Палач

Приговорённый к смерти медленно, с какой-то фанатичной методичностью измерял шагами унылую камеру. Словно одинокий гладиатор так не нашедший себе противника, он гневно сновал под пристальным взглядом крысиных глазок, сверкавших из-за углов. От священника приговорённый отказывался так же решительно, как и от пищи… Он был молод, он был аристократ. Казалось что сквозь его тонкую, бледную кожу, истосковавшуюся по солнцу. Голодный взгляд выцветающих глаз всё пытался различить в кладке некие неведомые никому символы. Васильковый цвет давно истёрся, изстрадался и в мутной их середине таилась непроглядная тьма отчаяния. Спасения не существовало, как не было времени, как не было смысла даже в том, чтоб быть таким полным сил и красоты. Он был слишком молод, в самом расцвете и каждая клеточка его тела стремилась к жизни, тогда как смерть неотвратимо приближалась к нему, ласково протягивая руки. Он был революционером, одним из тех, кто первый других почувствовал назревающую волну разрушений и возглавил её, а потом был свергнут ею и придан заключению. Люди быстро забывают героев, да и курс меняют крайне быстро. Жаку было всего двадцать, не тот возраст чтобы умирать и его убитые горем родные напрасно стенали, словно сирены, взывающие к глухому богу, в стенах храма. Мертвенная решительность подписанного указа давно уже свела на нет любые их попытки спасти " предателя и убийцу". Молодой человек уже был мёртв с того самого момента, как его впервые привели в эту одиночную камеру. И всё же он жил, двигался, дышал, отказывался и протестовал. Жак и сам удивлялся как сильна была в нём эта страстная жизненная сила, это его упрямство. Они сплетались воедино, образовывая, формируя его путь к смерти, к гильотине. Неужели всё его возвышение было путём не к венцу славы, а просто дорогой на эшафот? О, разве может это уложиться в столь юной, светловолосой голове? И всё же молодой человек был дьявольски красив, что нельзя было отрицать. Безумно красив, наивен и идеалистичен. Свойственная аристократам грациозность, блеск глаз, пускай даже утративших былую васильковую глубину... Теперь всё это было почти мертво.