Больница

Нет места более жуткого, чем больница. С ее запахом дезинфекции, лекарств, гниения и смерти. Здесь человек перестает притворяться, остается один на один со своей болезнью, со всей своей беспомощностью. Судьба иногда бывает очень изобретательна в том, как указать человеку на его место. Когда порой кажется, что страдания достигли предела, что терпеть больше невозможно, выясняется - еще как возможно, и предела всему этому - нет. Когда душевная боль поглощает человека, доводит его до последней степени отчаяния, тогда появляется физическая боль, и человек, забыв о своих переживаниях, превращается просто в измученный комок мяса, скорчившийся и скулящий на больничных простынях. Только плоть и животное существование. У человека нет души. Я оказался в больнице через пять дней после того, как потерял Кюхена. Нет, "потерял" – какое-то неправильное слово. Скажу лучше - "через пять дней после того, как я расстался с Кюхеном". Точнее, когда он расстался со мной. И некого было даже винить, кроме себя, хотя все произошло случайно, как чаще всего это и бывает… Скучная вечеринка, привычный бардак, море алкоголя, смех и нелепая музыка. Я и пошел-то туда от скуки - Кюхен уехал к родителям на две недели отпуска. Все случилось до обидного банально. Тот парень сидел один в углу, пил мало, не болтал чепухи. Ну, тут меня и снесло. Целовались в темной прихожей, не спрашивая имен. Вызвали такси и поехали ко мне. Он был робкий и некрасивый мальчик с короткими ногами и руками как у мужика проработавшего пятьдесят лет шахтером. Ушел, не попрощавшись, сразу как рассвело и пошли первые автобусы. Конечно, я понимал, что мы больше с ним не пересечемся. Кюхен узнал об этом еще до своего возвращения. Кто-то из общих «друзей», кто видел нас тогда, позвонил ему и испортил отдых. Этот человек пил со мной в тот вечер и смеялся над моими шутками, а потом взялся за телефонную трубку. Я так и не смог допытаться у Кюхена кто это был. Впрочем, мне показалось, что за те несколько дней перед возвращением он все хорошо обдумал. Потом мне приходило в голову, что для него это был только повод. Слишком поспешно он ухватился за мою измену, которая и изменой-то была лишь формально. Кюхен слишком поспешно выбросил меня из своей жизни. Может быть, он разочаровался в совместной жизни, может быть, его тяготило мое постоянное присутствие, чрезмерная забота о нем, так же, как когда-то тяготила родительская любовь и опека. Особенно, в его возрасте. Он и учиться-то уехал в другой город, чтобы сбежать от матери. Скорее всего, если бы мы это обсудили, я смог бы измениться, я дал бы ему желанную свободу - в конце концов. Но он рубанул сплеча, и все закончилось. Многое изменилось, после того как Кюхен собрал свои вещи и переехал в свое общежитие. Телефон его был недоступен. Несколько дней я приходил, и часами, как пес, ждал под его окнами, караулил у входа в общагу. Вот вышли двое его приятелей и ненавязчиво дали понять, что если я не исчезну, они помогут мне, естественно в жесткой форме. Я не был знаком с его друзьями и не знал, что именно он рассказывал им обо мне, и рассказывал ли вообще. Смысла продолжать "дежурство" не было. Кюхен отшвырнул меня, отправил разбираться со мной посторонних. В груди щемило, становилось как-то трудно дышать. Я вернулся домой, в пустую квартиру, как после похорон. Что –то вдарило в голову сделать генеральную уборку, отдраить полы. Полчаса я провозился с пылесосом, потом набрал в ведро воды и выжал тряпку. В одних трусах, весь мокрый и отчего-то веселый, я передвигался по квартире на корточках, оттирая линолеум от старой грязи. Внутри становилось как-то легче, я уже почти закончил. Успел подняться на ноги, прежде чем в моей голове произошел Большой взрыв (да, так и надо с большой буквы, это взрыв, с которого начала образовываться вселенная). Сейчас уже не вспомнить, насколько сильной была боль. Помню только, что отбросив тряпку, я метался по квартире, хватаясь за стены и полки, лишь бы не упасть. Разбросал аптечку в поисках таблеток. Все темнело, на глаза наползала черная пелена. Кое-как добрался до телефона, вызвал "скорую" и открыл замок входной двери. Когда приехали врачи, я лежал на диване, пытаясь руками раздавить свой череп. Дальше воспоминания обрывочны. Игла в вене, цепочка ярких фонарей за окном "скорой", стакан воды, принесенный старенькой санитаркой в приемном покое и темнота… Пришел в себя я уже в палате после пункции. Сначала почувствовал запах гари, занесенный ветерком в открытое окно. Потом только понял, что лежу полуголым задом кверху на кровати, а под животом - свернутое одеяло. Первая мысль - что сильно перебрал где-то в гостях, со всеми вытекающими отсюда последствиями. В общем-то, не впервой, хотя в последний год, пока у меня был Кюхен, я вел себя как паинька. Не считая того глупого случая. Я приподнял голову, и ее тут же пронзила острая боль, как будто в нее вбивали тысячи гвоздей одновременно. Я застонал и попытался повернуться набок. - Лежи, не шевелись. Доктор сказала - пока нельзя, - голос был сиплый и шершавый как наждачная бумага. - Горелым пахнет, - я еле произнес два слова. - На улице листья жгут. Ты лежи, а я пойду сестричку позову. Молодой блондин в клетчатой рубашке и спортивных штанах с кряхтением сполз со своей койки. Я отвел руку назад, нащупал и натянул на себя край простыни. В голове тут же завертелось: «кровоизлияние в мозг... полный покой… парализации, слава Богу, нет...». И еще много очень странных слов… Суета вокруг, белые халаты, уколы, градусники, тонометры. И боль, отступающая только после капельницы. Инсульт. Это то, что обычно ассоциируется со старостью, как инфаркт или склероз. В двадцать шесть, будучи до сих пор здоровым как конь, я заполучил приступ, который едва не загнал меня в могилу. Но не свел, и даже не сделал инвалидом. Я просто счастливец, как сказала заведующая отделением. - Пока еще рано делать прогнозы, но все же, вам очень повезло, - она успокаивающе потрепала меня по руке и добавила, - Лечить вас будет Итук, завтра на обходе он к вам зайдет. Медсестра спросила, есть ли кто-то, кто может привезти мне необходимые вещи, и в первую секунду я подумал о Кюхене. У него ведь были ключи от моей квартиры, он знал, что и где искать. Появилось искушение воспользоваться ситуацией, позвонить ему - не бросит же он меня в такой ситуации. Я позвоню, он приедет, будет сидеть рядом, держать меня за руку, целовать в лоб... Все это представлялось мне наяву. Потом вспомнил, что его телефон отключен, поэтому позвонил матери. Она приехала вся всполошенная, привезла мне бритву, отцовские вещи, заодно и поговорила с врачом. После этого, успокоенная тем, что отходить в мир иной я пока не спешу, клюнула меня в щеку, пробормотала: "Будь умницей и не хворай". Ближе к ночи мне стало хуже. Голова болела невыносимо, повысилась температура - ртуть остановилась на отметке 39.4. Молоденькая медсестра всю ночь сидела у моей койки, делала уколы, которые, как мне казалось, не помогали. Приходил дежурный врач, качал головой, предлагал попробовать "уколоть еще вот это". В палате горел свет, мои соседи пытались заснуть при всем этом переполохе. Именно тогда в жару, в полубреду, когда все расплывалось перед глазами, я, наконец, понял и почувствовал, что вот сейчас, в этот самый момент могу умереть, и что со мной рядом не будет никого, кроме чужой незнакомой девушки и двух черных, отвернувшихся к стене фигур на соседних койках. Ошеломленный этой вдруг открывшейся правдой, я не придумал ничего лучше, как молиться Богу, в которого я раньше не верил. Я вспомнил единственную молитву, которую знал - "Отче наш", и малодушно читал ее про себя раз за разом, пока не подействовали лекарства, которыми меня щедро накачали, и я не уснул под утро. Утром я чувствовал себя вполне сносно. Началась моя больничная жизнь. Я познакомился с соседями по палате – Йесоном, который лежал с межпозвонковой грыжей, «жаловался» на боли, но при этом бодро бегал по больнице за девушками. Третью койку занимал молодой парень с миловидным лицом, лет девятнадцати, представившийся Реуком. Оба глаза его тонули в темных синяках. Соседи, напуганные ночным переполохом, робко подошли по очереди ко мне и поздоровались