Сердце Иберикуса

- За Макрейдж! Отвага и честь! Слава магистру! За Жиллимана! Радостные крики взмывали под своды казармы, чествуя Десятую роту капитана Антилоха и его рекрутов, с честью вернувшихся с очередного трудновыполнимого, но победоносного задания. Гордо развернув плечи, рекруты стояли за своим капитаном, исполненные гордости, но не за себя, а друг за друга. Братство было у них в крови. Великий магистр, Марнеус Август Калгар, с улыбкой смотрел в их сияющие глаза и мысленно обращался к своему примарху, спящему в стазисе. Тысячелетия прошли, но живы его заветы. В каждом сердце горит любовь к Кодексу Робаута Жиллимана и радость за то, что довелось родиться под небесами Ультрамара. Дааа, и в это темное время, когда враг у ворот, были светлые минуты у воинов, верных Императору. Магистр оглядел всех капитанов, присутствующих на многолюдном собрании. Живые легенды. Доблесть и честь во плоти. Каждый достоин своего места в истории Империума. У него есть белая роза Павониса, а у меня нет. Зато у меня есть Клинок Ураганов, а у него просто жалкий меч. Такой маленький по сравнению с моим, смотреть не на что. Но вот белая роза – да. Это конечно досадно. Она так смотрится на его наплечнике. Спокойно, спокойно, Като, не заводись. Но этот белый цветок на синем наплечнике с зеленой окантовкой. Почему для моей роты не придумали никакой окантовки? О чем думает великий магистр? Ох уж эта Четвертая, так выделяться среди других рот, как не стыдно… Что это? Тщеславие? Не по Кодексу, дорогой брат. Воины Ультрамара не несут в своей душе постыдный след тщеславия и зависти. Да. Никакой зависти. Проклятый Вентрис, знает, как оказаться в нужное время и в нужном месте. Мальчишка. Жалкий простолюдин, без манер, втируша. Вот почему я так взволнован? Потому что Вентрис – пятно на Ордене. Он со своей белой розой, он… Я даже не знаю, как его лучше назвать, этого… И Като Сикариус погрузился в омут размышлений, где перед его внутренним взором проплывали картины бесконечного позора и унижения Уриэля Вентриса, этого выскочки, получившего Четвертую роту и вовсе не заслуженно. На том моменте, когда Уриэль зубочисткой чистил щели между ступенями на главной лестнице казармы, не забыв натянуть белый передник, отороченный кружевом, в сознание капитана Второй роты ворвался вопрос магистра, обращенный лично к нему. В чем состоял вопрос – Като не слышал, но он не был бы магистром Караула, рыцарем-чемпионом Макрейджа, сюзереном Ультрамара и великим герцогом Талассара, если бы поддался смущению. Напротив, он принял величественную позу, отбросил плащ и широко улыбнулся, глядя в глаза Марнеусу Калгару. Он просит тебя рассказать что-нибудь воодушевляющее, Като, для рекрутов. Кому, как не тебе? И не спрашивай, почему не Вентрису доверена эта честь. Тебе, Като. Давай, блесни. Я тоже с удовольствием послушаю. Голос Тигурия в голове заставил бы вздрогнуть любого, но он был Като Сикариусом, капитаном лучшей, Второй роты, и лишь повел шеей, как будто прогоняя надоедливое насекомое с затылка, и ураганом полетел к подножию трона великого магистра. - Что гласит Кодекс? – резкий и пронзительный голос Като пронесся над строем, и белые птицы радости мгновенно упорхнули из-под сводов казармы и спрятались. Наступила тишина. Каждый рекрут, каждый десантник в глубине души вздохнул и закатил глаза. Худшего и быть не могло. Обычно речи Сикариуса длились очень долго и были обильно пересыпаны длиннейшими цитатами из Кодекса, которые вредный капитан знал наизусть, и рассказами о доблести самого Като в той или иной ситуации. И слушать его надо было, не отрывая глаз, ловя каждое слово, иначе злопамятный капитан, превосходно запоминающий лица и мнительный, как женщина-комиссар Империума, да хранит его воля Императора, обязательно отыграется и выставит полным дураком и