***
Восходящее солнце едва успело позолотить металл посадочной платформы возле здания, именуемого Палатой правительства — которое, к слову, впервые со времен роспуска Имперского сената использовалось, согласно своему прямому назначению, — когда колонна вооруженных охранников, сопровождающих Верховного канцлера, во главе с самим Первым лицом Республики вышла встречать снижающееся судно. Викрамм ожидал прибытия Диггона и захваченных майором арестантов с откровенным нетерпением — в первую очередь, из-за генерала Органы. Наконец-то глава Сопротивления почтит его своим королевским вниманием! Лея выглядела усталой и напряженной, но все же держалась с несомненным достоинством. Когда она спустилась по посадочному трапу, канцлер отделился от толпы телохранителей и двинулся к ней навстречу. От его взора, впрочем, не укрылась и другая, мужская фигура — в форме заключенного, скованная по рукам и ногам, окруженная со всех сторон людьми Диггона, которые, придерживая пленника под локти, помогли ему сойти на платформу следом за генералом. И тотчас, заставив пригнуть голову, втолкнули на заднее сидение тяжелого бронированного лэндспидера, принадлежавшего Разведывательному бюро. Лея тоже заметила эту процессию, и при виде сына, даже с расстояния, едва удержалась, чтобы не разрыдаться прямо на глазах у Викрамма, наплевав на всех и вся. В полете ей ни разу не позволили увидеть Бена, хотя она регулярно просила об этом и даже настаивала. Диггон утверждал, что сын не желает видеть ее, и генерал вновь и вновь проклинала саму себя, потому что знала: скорее всего, майор говорит правду. За время гиперпространственного перелета, сидя практически безвылазно в своей каюте, генерал достаточно передумала и перечувствовала; она вспоминала каждый разговор с сыном за последнее время, стараясь восстановить в памяти его взгляд, его слова — и в конечном счете возвратилась к мысли, что виновата во всем она одна. Если бы она только знала, какие катастрофические последствия возымеет ее не знающее пределов стремление подчинить себе Бена, направить его на верный путь — а именно от этого и идут все их нынешние беды — она не стала бы мучить ни себя, ни его. Ее сын оказался удивительно прав. Ей следовало руководствоваться не своими, а в первую очередь его интересами. Нужно было отпустить его, когда он молил об этом. Дать волю самому решать свою судьбу. Однако мать не прислушалась к голосу сердца своего ребенка — и вот, как ужасно она наказана за это! Теперь ей предстоит биться уже не за душу Бена, не за то, чтобы вновь завоевать его расположение; она будет сражаться за его жизнь, отныне он — не пленник, а военный преступник, адепт деспотии в руках праведной демократии, и заслуживает, с точки зрения закона, самого строгого наказания. Но уж его жизнь и безопасность Лея готова была отстоять сполна, чего бы ей это ни стоило! Она сразу заметила неестественную медлительность заключенного. Даже крохотные шаги, ограниченные цепями на ногах, давались ему с трудом. Лея побледнела и закусила губу. О Сила!.. Она знала, что это означает. Скорее всего, Бену ввели наркотики незадолго до посадки, а возможно, его вообще держали на наркотиках все это время. — Приветствую, генерал, — Викрамм наконец окликнул ее, заставляя переключить внимание на себя. — Ваше превосходительство, — Органа бросила на него такой отстраненный и в то же время невыразимо тяжелый взгляд, что Лайам почувствовал холод в ногах. Она смотрела так, словно видела его впервые. В ее глазах блестела застывшая боль. Поневоле Викрамму стало жаль ее. Не трудно догадаться по одному взгляду этих печальных бархатных глаз, каким ударом стал для генерала арест сына, или, возможно, устроенное Диггоном жестокое разоблачение, которое вновь грозило ей крахом военной и политической карьеры. А может быть, и то, и другое разом. Странно, дожидаясь прибытия линкора, канцлер предвкушал триумф над негласной