за руку с потенциальным покойником. На обходе появился Итук, тот врач, о котором говорила заведующая отделением. Молодой, по внешнему виду мой ровесник, высокий с крепким телосложением. Темные, коротко стриженые волосы. Он почти не разговаривал с пациентами, обращался с вопросами к сопровождавшей его медсестре. Он был сух и краток, тем не менее, больные его любили, а медсестры отзывались с нежностью. - Итук - хороший доктор, не смотри, что молодой, - успокоил меня после обхода Йесон, - я у него в прошлом годе уже лежал, быстро меня на ноги поставил. После выписки я скакал. А недавно опять прихватило, ничего не поделаешь. Я сделал вид, что очень внимательно слушаю его. Дни в больнице похожи один на другой. Когда лежишь целыми днями, не имея возможности даже сесть, то засыпая, то просыпаясь, то мучаясь болью, счет времени становится не так уж и важен. За окном сыпались листья, из коридора доносились громкие голоса медсестер. Мать больше не приходила, звонила два раза, интересовалась моим самочувствием. Отец даже не позвонил. Меня навещали мои приятели Хек и Донхэ, вместе и по очереди, шумные и бестолковые, приносили мне апельсины и печенье, которые я потом отдавал вечно голодному Реуку. Была у нас в отделении медсестра Ли Мэй - невесомая девочка с тонкими пальцами, которыми она так ловко делала уколы, что игла даже не чувствовалась. В моем воспаленном, залитом кровью мозге отчего-то возникла мысль - а взять и жениться на такой вот, пусть родит мне сына, чтобы не сгинуть с этой земли. Все на уровне инстинкта, на уровне естественного отбора. Разумеется, это были фантазии, не имеющие ничего общего с реальностью. Так я и жил. Дни постепенно складывались в недели. Унизительное положение лежачего больного очень угнетало меня. По ночам я слушал бурлящий храп Йесона и тонкие жалобные присвисты Реука. Все это было отвратительно. Казалось бы, болезнь и брезгливость не должны порождать мысли о сексе, однако мой мужской орган, похоже, совсем не считался с тем, что его хозяин серьезно болен и в любую минуту может умереть. Парадоксально, но почти все время, когда я не спал, я думал об одном и том же. Мой вскипевший мозг вытеснял мысли о болезни и смерти, заменяя их гораздо более приятными. Я вспоминал. Вспоминал случайных и неслучайных «бойцов», с кем сходился в «битвах» на смятых простынях. Думал и о Кюхене. О нем чаще, чем о других, видимо, потому что воспоминания были свежи. Я не думал о том, что он меня бросил, что не хочет меня больше видеть, не думал о наших отношениях и обо всех прожитых страданиях. Вместо этого я думал о его манящих губах, теплых ладонях, о его безупречном теле... Я изводил себя и странным образом спасался этим. Представьте такую картину: больничная палата, на тумбочке бормочет телевизор, Йесон на своей койке разгадывает кроссворд, мусолит во рту кончик карандаша, Реук, как обычно, высунувшись в окно, кормит птиц, а я лежу, укрывшись одеялом до самой шеи, и мучительно хочу секса. Смешно? Да. Я просто изнывал, такое ощущение, что превратился снова в пятнадцатилетнего подростка, одержимого сексом. Мне даже пришла в голову странная мысль попросить Хека, когда он снова придет меня навестить. Я решил, что он не откажется. Палата будет пуста и... Когда ко мне приходили посетители, мои соседи деликатно выходили в коридор, оставляя меня наедине с гостями. Возможно, они просто их побаивались. Когда Хек пришел, мне стало стыдно за свои мысли - будто подумал так о брате. К тому же, мне уже совсем не хотелось, я просто был рад его видеть. Каждый день Итук появлялся у нас в палате. Не позднее одиннадцати, когда медсестры уже складывали свои шприцы и уносили стойки для капельниц. Он сгибал и разгибал мне ноги, наклонял мою голову, упирая ее подбородком в грудь. К этому времени боль почти перестала разрывать мой череп, а мысли о скорой кончине улетучились напрочь. Внезапно я понял, что прикосновения его ладоней к моим ногам и шее волнуют меня. Вдруг что-то щелкнуло, и ни с того ни с сего, Итук перестал быть для меня фигурой в белом халате, он превратился в живого человека. В молодого