Будь счастлив

"Привет, кто бы ты ни был!" Вообще, сама идея, пришедшая ей в голову в три сорок ночи, показалась на тот момент ужасно нелепой и идиотской. В четыре десять она стала чуть менее идиотской и перешла в разряд просто странных идей. А в пять пятнадцать переквалифицировалась и вовсе во вполне сносную. А в семь двадцать Мари уже без сомнений взялась за ее исполнение. Самолетики ее научил делать папа когда-то очень давно. Она тогда еще, наверное, и не знала, что такое лейкемия. А при слове "белокровие" ей вообще казалось, что это довольно здорово. У королей кровь голубая, а у нее белая. Это же так замечательно! Правда здорово это было, пока она жила дома. А когда через год почти не развивающейся болезни, наступило резкое ухудшение, стало совсем не интересно. Девочка переехала в больницу. Здесь были добрые медсестры, улыбчивые доктора и единственными грустными людьми были родители. Маринетт, тогда тринадцатилетняя девчушка, упорно не понимала, почему они так расстроены - ведь ее же очень скоро выпишут! Через пол года снова стало совсем не весело, а еженедельное (чаще всего по средам) обещание врача о том, что скоро она поедет домой стало чем-то вроде традиции. Не лучшей традиции. Сейчас Маринетт Дюпен-Чен пятнадцать лет и семь месяцев и ей, признаться, до чертиков надоело слышать "А знаешь, кто пришел? Твои родители! Ты рада?" - и настолько широкая улыбка медсестры, что становится немного жутко, не свело ли у нее скулы. Палата номер двадцать шесть, расположенная в левом крыле больницы, стала чем-то вроде временного дома Мари. А напротив - тринадцатая, стала почти домом Адриана Агреста. Правда не так давно, всего два месяца назад. И он домом, даже временным, ее пока не считал. Скорее чем-то вроде вынужденной гостевой поездки, так же, как он каждое лето ровно на две недели ездил к тете Луизе, которая и тетей-то не была. Как ее в шутку называл Нино, - друг Адриана, - седьмая вода на киселе. "Привет, кто бы ты ни был!" Единственными открытыми окнами во всей больнице были дыра в стене, гордо облаченная в раму, но все еще не имевшая створок, находившаяся на первом этаже и ведущая ни пойми куда; и окно на четвертом, как и у Маринетт, этаже, - окошко палаты номер тринадцать. На дворе стоял жаркий июнь, и тополиный пух, как перья, вытряхнутые из огромной небесной подушки, ложился на подоконники, крыши и вообще на все, до чего только долетал. Люди предпочитали жару и потому немедленно закрывали все форточки, имевшиеся в палате. И потому выбор, куда бы запустить секретное послание особо сложным не был и пал именно на комнату Адриана. Маринетт поточнее прицелилась и, пожелав самолетику удачи, пульнула им точно между створок окна. "Письмо" опустилось за подоконник и, скорее всего, упало на кровать, но девушка этого не видела - шторы бессовестно закрывали весь обзор. "Привет, я кто бы ты ни был, а тебя как зовут?" Маринетт вскочила со стула и потерла лоб, в который с точностью снайпера кто-то послал самолетик. Оказалось, человек на другом конце переписки совершенно не умел собирать оригами, потому как провозился с новым посланием почти час, да и сложил крайне неаккуратно. Но, надо отдать должное - физику учит, кажется, неплохо, ибо так точно запустить бумажку - это ж сколько всего учесть надо! "Меня зовут Маринетт. А как ты в паспорте-то записан, уважаемый кто бы ты ни был?" "Меня... Мое имя слишком известно, что бы его называть" Мари насупилась. Определенно, этот кто-то на другом конце был непомерно надменным. "Тогда псевдоним придумай, знаменитость" "Ну хорошо. Тогда я буду... Нуаром! Точно! Я буду черный кот Нуар." "А почему кот? И почему черный?" "Кот - потому что их в Египте обожествляют, а черный - потому что палата тринадцатая." - услужливо пояснил Адриан и прицельно швырнул почти исписанным самолетиком в сторону противоположной стены с распахнутым окном. "Невезучее