главой оппозиции; ожидал увидеть смирение дерзкой Леи Органы, конфликт с которой знатно подпортил ему кровь. Он рассчитывал, что теперь-то Лея осознает свою обязанность подчиняться главе государства, который, кстати, решением сената является с недавних пор еще и главой вооруженных сил — и Сопротивления в том числе. Однако Лайам никак не ожидал, что вид несгибаемой принцессы Органы, разбитый и подавленный, настолько его растрогает. Он подошел к ней вплотную и с неуклюжей осторожностью обнял за плечи, успокаивая и поддерживая. Он давал Лее понять, что желает только приструнить, проучить ее, однако никоим образом не собирается причинять зло ни ей, ни — пока! — ее сыну. Хотя тот, если он и вправду совершил хотя бы десятую долю преступлений, которые молва приписывает Кайло Рену, действительно заслуживает кары. Эти же самые слова он намеревался сообщить Лее открыто, но только с глазу на глаз, когда они окажутся в его апартаментах в Палате, где их разговору не помешает ни одна душа. В первое мгновение Лея вяло попыталась отстраниться, но уже вскоре, в смятении и отчаянии, подчинилась навязанной канцлером заботе и слепо двинулась в сторону правительственного здания. К чему противиться, если сейчас она полностью в его руках? Если от Викрамма зависит жизнь Бена. ... Когда они добрались до кабинета, канцлер затворил все двери, удалил охрану и настрого приказал никому не беспокоить их с генералом. Получив наконец возможность говорить открыто, Лея повторила Викрамму все те аргументы, которые изложила Диггону раньше, на Эспирионе. Она не пыталась отрицать, что ее сын — и вправду тот, кем его считают, хотя начисто избегала давать какие-то пояснения, отчего отпрыск известных борцов за демократию решил работать на Сноука. «Возможно, — решил для себя Викрамм, — Органа и сама не понимает до конца, как могла такое допустить». Впрочем, это лирика, никак не относящаяся к делу. Лея утверждала, что Рен тяжело ранен — ранен не только физически, но и душевно. Что он подавлен и напуган, хотя на первый взгляд по нему и не скажешь. Он не пойдет ни с кем на контакт. Никакие допросы не принесут ожидаемой выгоды. По принуждению пленник не откроет того, что знает, не стоит даже обольщаться на этот счет. Единственный шанс — попытаться выведать все добром, но для этого нужны время и терпение. И сделать это сможет только она, Лея — мать несчастного юноши, и никак иначе. У других допросчиков вовсе не будет ни единого шанса на успех. Она говорила все это горячо и поспешно. С тоской и одновременно величественной твердостью, как будто хотела дать понять, что гордость генерала Органы даже сейчас еще не сломлена. Викрамм слушал в задумчивом молчании, отвернувшись к окну во всю стену, которое открывало вид на одну из центральных улиц Галактик-сити. На шпили высотных зданий, растворяющихся высоко в облаках, и разноцветные спидеры, которые, как муравьи, вереницами проносились мимо. Город едва начал оживать. Обитатели столицы спешили на службу, рождая целые потоки движения со всех сторон, и единственной заботой большинства в этот ранний час было успеть пропустить чашечку кафа перед началом рабочего дня, чтобы окончательно проснуться. Каждое утро одна и та же картина. Так было при Старой Республике и в эпоху Империи; так продолжается и по сей день. Есть вещи, не подвластные ни времени, ни безжалостному колесу истории. Наконец Викрамм повернулся — так что Органа могла видеть его профиль на фоне ясной лазури утреннего неба — и вздохнул. Собственно, решение относительно пленника он уже принял, а значит, его сосредоточенная пауза, как и этот многозначительный вздох, были сделаны лишь для того, чтобы генерал не усомнилась в серьезности его намерений. — Послушайте-ка, Лея, что я скажу вам, — начал канцлер спокойным тоном. — Во-первых, никто еще не говорит ни о каких допросах, а тем более — помилуй нас высшие силы! — о допросах с