Где-то под землей...

      Лео сидит у кровати прямо на ледяном каменном полу, отчаянно цепляясь за обжигающе горячую руку брата и… боится, как никогда прежде.       В подземелье стоит непривычная, неестественная, как ему с перепугу кажется, тишина, нарушаемая лишь дыханием спящих, треском свечей, доплавившихся уже почти до самого конца, свистом то и дело пробегающего по полу сквозняка, да далекими, едва слышными завываниями очередного проносящегося где-то по подземке поезда.       Нужно встать, поменять свечи, если он не хочет оставить их всех сидеть в кромешной темноте. Размять затекшие от долгой неподвижности окоченевшие ноги. Принести еще одно одеяло (вон как его трясет, снова)… Но Леонардо никак не может заставить себя отлепиться от горячей Рафовой ладони, которая, кажется, является единственным источником тепла во всем этом стылом кошмаре. Вот только Лео отдал бы все на свете, чтобы рука брата не была такой горячей. Лучше мерзнуть, чем… так.       Не уследил… Не уберег… Ну что он за старший брат такой? Что скажет Учитель, когда вернется? Ведь Лео так горячо (что за несчастное слово!) уверял его, что все будет в порядке, что уж пару-то дней они спокойно смогут обойтись без родительского присмотра… Дообещался.       Неладное он почувствовал еще вчера. Никаких объективных причин для беспокойства не было – не считать же причиной их случайное купание в канализационном отстойнике! Господи, да они регулярно туда падают, прыгают на спор, залезают в поисках интересного («сокровищ» – как, таинственно понижая голос, говорит Майки)... И никто после такого ни разу даже не чихнул. Все-таки не зря Мастер Сплинтер приучает их к закаливанию…       В общем, не было ничего такого, не-бы-ло! В носу становится горячо, и Лео быстро-быстро сопит, пытаясь продышать ставшую нестерпимой щипоту. Ну не было же! Если б было, он бы еще тогда все исправил, не допустил, не…       Ох, Лео, ну кого ты обманываешь? Не надо было позволять Рафу дуться в углу, когда вы играли в ниндзя-твистер… И пол холодный, и стены влажные… а Рафаэль тогда еще нормально не обсох…       Что, сработали твои педагогические экзерсисы, а, Сплинтер-младший? Доволен теперь эффектом? «Ему нужно остыть! Подуется – перестанет!..» Ага. Остыл. По самое не могу. Наслаждайся теперь результатом. Вот чувствовал же, что делаешь что-то неправильно! Так нет – надо было упереться и довести все до конца. Логического, надо сказать.       Раф, тяжело задышав, начинает перекатываться головой по подушке, будто выискивая на ней что-то. Мучительно и бессмысленно.       Леонардо касается свободной рукой лежащей на лбу брата повязки. Так и есть. Почти высохла. Нужно пойти набрать еще воды для нее. В чайнике должно было что-то остаться с прошлого раза… Как же не вовремя Донни затеял перестройку водопровода! Сейчас эту дольет и придется топать через квартал к ближайшему незапломбированному вентилю. А Раф все это время будет один – мелкие-то спят…       Разбудить?.. Но от Майки толку ноль, а Донни и так еле удалось уговорить вздремнуть – он-то искренне считает, что болезнь Рафаэля – его личная ответственность! Глупыш… Если кто и ответственен, так это – он, Лео. Не уберег. Идиот.       Как же не хватает отца… Уверенность в своих силах, которую Леонардо питал до сегодняшнего дня, этой ночью разбилась о сырые камни убежища на миллион осколков, которые теперь нестерпимо зудят под кожей, в носу, под веками… плавятся от чужого, испепеляющего жара… обжигающе капают куда-то в желудок.       Ох, как же хочется, чтобы отец вернулся… И пусть он отругает – или пусть хуже! – посмотрит на Лео с разочарованием и холодом… холоднее стылого пола… Пусть отвернется и никогда больше ничего ему не доверит. Но пусть только он вернется. И тогда – Лео уверен – все снова станет хорошо.       А эта ответственность, которой он так жаждал, которой гордился… Видимо, она просто оказалась ему не по плечам. Он никогда не сможет стать лидером. И вторым отцом ребятам стать не сможет. И слава богу… Он не думал, что это настолько тяжело.       Но пока папы нет… Что ж, нужно сделать хоть что-то. И если уж он все это заварил, то найдет в себе силы начать расхлебывать.       Лео осторожно расцепляет сплетенные с чужими пылающими собственные, почти обледеневшие, пальцы и поправляет на больном одеяло. Потом накрывает свободным уголком притулившегося на краю кровати второго брата, укутывает в плед смотрящего десятый сон третьего и, поменяв свечи, тихо выходит вон.       Эта ночь будет длинной.