promise

1862 год. Атланта. Серебристые блики полной луны нежно касались ее кожи, и дорожки от слез были отчетливо видны на щеках. Девушка героически пыталась стереть их, несмотря на то что горе разрывало ее юное сердце. Упорно вдыхая и выдыхая, она не позволяла себе разрыдаться в голос. Ночь медленно и мягко укрыла ее родной город своим покрывалом, спрятав от любопытных глаз все тайны Мелани. В воздухе пахло цветами с поля, росой и прохладой, однако она уже чувствовала запах войны. Война сдавила ее тонкую шею своими цепкими пальцами, не давая дышать. — Мелани, — его голос разрезал ночную тишину, и она резко обернулась, почувствовав, как сердце сладко сжалось. По ее коже прошлась волна мурашек, а слезы вновь стали жечь глаза. Он стоял в нескольких шагах от нее, ярко и счастливо улыбаясь. Гарри не верил, что она действительно пришла сюда, а потому боялся подходить ближе, ее тонкий образ мог рассеяться в свете этой холодной луны в любое мгновение. Она улыбнулась сквозь слезы, ветер едва заметно трепал его недавно подстриженные волосы. Уже завтра Гарри наденет военный мундир серого цвета, который так ему к лицу, сядет на поезд и вместе с другими молодыми парнями, распевая военные песни и мечтая о грядущих подвигах, поедет бить гадких янки. — Я думала, что не смогу сбежать и прийти сюда, — она говорила тихо, боясь, что их кто-то услышит, но вокруг не было ни души, город спал в тревожной тишине, а здесь, в тенистом парке среди высоких деревьев, листва которых полностью скрыла их от посторонних глаз, вторя ночи, опасаться было нечего. — Боялась, что струшу. Боже, если мама узнает, а что будет с тетей Элли... — он улыбался, слушая ее мелодичный голос, наблюдая, как она сжимает свои пальцы, не скрывая волнения. — Но ты здесь. — Мне бы не позволили отправиться завтра на вокзал, — она набрала в легкие воздуха, и он, осмелев, сделал к ней навстречу пару широких шагов, сокращая между ними расстояние. Мелани опустила глаза, а щеки ее порозовели от смущения. Гарри редко был так близко к ней, но сейчас она могла чувствовать его запах. От него пахло яблоками и книгами. — Я не видел более смелых девушек, чем ты. Никогда. — Ты врешь, — она рассмеялась, позабыв о смущении, и заглянула в его зеленые глаза. — Врешь, Гарри Эдвард Стайлс, ты знал больше девушек, чем я могу себе представить, и среди них явно были и смелые, и может быть, даже распущенные, — она снова рассмеялась, скрывая стыд за свои слова, но в ее тоне отчетливо звучал вызов. — Я клянусь тебе, — ответил он, наблюдая, как ее лицо становится серьезным. — Никто еще не сбегал из дома ради прощания со мной. Улыбка окончательно спала с ее лица, и он позволил себе мягко коснуться ее щеки ладонью, ощущая под своими пальцами шелковистую кожу. Мелани вздрогнула, но не отступила. Такая близость пугала ее, его прикосновения пугали ее, но она понимала: возможно, они видятся в последний раз. А она так трепетно любила его, так верила, что когда-нибудь отдаст ему свою жизнь, став его женой, но сейчас... Сейчас все детские мечты казались ей пустыми, он уезжал на фронт, а война не щадит никого. — Пообещай, что не будешь плакать обо мне, Мелани. Твоя улыбка слишком прекрасна, — она попыталась подарить ему свою теплую улыбку, которую он так любил, но не смогла. Мысленно девушка умоляла его предложить ей бежать. Бежать от войны, от их семей, разделить этот мир на двоих, но понимала, что он слишком предан своей стране. — Что бы ни случилось, вспоминай только хорошее, — слова давались ему с трудом, Гарри говорил тихо, хрипло шептал так, чтобы слышать не могла даже старая ива, под которой они укрылись. — Как мы играли в детстве. Как танцевали вальс и польку на вечере Норксов. Как сбежали ото всех в сад, играя в догонялки. Я догнал тебя и впервые обнял. Помнишь? Тогда ее сердце остановилось. Он крепко обхватил ее руками, прижимая к своему горячему телу, и она растворилась в нем на несколько мгновений. Ее