пристрастием. Право, мне даже любопытно, кто вас так накрутил? Или вы сами навоображали себе невесть что? Напротив, я намерен поместить вашего сына в госпиталь, а не в тюрьму, и позволить ему излечиться. Ведь его успели ранить те наемники, верно? А уж потом будет видно, как поступить с ним дальше. Генерал вздохнула с облегчением. Если Лайам не врет ей — а он, похоже, не врет — у нее, по крайней мере, будет некоторый запас времени, чтобы все хорошенько обдумать и попытаться отыскать выход. — Во-вторых, — продолжил Викрамм. Ему было проще мыслить и изъясняться тезисами. — Я не собираюсь — опять-таки, в настоящий момент — предавать его суду, к тому же публичному, и вообще распространяться о том, что у нас имеется столь ценный пленник. Если вы беспокоитесь о свидетелях, то не переживайте. Люди Диггона будут молчать, а пустомели на Эспирионе могут болтать языками, сколько вздумается, никто не станет им верить. В дальнейшем, даже если эта история получит нежелательную огласку, я обещаю, что приму все необходимые меры, чтобы ни ваше имя, ни имя покойного генерала Соло в ней не фигурировало. — Но тогда для чего вам Бен? — растерянно вопросила Лея. — Бен? — Викрамм не сразу понял, о ком идет речь. — Ах да, ваш мальчик... скажите-ка мне, генерал, он желает возвратиться к своему правительству? — Разумеется, желает, — кивнула Лея. Отрицать это было бы глупо. — Тогда мое решение должно удовлетворить всех, — заключил канцлер и, отвернувшись наконец от окна, направился к Органе, которая сидела в кресле, зябко обхватив себя руками за плечи, хотя ей было вовсе не холодно. — Дальнейшая судьба ученика Сноука будет зависеть от самого главы Первого Ордена. И от поведения Терекса. — Вы хотите сделать из моего сына заложника, — догадалась пожилая женщина. Обещать отпустить Бена восвояси в обмен на свободу Набу; единственный человек против целой планеты — подобная мысль ни разу не приходила генералу в голову. Да и не могла прийти. Благодаря брату Лея хорошо знала правила игры на Темной стороне, а благодаря своему немалому жизненному и военному опыту она знала и политику Первого Ордена в отношении военнопленных. Проигравший в их понимании должен выбыть из игры, уступив дорогу более удачливому игроку. Слабые не стоят того, чтобы их спасать, а сильные защитят себя сами. Органа ничуть не удивилась бы, узнав, что Верховный лидер палец о палец не ударит ради своего прежнего любимца. Если бы тот был заинтересован в освобождении Кайло Рена, его шпионы уже давно отыскали бы темного рыцаря вместе с его матерью на Эспирионе; для людей Терекса это было, право, не так уж и трудно!.. — А если Первый Орден откажется торговаться за его жизнь? — Судя по отчетам Диггона, ваш сын на словах горячо защищает власти Первого Ордена и их политику. Выходит, он верит им, как своим друзьям. — Это слепая, фанатичная вера, не имеющая реальных оснований. Ему промыли мозги, заставили поверить в то, что любой другой, трезво мыслящий человек счел бы вздором. Мой сын болен, поймите это. Он больше верит призраками, чем живым людям. Он говорит со старым обгоревшим доспехом... Викрамм сурово перебил ее: — Мне неловко оттого, что вы так напористо пытаетесь его защитить. Ваш сын, насколько я знаю, взрослый парень, и в состоянии ответить за свои поступки самостоятельно. Если он не в своем уме, медики это выяснят. Если же он вполне адекватен, и способен осознать, что творит, тогда и спрос с него будет соответствующим. Не забывайте, на его счету сотни погубленных жизней: припомните бойню на Дантуине, генерал. Вспомните Ованис*, Такодану, Туанул на Джакку... Через жизни скольких людей переступил этот сумасшедший, преследуя Люка Скайуокера? Если дело дойдет до трибунала, запомните, Лея, обвинение в лице Республики приложит все силы, чтобы детально разобраться в каждом случае массового убийства по его приказу. — Ваше превосходительство... Лайам... — Лея поглядела ему