неучем. - А Кодекс учит нас всему, каждому шагу, каждой мысли, не побоюсь сказать. Истинный сын Ультрамара… - голос Като напоминал визг точильного камня у оружейника. Он бубнил уже больше десяти минут, и рекруты тихонько начали переминаться, чтоб не привлечь к себе орлиный взор произносящего пламенную речь капитана Второй роты. - Тигурий, зачем? Като испортит весь праздник и притушит огонь в их душах. Из лучших побуждений, не со зла. - Простите, магистр, но я знаю, что делаю. Като Сикариус – достойнейший сын Талассара, великолепный воин с маленькими недостатками, затмевающими его совершенство. Зависть, мнительность, уверенность в собственной правоте всегда и во всем, умение пройти по головам. Все это затемняет его прекрасный образ, и я решил показать, какое великолепное полотно скрывается за всеми этими наслоениями, какая душа таится там. Она подобна… - Делай, как знаешь, Тигурий. Я доверяю тебе. А Сикариус все говорил. Он изливал на рекрутов потоки мудрости, каверзных вопросов, цветистых метафор и горы, континенты, миры цитат. Один из его излюбленных приемов заставлял стонать аудиторию похлеще, чем массаж апотекария после боя. Сказав цитату, Сикариус показывал пальцем на любого и просил напомнить, откуда это, из какого места, или еще хуже – продолжить фразу, сказанную им самим. Он никогда не укорял, но принимал столь победительный вид, что не назвавший или не продолживший чувствовал свое полнейшее ничтожество и никчемность. И когда все совсем уже заскучали, а оратор углубился в тонкости военной стратегии, в сознание всех присутствующих ворвался вкрадчивый голос Тигурия. Если бы Като был хоть немного взволнован состоянием своей аудитории и хотя бы посмотрел на нее, а не сверлил взглядом белую розу Павониса на плече Уриэля Вентриса, его бы поразила перемена в смотревших на него лицах. Глаза прояснились, появился интерес и даже восхищение, а Тигурий продолжал свой неторопливый рассказ. Внимайте мне, воины Тринадцатого легиона, и дано вам будет… …- Като, почему ты недоволен, скажи мне откровенно? Мир Иберикуса свободен, очищен от тлетворного влияния негодяев, не признающих свет Империума. Ты не посрамил, а возвеличил гордое имя воина Тринадцатого легиона. Откуда эта гримаса недовольства на твоем лице? - Да-да-да, я всем доволен и счастлив, даже получил титул Видама Иберикуса. Нет, не так, Великого Видама Иберикуса. Но этот титул будет скрыт в анналах Ордена, не так ли? Мир-то слишком маленький, и операция была тайной, да, библиарий? Нет, чтоб вручить мне нечто, такое маленькое, но значимое, чтобы я мог это носить, такое блестящее, круглое, с сияющими камушками по краям… - На твоих доспехах скоро места не хватит, Сикариус. Еще одна медаль? Еще один знак отличия? Ты помешался на них. И да, операция была тайная, так что… - А почему этой чести удостоился какой-то гвардейский комиссар? Почему на его шинель нацепили Сердце Иберикуса? Оно не смотрится на нем. Просто как тарелка на плече. Смотреть не могу, как он расхаживает там, среди своих. - Этот комиссар, Като, простой человек в отличие от нас с тобой. Но он держал связь, позволив нам успешно высадиться и вырезать всех тварей до последней. Откуда зависть? - Так назначьте его великим видамом, обмотайте мантией, обмажьте мирром или еще чем повонючее. Напишите его портрет в полный рост. А мне, скромному сыну Жиллимана, отдайте этот знак отличия, единственный в своем роде. Я прикрепил бы его на доспех, и он согревал бы мне грудь. Я и этот, такой милый моему сердцу, знак отличия. - Капитан Сикариус. – Голос Тигурия не предвещал ничего хорошего, и Като мгновенно вытянулся, задрав голову вверх, являя библиарию свой великолепный огромный нос. – Вы завидуете? - Никак нет. Просто досадую немножко. - Тогда идите и составьте списки павших из Гвардии. И подумайте над тем, что