симпатичного темноглазого мужчину. Оживший, он стал появляться в моих фантазиях, я занес его в свои похотливые списки. Я старался не глядеть на него, и не вздрагивать от нежных прикосновений стесняясь того, что он может заметить мою реакцию. Я ведь был для него пациентом, объектом, еще одним кандидатом на тот свет. Однажды, как мне показалось, я почти выдал себя. Во время очередного осмотра рука его случайно соскользнула с моей шеи и проехалась по спине. Ощутив кожей его влажную и теплую ладонь, я от неожиданности дернулся и резко отвернул голову к стене. Я так и не увидел его реакции, не понял, что именно он мог подумать, но осмотр на этом внезапно закончился. Когда через несколько секунд я повернул голову, он вместе с медсестрой уже стоял у кровати Йесона. Итук - с красивыми худыми руками, с ухоженными ногтями, с узким золотым кольцом на безымянном пальце. У меня было много времени, поэтому я позволял себе долгие размышления. Я думал о нем, развлекал себя предположениями. С одной стороны - это обручальное кольцо, с другой... Кое-что неуловимое, труднообъяснимое, мне казалось, все же было в нем. Конечно, я мог и ошибаться. Будь я здоров, не лежи бревном на койке, возможно, я рискнул бы. Впрочем, не попади я сюда, сейчас, наверняка, я продолжал бы страдать по Кюхену, искать встречи, целовать оставшиеся после него мелочи, и был бы сам себе отвратителен в своей униженности. - Ли Сонмин, к вам посетитель, - заглянув в дверной проем, прощебетала медсестра. Йесон с Реуком тяжело вздохнув, понимая, что надо освободить палату, поднялись со своих мест и отправились в коридор. Хм, как интересно, кого занесло? Донхэ с Хеком в ближайшие дни не планировали ко мне заглядывать, матушка и подавно забыла обо мне. Кто же пришел? На пороге появился он… Господи, я не знал, радоваться мне или плакать. - Кюхен? Что ты здесь забыл? – приподнимаясь на локтях, спросил я, до сих пор не веря своим глазам. - Сонмин, прости, прости, прости! – выпалил он, садясь на стул возле моей кровати. - Тебе лучше уйти, - равнодушно отозвался я. - Я сам знаю, как будет лучше, - в его глазах заплясали пугающие огоньки. - Кто тебе сказал, что я здесь? - Спустя неделю после того, как ты перестал приходить к общаге, я заволновался и решил поехать к тебе, проведать все ли в порядке. Приехав, я тебя не обнаружил, позвонил Донхэ. Он мне все и рассказал. Долгое время я не решался приехать к тебе, мне было стыдно. Я чувствовал свою вину. Но вот, я собрался с духом и как видишь – я здесь. - Это конечно все мило, но я не желаю больше видеть тебя. Уходи. Иначе я позову медсестру и тебя выведут от сюда, - стараясь как можно спокойнее и увереннее произнес я. Господи, да кого я обманываю? Я хочу, чтобы он был здесь и не желаю его больше его отпускать! Он сам пришел ко мне, я ведь так долго этого ждал! - Глупый, глупый Минни, ты думал, все так легко закончится? – холодным надсмехающимся тоном произнес Кюхен, буквально вплотную приблизившись к моему лицу. Мгновение и его рука оказалась на моей шее. Вот этот дьявол, которого я так боялся и поэтому ни когда раньше не давал поводов для того, что бы он злился. Я просто-напросто боялся его. - Что? О чем ты говоришь? Отпусти меня! – дрожащим голосом потребовал я. - Ты был моим и будешь до конца своих дней! Его рука все сильнее сдавливала мою шею. Удивительно, сколько силы в его небольшой ручке. На глаза опускалась темная пелена. - Отпусти… - из последних сил прохрипел я. - Доброе утро Со… Что вы делаете?! Ли Мэй вызовите охрану в шестую палату! – проорал на все отделение мой спаситель – Итук. Это последнее, что я слышал разборчиво. В глазах все темнело и темнело, Кюхен намертво схватил мою шею, не желая ее отпускать. Я слышал вопли Итука и испуганной Мэй, приказы охранника отпустить меня, а дальше… Дальше темнота и звонкий писк в ушах, от которого ни куда не спрятаться… Неужели это конец? Кюхен не мог задушить меня… - Ли Сонмин, Ли Сонмин, Сонмин… - еле слышно до моего подсознания доходил чей-то голос. Сознание медленно начинало возвращаться на круги своя. Неужели все обошлось? Я жив или стою в очереди у