Когда нагрянет осень

Когда к нему нагрянет осень, её отпустит зима, и на полях, среди ржи, не ждет порочное лето. Они искусно притворялись — они сходили с ума, а он твердил ей о том, что ненавидит проспекты, пустые переулки, фары, светофоры, высотки и равнодушные вздохи проносящихся мимо. Он заявлял: её мир — витрины, мода и шмотки, — построенный на лжи, — чудна́я пантомима. Она пускала в него пули презирающим взглядом, высмеивала борьбу его проклятого мира: за обнаженную шпагу он получает награды, благословения шлюх и алкоголь из трактира. И пусть война унесет его бесследно в темную ночь, пусть погибает с ним то, что принимают за славу. Когда мятежники верят, что враг уносится прочь, им только видится сон, что их король обезглавлен. Когда же к ней нагрянет осень, его захватит зима, и в полутьме подземелий прошепчет он её имя, поймет, как мир его предельно ничтожен, жалок и мал, когда он ставил её сны не наравне со своими. Наступит час — его собратья пойдут в решающий бой, чтоб захлебнуться в своих собственных крови и поту, и плоть его изрежет враг, но эти раны — не боль, они вкушают победу: огонь тирана потух. Она боролась вместе с ними — но без надежды и веры, затем вернулась в свой город кварталов и фонарей, а он всё праздновал гибель и пил вино без меры, твердил, словно молитву: «Забудь скорее о ней!» Когда к нему ворвутся ветры, её отпустит печаль и заглуши́т все сомнения в объятиях другого, её слова не превратятся в кинжалов острую сталь, она преодолеет страх — ей это чувство не ново. А он натянет тетеву и приготовит стрелы и пустит за добычей им же уготованный рок. Когда над полем во ржи их ненависть догорела, он чувствовал, как ликует несуществующий бог. Когда же к ней ворвутся ветры, она покинет свой дом следить, как тают в темноте огни многоэтажек, но, погружаясь в этот омут, опять забудется сном, вся усыплённая городом — своей незыблемой стражей.