там, где мы просто выполняем свой долг, они отдают маленькие, слабые жизни, но такие драгоценные. За дело Императора, Като. И перестань грезить об этой награде. Он нашел достойнейшего, поверь мне. У меня все. – И Варрон Тигурий стукнул посохом, давая понять помрачневшему капитану, что библиарий сердится по-настоящему… Если вы думаете, воины, что достойного Като остановило мое приказание, то вы плохо его знаете. Он грустил в течение шестидесяти лет, и никакие титулы и знаки отличия не могли его утешить. Что-то пошло не так. Като придирчиво взглянул в лицо ближайшему рекруту, заметив на нем искреннюю добрую улыбку. - Ты что-то хочешь сказать, брат-рекрут? Что развеселило тебя в описании требушета, пригодного для пробития стены и расписанного в Кодексе именно так, как должно, а? Но тот вытянулся и отрапортовал четко, внятно, так, как Като и любил: - Вы говорили не о требушете, мой капитан, Вы остановились на пятом пункте шестого параграфа, вернее, на дополнении к нему. - Молодец. Я запомню тебя, когда придет момент пополнить роту. И зал дружно зааплодировал. Они хотят, чтобы я продолжал. Ай да Като. Я сегодня в ударе. А мерзкий Вентрис посрамлен, он двух слов связать не может. Жалкие розы Павониса однажды отцветут, все мы смертны, повсюду тираниды, миры исчезают, да мало ли что, и его наплечники покрасят просто синей краской без всяких отметок. И вот тогда посмотрим. Ах, да, шестой параграф... И Като победительно взглянул на задумавшегося Уриэля и продолжил. Через шестьдесят лет мы вновь посетили Иберикус. …Судьба несправедлива, и я опять топчу твою землю, неблагодарный Иберикус, лишивший сына Жиллимана достойной награды. Хотя, возможно, сегодня, если все так, как я слышал, я заполучу тебя себе под плащ, и мы улетим с этой земли, где героев не ценят по заслугам. Като Сикариус вышел к казармам Захеррийских стрелков, тех самых, которые остались хранить мир и покой Иберикуса с тех далеких лет. Его тут же окружили восторженные дети и гвардейцы, для которых увидеть столь блистательного космодесантника, еще и капитана, еще и Тринадцатого легиона, было настоящим событием, и Като от души позволил повосхищаться своей особой. Поворачиваясь для них из стороны в сторону, показывая алый плащ, неустрашимый вид и достойный восхищения шлем, а также все регалии, которые с гордостью носил на доспехе. Клинок Ураганов, вынутый из ножен, привел толпу ребятишек в состояние полнейшего восторга, и они были готовы на все, чтобы заслужить одобрение достойного Ультрамарина. - Скажи мне, ребенок, вот ты, с наиболее сообразительным лицом, где комиссар этого полка? - Комиссар Невил, господин? Он на учениях. - Невил? Кому нужен какой-то неизвестный Невил? Не подумай, милый мальчик, - одернул себя Като, видя обиду в глазах мальчишки на то, что их кумира назвали «какой-то неизвестный Невил». – Просто я говорю о другом комиссаре. Или он оставил этот мир на горе всем нам? Мальчишки вытянулись и мгновенно стали серьезными и взрослыми, а гвардейцы отдали честь. Какие почести, однако. Вот что делает с человеком Сердце Иберикуса. Однако продолжим. Они чего-то там лепечут. - Где этот достойный, убеленный сединами комиссар? Вернер, кажется. Все так, мальчик? - Все так, господин. Комиссар Вернер, он… Я провожу Вас. Мы все проводим. Значит, ты жив, носитель чужих наград. Ну что ж, так или иначе, я получу этот знак. Где это мы? Дети привели капитана Второй роты на широкий плац. Казармы были обшарпаны и давно нуждались в ремонте, а это здание, оно сияло так, словно было построено на Макрейдже или Терре. Стекло, пластик, мрамор, чистота, огромный сад, где каждое дерево орошалось особо. Почва Иберикуса была сухой, и такое количество зелени впечатляло. Это был госпиталь, огромный современный госпиталь, излучавший прохладу даже на этот пыльный