«Уже на подходах к этой чёртовой, Богом забытой лечебнице меня перекосило так, что мать родная не узнала бы. Никогда больше не буду ничего делать "на слабо". Я не верю во всякую мистическую ересь, понятно дело - это всё выдумки. Лечебницу давным-давно покинули все живые существа. Пожалуй, даже крысы. Вот сейчас и проверим, кто из живности там остался...»
Наверное, даже камера мобильного телефона безмолвно произнесла фразу "иронично, мистер Форд". На экране гаджета можно было разглядеть очертания крыши здания, но затем камера резко вернулась вниз, к парадному входу.
«Из-за непроглядной темноты ничего не видать. Ясно только одно - лечебница радушно меня встречает, либо же мои дружки со стальными яйцами специально решили меня подстегнуть и распахнули ворота. Чёртовы клоуны...»
Тихий шелест листвы изредка прерывался быстрым дыханием Рика, даже несмотря на его попытки это учащённое дыхание затаить к чертям, только бы никто не увидел и не услышал. Порог лечебницы остаётся позади и нога, с противным, чавкающим звуком, опускается на что-то мягкое.
«Господи упаси. Надеюсь, это просто дохлая крыса..»
Шаг второй. Кроссовок вязнет в чём-то не менее мерзком. Не прекращая возлагать призрачных надежд, журналист двигается дальше. Внезапно двери с тихим скрипом, аккуратно закрываются, вызывая в горле твёрдый ком. Парень с трудом передвигает заплетающиеся, ватные ноги, беспорядочно машет руками, пытаясь нащупать хоть что-нибудь. В глаза резко бьёт тусклый свет. Слабо сверкают сползающие вниз по стене струи тёмной крови. Под ногами лежат обезглавленные тела, которые погрязли в каше из крови и развороченных внутренних органов. Не сдержав рвотный позыв, Форд позволил массе выпуститься наружу. Благо, это не попало в кадр, хотя, в данный момент парня волновал абсолютно другой факт. Следовало выбираться. Дверь позади кто-то закрыл. Телефон дрожжит так же, как и всё тело. Рик двигается в ближайший коридор, придерживается испачканных в крови стен, старается рассмотреть, что находится впереди. Не хочет видеть. Снова выплёскивает содержимое своего желудка на пол. Не утирается рукавом кофты, обессилено выдавливает из себя плевок, желая высвободиться из горького плена желчи во рту. Свет с каждым шагом дальше становится тусклее. Плечо врезается в твёрдую поверхность. Боль отдаётся во всём теле и, без того трясущийся ливер, подпрыгивает куда-то к горлу, а затем падает вниз. Рука судорожно дёргает за ручку. Щёлкает замок. Лицо обдувает резкий порыв холодного ветра. Голова кружится. Парень, без сил сопротивляться психиатрической больнице, падает на крыльцо, поддаётся истерике, сворачивается в калачик, хватает ртом леденящий лёгкие кислород, хочет выместить из них глубоко осевший запах крови и кишков. Его тело содрогается от желудочных спазмов, на глазах выступают слёзы, зубы стучат от холода и страха. В себя парня приводит шелест листьев. Слёзы только сильнее жгут глаза. Хотелось просто вернуться домой, уйти к чёрту от этого проклятого места, но теперь за свою жизнь придётся бороться. Придётся пересиливать самого себя, прятаться от всего, что здесь творится. Ради этого придётся пройти физический и психологический ад. Но ни на что уже не оставалось сил.
— Накорми меня!—
Громкий, истерический смех и капающая изо рта, с прогнившими зубами, зловонная слюна. От резкого выброса такого большого количества адренелина в кровь Форд на секунду подумал, что в голове что-то щёлкнуло. Внезапно отскачив назад, он стал пятиться, пытаться кричать, хотя из горла вырывались лишь хриплые звуки. Расширенные зрачки смотрят в упор на одичалого зверя. Это не человек, уже нет. Монстр, созданный в стенах лечебницы. Психологическое давление оказалось слишком сильным. Рик отступает назад до тех пор, пока спиной не ударяется о ствол дерева. Лечебница играет с ним в психологическую игру, хочет убить в нём человека, создать ещё одного монстра или парализованного овоща.
— Накорми меня! Накорми! Накорми!—
Повторяет обезумевший от экспериментов, когда-то проводящихся над ним душевнобольной. Журналист ходит по тонкой, невидимой грани, по краю пропасти, рискуя сорваться вниз, потерять самого себя, обратиться в чудовище. Полоумный же давно перешагнул черту. Загребущие руки тянутся к лицу. Парень отворачивается, отмахивается, но скользкие ладони смыкаются кольцом вокруг шеи. Форд безуспешно пытается вырваться. Звук собственного сердцебиения стал пугать - оно вообще должно перестать биться после пережитого. Нервы должны разряжаться электричеством при малейшем шорохе. Рик не понимает, почему он всё ещё жив. Мысли об этом медленно заволакиваются в чёрную, тянучую тьму. Журналист, совершивший роковую ошибку, опускается во мрак, тихий, беспечный. Весь воздух окончательно выходит из лёгких, возвращая отвратный запах трупов и внутренностей. Глаза застилает туманная пелена. Парень пытается не делать попыток сделать вдох, потому что не хочет больше ничего видеть, слышать и чувствовать. Потому, что хочет умереть.