ворот рая? Нехотя приоткрыв глаза, я увидел Итука. Понятно, я жив. - Мэй, принеси стакан воды, - крикнул в коридор врач. - Ну, как себя чувствуешь? Что это, черт возьми, было? - Я не хочу пить. Как себя чувствую? Хм, дайте подумать. Меня только что чуть не задушил любимый человек, наверное, я чувствую себя замечательно, - иронично ответил я. - Любимый человек? Это твой парень? – недоумевая, спросил Итук. - Да. Что-то не так? - Нет… Все нормально. Сказать охране, чтобы его больше не пускали? - Желательно, - смотря в окно, сказал я. - Вы поссорились или что? Я что-то раньше его не видел, он в первый раз приходил? - Да, а какая вообще разница? В первый раз. - Ну я хотел помочь тебе… В моральном смысле, - не много растерявшись произнес Итук. - Спасибо, но не надо. Все в порядке. - Хорошо. Если вдруг станет плохо, зовите медсестру. Мне пора, - поникшим голосом сказал он и направился к двери. Какой-то Итук странный. Конечно, он имел право спросить, что произошло, но его недоумение ввело меня в ступор. Его шокировала моя ориентация? Ладно, не так уж и важно. Спустя две недели я все еще находился в своей палате. Йесона и Реука выписали. Я остался один. Мне разрешили немного читать, и, наконец, вставать. Бледный и пошатывающийся, я прогуливался по коридору, тяжело опираясь на руку Хека, который до сих пор навещал меня. А вообще я себе нравился таким, выздоравливающим: похудевший, измученный, с легкой синевой под глазами. Он попался нам навстречу, шел быстро, на ходу перебирая какие-то бумаги, его халат был расстегнут, а под ним была черная рубашка. - Доброе утро! Итук резко затормозил, едва удержав белые листки: - О, Ли Сонмин! Вам лучше, как я вижу. Идите в палату, скоро к вам зайду. Он отвел взгляд и пошел дальше, через секунду скрывшись за дверью. Хек проводил его взглядом. - Ну ни хрена тут у вас врачи! Я лишь одобрительно усмехнулся в ответ. В последний вечер перед выпиской Итук внезапно пришел ко мне в палату. Странно, уже семь часов вечера, а он так поздно на работе. Интересно, что случилось? Я стоял возле окна, глядя в темноту на мокрый асфальт, залитый фонарным светом. Итук подошел и встал рядом. - Я вот, дежурю сегодня... В ответ я промолчал, продолжая смотреть на раскачивающиеся ветки. - Завтра на выписку? - спросил он, будто не знал. - Да. Я почувствовал, что его холодность и профессиональная этика куда-то пропали. Он пришел ко мне не как врач. А как кто? Еще несколько минут мы простояли молча. И вдруг, внезапно, глядя в окно на блестящие под фонарным светом лужи, выдал то, чего я от него никак не мог ожидать: - Сонмин, ты ведь понимаешь, что это все очень серьезно? Тебе нужно беречь себя. Я молча кивнул, хотя он на меня не смотрел. - Будь осторожен. Тебе нельзя нервничать и перенапрягаться. Он помолчал и добавил: - Знаешь, не хотел бы тебя здесь снова увидеть. Ведь все это, - он коротким жестом обвел палату, - все это для стариков! А тебе еще тридцати нет! Да и там, - он кивком указал вверх, - тебя тоже еще не ждут. Смешно, он считал, что мне приготовлено местечко наверху, а не внизу. Глупый. Он говорил со мной как со старым знакомым, и я не знал, как на это отвечать. - Спасибо. Я буду осторожен, - только и вымолвил я. Итук вдруг резко повернулся и взглянул на меня. Его темные глаза в сумраке палаты показались мне лишенными зрачков. Потом он зашагал к выходу, сказав: - Ладно, пойду разбираться с анализами. Спокойной ночи. Вышел и прикрыл дверь, а я лег на свою кровать. Еще примерно час я пытался уснуть, ворочался, садился, пил воду, хотя хотелось выпить чего-нибудь крепкого, в первый раз за все время моей болезни. Стало ясно, что сон не поймать. Встал и вышел из палаты. Пройдя по темному коридору мимо пустого сестринского поста, я поскребся в дверь ординаторской, тихо, в глубине души рассчитывая, что он не услышит. Но он услышал. Я уловил шум шагов, и Итук резко распахнул дверь: без халата, в футболке, уставший. На столе горела тусклым светом настольная лампа. - Что-то случилось? Я ничего не ответил, шагнул внутрь, закрыл за собой дверь, оказавшись с ним прямо лицом к лицу, на