божество - занятно" Самолетик Маринетт прожил всего час, но сделал уже довольно большое дело. В этот день на переписки с новым знакомым ушла половина альбома Мари, который она чаще всего предпочитала не трогать. Уж очень листы в этом альбоме были красивые - кремовые, чем-то напоминавшие глазурь на пончиках из кондитерской ее родителей. На следующий день альбом дотратили окончательно, и ошарашенные родители в этот же день пообещали, что в следующий визит принесут ей новый. Альбомы тратились с неимоверной скоростью, а информации о своем новом знакомом Мари узнавала все больше. Оказывается, в больницу его положили из-за какой-то там операции, - парень так и не признался, какой. Она даже порой подшучивала, что по смене пола, - а теперь выписывать не хотят, хотя чувствует он себя практически нормально. "А у меня белокровие. Ну практически болезнь королей" - девушка улыбнулась, складывая крылья самолетика вместе и расправляя. Белой ласточкой письмо пролетело несколько метров по направлению к белобрысому парню в окне, а потом, сделав в воздухе сальто-мортале, ухнулось в ту самую неопознанную дыру в стене на первом этаже. "Ну замечательно", - скептично фыркнул Адриан и, жестом попросив Мари подождать, исчез. Буквально через пару минут девушка с удивлением заметила, как в то самое "окно" без створок заглядывает Нуар, а затем и вовсе перелазит через невысокий подоконник и торжествующе поднимает над своей головой ее самолетик. "Плюс моего отца только в том, что сыну "великого Габриэля Агреста" все позволено" Получив новое послание, девушка удивленно поднимает глаза на "собеседника". "Ты Адриан? Модель, да? Я слышала, но вот фотографий твоих не видела" "Зато ты видела меня в живую. Это же лучше?" "Не очень. Я тебя видела в живую на расстоянии ни пойми скольких метров" "У тебя еще будет шанс увидеть меня вблизи, не переживай" Мари прямо чувствует, как он усмехается, и вместо "Это вряд ли" пишет более уверенное "Возможно". Просыпаясь на следующий день, Маринетт обнаруживает на полу новый, ровный, - Адриан уже напрактиковался на альбомах девушки, - самолетик с одной единственной фразой: "Мне разрешили выходить на улицу". Она непонимающе щурится, а подходя к окну и смотря в низ, губы девушки невольно расползаются в улыбке. На асфальте врачебным мелом, - она сто раз видела, как этими здоровенными и громоздкими булыжниками писали расписание на доске, - намалеван бумажный самолетик, на крыле которого написано "Поправляйся, кто бы ты ни был". А этим же вечером по крыше больницы стучит ливень, и Маринетт кое-как умудряется сбежать из палаты и закрыть рисунок своим дождевиком, чтобы не смыло. Вся насквозь промокает, а на пороге больницы ее вылавливает... Адриан. С зонтиком. - Наша почта не работает, - печально сообщает Мари, вспоминая, как много раз думала, что все-таки лучше всего при первой встрече будет звучать "Вот и увидела в живую". - Да заработает, заработает, - отмахивается парень, быстро набрасывая на бледную-пребледную девушку куртку. - Ну вот зачем ты выскочила, я бы еще нарисовал потом!... Девушка пожимает плечами и замечает, что руку, лежащую на ее предплечье, Адриан убирать не торопится. После того, как она попадает под ливень, состояние Мари резко ухудшается. К ее королевскому белокровию плюсуется еще и обыкновенная простуда. Адриана к ней пускают только один раз, под предлогом того, что он сын Габриэля Агреста. А второй раз Адриан прийти просто не успевает... Утренний самолетик, как бабочка, стукнулся о стекло закрытого окна. А Маринетт никогда не закрывала окон. Последний самолетик Маринетт дошел до адресата буквально через час. Он даже задохнулся от надписи ярко-оранжевым карандашом на его крыле. На серо-белой каменной плите лежали бордовые гвоздики, а рядом с ними - самолетик под зонтиком с надписью ярко-оранжевым карандашом: "Кто бы ты ни был, будь счастлив!"