плац. - Идемте, господин. Комиссар Вернер, он там. И Като вошел в сияющее здание, как-то сразу померкнув от серьезности лиц сопровождавших его детей. Комиссар Вернер был совсем стар и слеп. Он лежал на скромной военной кровати и дышал через маску, потому что обычный воздух разрывал его легкие кашлем. - Что мне этот знак, капитан Сикариус? Безделушка с бриллиантами, стоящая столько, сколько этот госпиталь и аугментика для всех Захеррийских стрелков. Когда они теряют часть себя на военных операциях во славу нашего Императора. Как я мог носить его, зная, что могу вернуть кому-то руку или ногу? А для себя мне ничего не надо, моя семья – вот они. – И дрожащая рука погладила вихрастую голову ближайшего паренька. Я ведь помню Вас, капитан. Когда Ваши капсулы пронзили небо, я поверил в ангелов. Там, в бункере… - Не продолжай. Позволь, я сам расскажу, как все было на самом деле. - Тогда я хочу услышать это там, на солнце. Это мой плац. Като встретился глазами с врачом, тот развел руками и только кивнул, соглашаясь. Осторожно и бережно, как полковое знамя, как самую дорогую награду, Като на руках вынес комиссара Вернера на плац и, прижимая легкое старческое тело к груди, рассказал. Но не то, как Вторая рота исполнила свой долг, а как юный комиссар Вернер тридцать восемь часов держал связь, отобрав у врагов победу. Тридцать восемь часов без сна, отдыха, еды, пересохнув от жажды, он не позволил воксам замолчать. Като говорил так проникновенно, что дети плакали, целуя бессильную руку старого комиссара, своего комиссара Вернера на вечном посту. Так он и покинул свою семью, всех этих мальчишек и взрослых гвардейцев, слушавших рассказ космодесантника, вытянувшись по стойке смирно. Умершего унесли, чтобы приготовить к вечному упокоению, а Като долго сидел на ступенях, не скрывая слез, катившихся по длинному породистому носу. Мальчишки облепили его со всех сторон, утешая от всего своего маленького детского сердца. Кто-то даже погладил капитана по волосам, понимая, что этому большому и сильному воину так необходимо не оставаться сейчас одному. - Это тебе, господин. Возьми. - Что это, мальчик? - Это Сердце Иберикуса, он из глины, этот орден, но комиссар Вернер носил его всегда с собой. Ты ведь герой, и ты был там, возьми его. И Като Сикариус опустился на одно колено и принял из детских рук простой круг из глины, как самую дорогую награду. Он носит Сердце Иберикуса, которое вылепил комиссар Вернер в своем доспехе, у самого сердца. Вот он какой, наш Като. Я был там и свидетельствую перед вами. И голос Варрона Тигурия растаял в сознании собравшихся. Капитан Като Сикариус с подозрением оглядывал взволнованные лица, смотревшие на него с глубокой приязнью и увлажненными глазами. Да, я умею подать материал. Кто лучше знает Кодекс? Даже магистр подчас делает досадные ошибки в тексте, не говоря о Вентрисе. - Братья, - громкий призыв Марнеуса Калгара прервал мысли Като, собравшиеся бежать по прежнему руслу, ведущему к полному унижению Вентриса. – Возблагодарим же капитана Второй роты за его речь. И вообще. – И магистр вытер глаза. – За Макрейдж! Слава Второй роте! Слава Като Сикариусу, нашему достойному брату и храбрейшему из воинов, сюзерену Ультрамара, великому герцогу Талассара и рыцарю-чемпиону Макрейджа. Ударив себя в грудь, склонив голову и приняв величественную позу, Като купался в восторге, источаемом боевыми братьями. Все они в едином порыве восславили его. Быть ему магистром. Кто же еще столь достоин занять это место – Като даже думать не хотел. И Вентрис, он тоже в восторге. А он, в общем, и ничего. Тоже храбрец. И собой хорош. Вот стану магистром – награжу его чем-нибудь подходящим. – Подумал Като, отгоняя непрошенные мысли об Уриэле Вентрисе, этом выскочке с такой будоражащей надменной улыбкой на симпатичном лице. – День удался.