***
— Рик! Сынок...—
Слышится знакомый голос. Такой родной, тёплый.
«Рик» - слышит он мягкий голос по утрам.
«Рик» - слышит он ласковый голос у уха, перед тем как уснуть.
«Рик» - слышит он радостный голос, возвращаясь с работы домой.
— Мама?—
В недоумении спрашивает Форд, крутясь по сторонам, но не видя ничего, кроме пустоты.
— Мам!—
— Мы здесь, Рик. Мы должны быть здесь. А ты - нет. Твоё время ещё не пришло.—
— Верно, миссис Форд. Вали оттуда нахрен, придурок! Я предупреждал тебя, а ты всё равно попёрся. Доволен? Нет? Тогда сваливай, слабоумный ты журналюга! Сваливай!—
Рик не понимает, что происходит. Вокруг пустота, но он ясно слышит голоса своих родных и друзей. Слышит голос матери и отца, слышит голос Стива - своего лучшего друга. Почему он их слышит? Они ведь умерли. Значит Форд тоже...
«Я умер... Нет... Нет, нет, нет, я не могу умереть! Не сейчас! Я не должен умирать в этой чёртовой психушке из-за собственной глупости, из-за спора с такими же глупцами, как я! Не здесь и не сейчас!»
Парень безостановочно крутит головой, ища хоть что-нибудь, что поможет ему отсюда выбраться, вернуться назад. Вдруг в глаза бьёт яркая вспышка. В ушах раздаётся нарастающий звон. В висках пульсирует. Чувствуется вкус крови на губах. Чувствуется запах обожжённого мяса. Звон отступает. Рик с резким вздохом открывает глаза, смотрит расширенными зрачками по сторонам. Он жив.
***
Теперь точно в полном замешательстве Форд мотает своей дурной головой туда-сюда, видя вокруг только каменные стены с кровавыми узорами на них. С потолка же, словно новогодние гирлянды, свисали кишки, обглоданные на концах. В этом замкнутом пространстве пахло хуже, чем в момент, когда Рик будучи ещё в раннем детстве видел тело мёртвой лошади в поле. Её плоть сгнила до кости, некоторые видневшиеся внутренности наполовину разложились и теперь напоминали просроченное желе, украшенное мухами и опарышами. Глазницы пожирали своей пустотой, перекошенные зубы свисали из пасти на землю... Эта ужасная картина прочно засела в память парня и сейчас он словно снова переживает то, что пережил, увидев такое. Вывести его из ступора помог вернувшийся в берлогу каннибал - свихнувшийся людоед.
— Накорми меня!—
Приговаривал он, руками, покрытыми гноем и землёй, волоча дрыгающуюся добычу по каменному полу, к печке. Форд, уже стараясь не заострять внимание на душаших своим смрадом запахах, изо всех оставшихся в нём сил выбивался из цепкой хватки любителя человечины, хотя все действия сводились на "нет". Отчаяние липкими пальцами стало утаскивать в свои глубины. Рик не забывал слов матери, отца и Стива. Рик боролся за свою жизнь ради них.
Пожалуй, впервые за долгое время, ему это удалось.
Высвободившись от лап каннибала, он удивился даже больше, чем неприятель, и страх того, что если продолжить считать мух, можно точно коней двинуть (ирониично, мистер Форд), "отвесил" ему пинка для пущей уверенности. Быстро поменявшись местами с гурманом-психопатом, Форд, вымещая всю накопившуюся злость, толкнул его вниз, в печь, куда сам не попал пару секунд назад. Нахлынуло чувство доминирования и полного удовлетворения, правда, на короткий срок. Обстановка явно дала понять: совершить подобных дел предстоит немало - такова цена свободы.
***
Выбираться во двор парню пришлось через грязную вентиляцию - единственный наиболее безопасный и быстрый путь к заветной воле. Небо, хмурив свои брови-тучи, встречало беглеца так же недружелюбно, как и ветер, гулко завывающий и завихряющий опавшие листья в бешеной пляске. Даже ворона на соседнем дереве встрепенулась и злобно каркнула, а затем улетела, хлопая крылями, что до жути напугало спрыгивающего из здания Форда. Впереди, подмигивая жёлтым глазом ночного хищника, горела кнопка электронного устройства, закреплённого на воротах. Выход так близко. Чёрт, да до него всего насколько метров! Рик, не веря своим глазам и предполагая, что это всего лишь какой-нибудь мираж, не стал присматриваться и осторожничать - хватит! От психиатрической больницы он получил своё и теперь просто хочет смотаться отсюда, хоть к чёрту на рога - главное - подальше отсюда. Журналист, жадно вдыхая пьянящий своей свежестью воздух, побежал в воротам, не придавая значению ничему, кроме заветного выхода. Мимо него неслись воспоминания: каннибал, парадный вход лечебницы, главный зал. Все они рассыпались песком и просачивались сквозь пальцы, утекая на задворки памяти, так далеко, куда при всём желании невозможно будет добраться.
Сердце стучит где-то в горле. Пот водопадом льётся по спине. Ладонь хватается за решётчатую дверь ворот и тянет в сторону, чтобы открыть, но по всему телу внезапно проносится такая толпа муражек, что Форду начинает казаться, ещё секунда и он физически станет ощущать, как рвутся его нервы.
Всему виной стал истошный крик, эхом разнёсшийся, наверное, по всему пустырю, где была расположена больница:
— Уолрайдер!—