расстоянии нескольких сантиметров. Две или три секунды мы смотрели друг на друга, потом я опустился перед ним на колени, обхватив его бедра, прижался лицом к его животу и замер. - Подожди... Он высвободился от моих рук, сделал шаг к двери и повернул ключ. Я наблюдал за ним, продолжая стоять на коленях. Закрыв дверь, он вернулся ко мне, брякнула пряжка ремня... Возле окна, между столом и шкафом, в ординаторской стоял диван, с трудом мы сумели добраться до него. Опрокинув Итука на диван, я разметился на его ногах. Я стал гладить его тело через тонкую ткань футболки, которая через мгновение оказалась на полу. Проведя рукой по его груди, спустился по животу и положил руку на его не малый бугор, который так и рвался из штанов. - Сонмин… - Итук, будь добр, помолчи. Плавно и нежно я засунул руку к нему в штаны и стал гладить его разгоряченную плоть. Он был в полной готовности и немного подрагивал от возбуждения. Медленно сняв с Итука штаны, и быстро скинув всю одежду с себя, наши тела слились в одно целое. Это было блаженно. Перехватив инициативу на себя, Итук повалил меня спиной на диван и стал медленно опускаться, осыпая мое тело поцелуями, подбираясь к заветному плоду. Вот его язык плавно лег на мой член, и он приступил к своим манипуляциям. Какое это наслаждение. Я два месяца об этом мечтал и не верил, что все это происходит наяву. Я потерял счет времени и больше не мог сдерживаться. Фонтан семени вырвался из недр и оросил его лицо. Не знаю, то ли от оргазма, то ли от чего, мне стало плохо. Глаза начала накрывать привычная темная пелена. - Итук… - Подожди, сейчас давление тебе измерю. Твою мать, тебе же вообще нельзя было! О чем я только думал?! Быстро вытерев лицо полотенцем, без трусов он прошлепал к столу, взял тонометр. - Поздно, доктор, раньше надо было думать, прежде чем совращать больного! – рассмеявшись, сказал я. - Никогда себе не прощу, если что-то... - бормотал он, надевая манжет мне на руку. - Успокойся, - я протянул руку и погладил его по щеке. - Я давно уже не чувствовал себя так хорошо, как с тобой. Итук мне не поверил, потому что цифры на тонометре говорили об обратном. Одевшись, он вышел в коридор, заперев меня в ординаторской. Куда он пошел? Через пару минут он вернулся с наполненным шприцем и пузырьком спирта. - Повернись, - приказным тоном сказал Итук. - Засадить хочешь? - пошутил я, переворачиваясь на живот. - Ага, хочу, - сказал он, вкалывая мне лекарство. Рука у него не была легкой. В маленькой ординаторской резко запахло спиртом. - Сам дойдешь? - спросил он, когда я уже привел себя в порядок, взялся за ручку двери. - Дойду. Слушай, приедешь ко мне домой - навестить пациента, а? - Нет, Сонмин, не приеду. - Но почему? Я хочу, чтобы ты приехал, я живу один и... Сокращая расстояние между нами в два счета, я ухватил его за футболку. Он тихо рассмеялся. - Глупости не говори. У меня жена и двое детей. - И что? - И ничего. Извини, - он легко и быстро поцеловал меня, после чего, без промедления, вытолкал в коридор. Щелкнул замком, запираясь изнутри. - Итук! Я уже занес кулак, чтобы стучать в дверь, но остановился. Держась за стены, вернулся в палату, прошел к своей кровати. Через полчаса дверь приоткрылась, и в проеме замаячила высокая фигура в белом халате. Постояв пару секунд, Итук плотно закрыл дверь. Утром на выписке был уже другой врач. У меня все было в норме, давление, как у космонавта. Поэтому в сопровождении Хека, который приехал за мной, я покинул стены больницы. Стоя на улице, я кинул прощальный взгляд на окна ординаторской на третьем этаже. Там стоял Итук. Помахав мне, он скрылся в темноте помещения. Ну что ж, прощай… Квартира, впервые минуты, показалась мне чужой и странной. Через три дня я уехал в санаторий, где долечивался в компании пенсионеров. Только вернувшись, я понял, что за все послебольничное время ни разу не вспомнил о Кюхене и о том случае. Позже я встречал его несколько раз - на улице, в транспорте или в клубе. Мы оба старательно делали вид, что не знакомы. С Итуком я больше не пересекался, хотя искушение было. Наверно, так будет лучше. Определенно лучше.