этих шутливых разговорах о том, что они с Иваизуми пара, слишком много наивной надежды для него. — А вы не собираетесь встречаться после выпускного? — Маттсун наигранно удивляется. — Мы сделали с Такахиро ставки. Ойкава фыркает и оставляет вопрос без ответа: перемена заканчивается. В Сейджо нет ни одного человека, который бы не пошутил или не сказал чего-то серьёзного о том, что Иваизуми и Ойкава давно женаты. Только сейчас для Тоору это становится важным: все вокруг будто видят то, чего они вдвоём не замечают. Надежда растёт рядом с цветами так быстро, что Тоору пугается. Розы сражаются с этим светом продолжительным приступом. Лепестки всё ещё чуть темнее алого — хороший признак того, что время ещё есть. Ойкава теперь не так уверен в своём принципе "ничего не говорить", потому что ему кажется, что Иваизуми всё-таки догадывается. Они с Хаджиме доходят до перекрёстка, на котором обычно прощаются. — С тобой всё будет нормально? — это новый повторяющийся вопрос Ива-чана, который он задаёт каждый день после того, как узнал о болезни. Перед Ойкавой мир плывёт, теряет свои очертания, хотя голова вроде и не кружится. Он просто решается на то, что отрицал долгое время. Он кивает, вдыхая поглубже. Лепестки дремлют в лёгких. Ива-чан разворачивается, чтобы направиться к дому, и Ойкава обнимает его со спины. Одно из немногих преимуществ того, что он выше Хаджиме, — это возможность вот так его обнимать и шептать всякое на ухо. — Слезь с меня, — сердито и глухо говорит Ива-чан, но Тоору мотает головой. — Помолчи, пожалуйста, ладно? Я не одобряю то, что я собираюсь сделать, — быстро начинает Ойкава и прижимается ещё сильнее. Это хорошо, что он не видит реакцию Хаджиме, и ещё лучше, что Ива-чан не видит его. Тоору было бы слишком больно осознать всё по одному выражению глаз. Ива-чан замирает. Должно быть, он радуется, что на улице они сейчас одни. — Ты в курсе, что в тебя чуточку влюблены все в Сейджо, особенно первогодки? — Тоору старается сделать так, чтобы голос перестал дрожать. — Хотя они знают тебя всего несколько месяцев. Я же знаю тебя почти двадцать лет, думаешь, я смог бы устоять? — К чему ты- — Я пытаюсь признаться, Ива-чан, — перебивает его Ойкава. — Ты сам сказал, чтобы я попробовал. Моя болезнь из-за тебя, но не думай только, что я тебя в чём-то обвиняю или ещё что-то в этом роде, просто... Тоору замолкает. У него больше нет слов. Он не может ответить "просто во мне разрослась паразитическая надежда на то, что это взаимно". "Я всё испортил", — панически понимает Тоору. Он отпускает Ива-чана, разворачивается и бежит домой. Щёки горят, а горло чешется от заставших в нём лепестков. "Я его предал", — вдруг проносится в голове Ойкавы. Все его "не заставляй его ненавидеть себя" стёрлись под эгоистичным "может быть, всё не так плохо", и сейчас Тоору сталкивается с осколками своих обещаний. Дома его настигает самый сильный приступ за последнее время. Лепестки смешиваются с кровью, хотя они пока ещё светлее, чем она. Тоору не может удержать их в ладонях. Всё, чего ему хочется, — это сделать нормальный вдох. Через несколько секунд Ойкава понимает, что его кто-то держит за плечи. Ива-чан бледный и сам немного напуган, он первый раз видит Тоору в таком состоянии. Лепестки есть и на ладонях Хаджиме, и Ойкаве почему-то страшно. — Пожалуйста, не ненавидь меня, Ива-чан, — тихо просит Тоору. — Какой же ты дурак, — выдыхает Хаджиме в волосы Ойкавы. — И я вместе с тобой. Они сидят на полу, прижавшись к стене, и Тоору кладёт голову на плечо Ива-чана. — Когда ты предложил снимать вместе квартиру, — тихо начинает Иваизуми, — я решил, что это будет больно, потому что ты бы оказался так ужасно близко, но недостаточно близко, чтобы перестало болеть. Наверное, в какой-нибудь момент я бы не выдержал и заставил себя отпустить тебя. — Почему ты ничего не говорил? Ойкаве кажется, что они долго-долго бежали по мокрой траве, а теперь прыгнули с края обрыва, но опасности от приближающегося дна вовсе нет. Тоору нравится не лететь — нравится дышать без страха снова давиться лепестками. Ива-чан осторожно пожимает плечами, чтобы не сильно потревожить Ойкаву. — Я думал, что это всё несерьёзно. Тоору закрывает глаза. — Как всё глупо бы получилось, да? — бормочет он. — А сейчас всё серьёзно? — Я несколько ночей не спал, потому что думал о том, что тебя в какой-то момент не станет. И ещё о том, что ты действительно любишь кого-то ещё. Ива-чан закусывает губу, боясь сказать что-то ещё. Но это — "мне больно, потому что тебе хорошо не со мной" — наверное, и есть ответ о серьёзности, и Ойкаве он нравится. И всё-таки чего-то ему не хватало, чувствовалась какая-то незавершённость, будто без "всё у нас будет хорошо" от Хаджиме Тоору не мог двигаться дальше. Ойкава поднимает голову и, пока Ива-чан не успевает ничего спросить, тянется к нему губами. Приступ наступает прямо во время поцелуя, Ойкава хватается за плечи Хаджиме, требуя не отпускать его. Несколько лепестков попадают в рот Иваизуми, и только тогда Тоору, боясь за него, останавливается. Лепестки всё темнеют и темнеют, Ива-чан держит его необходимо крепко, и Ойкаве впервые спокойно. В ладони остаются одни чёрные лепестки. Кашель затихает. — Тоору? — с беспокойством наклоняется к нему Ива-чан. — Теперь всё хорошо, — Ойкаве дышится в разы легче. Шипов внутри он больше не чувствует. Тоору обещает никогда не позволять Ива-чану думать, что Ойкаве без него будет лучше. А если шипы вернутся — он знает, к кому идти со своими царапинами.