голова тогда кружилась, а тело и вовсе не слушалось. — Помню, — прошептала она, перехватив его ладонь, девушка мягко коснулась ее губами. — Я не хочу, чтобы ты уезжал, Гарри, — слезы заполнили ее васильковые глаза, и Стайлс мог поклясться, ему еще никогда не было так больно. От ее хрупкой наивности и невинности он сходил с ума. От ее идеальных манер и красивой улыбки кружилась голова, но еще больше он любил ее, когда Мелани позволяла себе непокорности. Он любил ее безумно, когда она смеялась, запрокинув голову назад, словно ребенок, когда она, приподняв юбки платья, бежала навстречу отцу или, забыв обо всем, закрыв глаза, пела о любви, вторя мягкой музыке скрипки. Гарри любил ее любой и каждый раз открывал для себя новые ее стороны. Он был таким высоким, таким широкоплечим, таким красивым и сильным. Он был умным и вежливым, а как он танцевал... Все так завидовали, когда он проявлял к ней симпатию, делая комплименты или просто даря взгляды восхищения. Все ее подруги, которые на самом деле были соперницами в погоне за женихами (Мелани ненавидела эту гонку), горели от злости и зависти, когда они танцевали или смеялись вместе. А она не замечала этого, не смотрела по сторонам, растворяясь в его глазах. Они всегда горели каким-то неописуемо ярким огнем, мама Мелани говорила, что это должно настораживать и он не самый порядочный ухажер, но девушка не слушала. В Гарри Стайлса невозможно было не влюбиться, зная, что он скрывает за дерзостью и смелостью. — Я должен, — ответил он, немного помолчав, пытаясь запомнить каждую черточку ее лица. — Но я вернусь, если ты пообещаешь, что будешь ждать, — Гарри чувствовал ее слезы на своей коже. — Обещаю. Я клянусь, я буду ждать! — горячо воскликнула она. — И молиться. Каждый день. И тогда ты ко мне вернешься. — Однажды солнечным теплым утром я вернусь к тебе, Мелани. И я исполню свою клятву, когда это случится. — Какую? Гарри мягко улыбнулся и медленно опустился на одно колено, доставая из кармана тонкое серебряное колечко с небольшим темно-синим камнем. Мелани застыла, глаза ее расширились, а внутри бушевал целый ураган эмоций. Ей было страшно, но вместе с этим она была так счастлива, а еще удивлена, хотя и знала, что это должно случиться. Кровь бурлила под кожей, щеки стали розовыми, сердце бешено колотилось в груди, а пальцы дрожали, когда он одел ей кольцо. Он смотрел на нее снизу вверх, любуясь ее искренней красотой, у него самого тряслись руки от волнения, но Гарри знал, что точно вернется. Ничто не сможет разлучить их теперь. Не удержавшись, Мелани опустилась на землю, встав на землю прямо на колени, только бы быть ближе к нему. Его дыхание мягко скользило по ее коже, и она улыбалась, разглядывая его красивое героическое лицо. Гарри нежно взял ее ладони в свои, покрывая холодную кожу горячими, словно огонь, поцелуями. По щекам катились слезы счастья и горя предстоящей разлуки, но его сердце принадлежало ей, он пообещал, дал нерушимую клятву, и даже смерть теперь не могла отнять его у нее. — Я люблю тебя, — прошептал он, и, кажется, весь мир замер вместе с ней, чтобы услышать это. — Я вернусь, чтобы ты навсегда стала моей. — Я уже навсегда твоя, — ответила она, закрывая глаза, когда его мягкие горячие губы трепетно и ласково коснулись ее губ. Мелани ответила как смогла, немного неловко подавшись ему навстречу, и Гарри обхватил ее личико своими ладонями, чтобы притянуть к себе еще ближе. Внутри все горело от зарождающейся страсти и любви, от боли и ненависти к войне. Этот поцелуй был полон не только нежности, но и отчаяния, он ощущал соленый привкус ее слез, но ее чувственные губы заставляли забыть обо всем. И холодными ночами вдалеке от дома, когда война окружила со всех сторон, когда висела тяжелым смогом над землей, Гарри грели воспоминания о том поцелуе, о ее нежной коже и горячем дыхании, о смущенной улыбке и искренних слезах. Он знал, что дал обещание, которое не может нарушить.