в глаза. Такой проникновенный взгляд, казалось, растрогал бы и бездушный камень. — Поверьте, речь сейчас идет не только о моем личном интересе (хотя я тешу себя надеждой, что горе несчастной старухи, у которой не осталось никого, кроме этого юноши, все-таки тронуло ваше сердце). Но здесь важнее интересы Республики. Первый Орден не пойдет на сделку, попомните мои слова. Нам нужны сведения, и то, что Кайло Рен у нас в руках — величайшая удача, которую нельзя растратить попусту. Только я одна могу вытянуть из него информацию. Я тоже чувствительна к Силе. Между мной и сыном существуют ментальные узы — вы не поймете этого, но хотя бы поверьте на слово. Отдайте пленника Сопротивлению — и рано или поздно вы получите, что хотите. — «Рано или поздно?» — Викрамм покачал головой. — Над жителями Набу занесен тяжелый кулак, который Терекс вот-вот может обрушить. Нам нельзя медлить. Я намерен предложить вражескому правительству — а именно, Верховному лидеру Сноуку — свободу его Избранного, его принца-наследника (или кем он там считает вашего сына?) в обмен на снятие блокады с Набу и прекращение экспансии. Также я собираюсь настаивать, чтобы Сноук отстранил Терекса от командования, и на дальнейшем проведении переговоров, которые, возможно, помогут уладить возникший конфликт... — Вы все еще надеетесь избежать войны, — ахнула генерал. — Даже после трагедии в системе Хосниан вы готовы договариваться миром с этим чудовищем под названием «тирания», которое простерло свои лапы по всей галактике. Викрамм молчал — молчал пристыженно, несмотря на то, что стыдиться канцлеру было, по большому счету, нечего. Он намеревался придерживаться нечестной игры; но он, по крайней мере, честно говорил об этом. И потом, сложившиеся обстоятельства попросту не оставили ему выбора. — Поймите наконец, ваше превосходительство, уговоривая врагов на сделку, вы лишь потеряете время, которое, по вашим же словам, так дорого сейчас... — Полагаю, генерал, что наш разговор можно считать завершенным, — раздраженно оборвал ее канцлер. — Я не собираюсь менять своего мнения. Он бы, пожалуй, согласился вернуть Рена его матери до окончания переговоров с Первым Орденом в надежде, что та, быть может, и вправду сумеет выудить у него важную информацию. Однако Викрамм не мог доверять генералу Органе, которая уже успела наглядно продемонстрировать, что отдает предпочтение своим материнским чувствам, а не рациональной логике. Если бы она помогла пленнику бежать, Верховный канцлер нисколько бы этому не удивился. Он позвал охрану и попросил проводить генерала к выходу из здания. — Я вынужден просить вас пока не покидать столицу, — сообщил Викрамм напоследок. Лея, впрочем, теперь и сама наверняка пожелает остаться. Тем более, что и основные силы Сопротивления до сих пор находятся на Корусанте. — Позвольте мне удалиться на мою виллу на Центакс-III, — глухо ответствовала генерал. Спутник Корусанта. Тихий пригород, который позволяет вкушать прелести столичной жизни, не испытывая вечной головной боли от нескончаемого шума Галактик-сити. Лея чувствовала, что после почти двух месяцев размеренной жизни на Эспирионе она может не выдержать здешнего темпа жизни, по крайней мере, первое время. Канцлер, немного подумав, разрешил это.***
Ответ Первого Ордена оказался молниеносным и устрашающим. И его было невозможно утаить. Прошло всего несколько дней после прилета в столицу главы Сопротивления. Лея Органа проводила теперь дни напролет в штаб-квартире на Корусанте, и только ночи коротала на Центакс-III, чтобы в тишине и спокойствии полноценно перевести дух. Верховный канцлер сдержал слово. Он не стал сообщать общественности о пленении Кайло Рена. Даже большая часть Сопротивления до сих пор ничего не знала. Сама Лея объяснила свое временное отсутствие тем, что ей попросту требовалась небольшая передышка. Припоминая, что генерал не так давно лишилась близкого человека, своего давнего возлюбленного, друзья легко простили ей эту слабость, тем более, что по прибытии она сразу же с головой окунулась в дела. В один из дней Чала Орнула, одна из доверенных лиц генерала, спешно явилась в кабинет Леи. — Сообщение лично для генерала Органы, — объявила молодая связистка. — По закрытому каналу. — Это линия канцлера? — осведомилась Лея, хотя сердце ее предвкушало нечто иное. Нечто недоброе. Чала лишь отрицательно мотнула головой. Генерал, схватившись за сердце, поторопилась активировать голопроектор. И тут же пожалела, что сделала это. Во всяком случае, опрометчиво было транслировать сообщение сразу на главный экран, чтобы адмирал Акбар, адмирал Статура, другие члены высшего офицерского состава, главы эскадрилий, капитаны звездных судов — словом, все члены Сопротивления, находящиеся в эту минуту в штаб-квартире, могли увидеть это. С экрана глядел человек средних лет с сединой в коротко стриженых волосах, с волевой линией подбородка и небольшими черными усами. Он стоял в окружении штурмовиков и нахально улыбался. Капитан Терекс спешил лично сообщить на Корусант последние новости из сектора Чоммел: минувшей ночью Первый Орден взял под контроль столицу Набу, город Тид, о чем власти Новой Республики, скорее всего, еще не знают, поскольку ранее полностью утратили связь с планетой. Если бы дурные вести этим и ограничились! Однако капитан решил продемонстрировать неприятелю одно крайне занятное, на его взгляд, зрелище — это расстрел военнопленных. Уцелевших в недавней битве пилотов Сопротивления. Терекс не был таким же бескомпромиссным поборником порядка и дисциплины, как Армитидж Хакс. Этот человек сам вышел из солдатской среды; он знал, чего хотят обыкновенные штурмовики, как никто другой, поэтому допускал — до определенного предела — разгул и пьянство среди подчиненных. Он полагал, что подобные уступки не только помогают его людям расслабляться, чтобы не сойти с ума от суровой воинской рутины, но и позволяют ему лично добиться от них особой преданности и доверительности. Казнь происходила на фоне картин Тида, обглоданного мародерами до костей. Над мертвыми телами звучали солдатские крики. Глумливая брань, которую лишь отчасти заглушали громкая музыка и периодические очереди выстрелов. Генерал Сопротивления, прижав в губам кончики пальцев, наблюдала, как штурмовики выдергивают приговоренных из толпы и под дикие пьяные восклицания младшего офицерского состава ведут, то и дело подталкивая и подпинывая, к месту расправы. В первой очереди обреченных было двое — пилоты Синей эскадрильи Иоло Зифф и Тэммин Уэксли. Последний, по прозвищу «Треск»*, доводился если не другом, то хорошим знакомым Лее. Она знала, что этот отважный парень, уроженец Акивы, хлебнул горечи войны еще в малолетнем возрасте. Он участвовал в конфликте при Ованисе, в битве на Такодане и в операции по устранению «Старкиллера». Когда раздались напористые залпы бластерных винтовок, Лея, не выдержав, зажмурилась. Ее губы, дрожа, прошептали что-то... Следующей вывели Джессику Паву. Одежда на ней была непотребным образом разодрана, обнажая ключицы и одну грудь. Ужасающе постаревшая маска ее лица делала эту бойкую девушку почти неузнаваемой для генерала Органы. Один за другим пали шесть человек. Шестеро героев. Мучеников, чьи имена Сопротивление никогда не позабудет. Когда все было окончено, штурмовики, недолго думая, забросали тела зажигательной смесью и подожгли. Терекс с самодовольным видом наблюдал за происходящим. Очевидно, он радовался возможности унизить тех, кто посмел предпринять смешную попытку связать ему руки. Генерал рывком выключила проектор. — Избавьтесь от записи, — ледяным тоном приказала она. — Не желаю, чтобы кто-нибудь еще видел это безумие. Впрочем, она была уверена, что существует еще, по крайней мере, одна копия записи. И эту копию враги отправили, без сомнения, прямиком Верховному канцлеру.