Control

Закончив с душем, Чонгук направился в одном полотенце за одеждой в их временную с Чимином спальню, где заметил полный пиздец: сидящий на чемодане омега рыдает над какой-то пластмасской. Если сказать, что альфа ничего не понимает, то это ничего не сказать. Подойдя медленно к омеге, Чонгук берёт продолговатую белую палочку и с тяжелым выдохом вглядывается в неё, уже догадываясь о результате. — Две, — всё, что смог выдавить Чимин, опуская голову и зарываясь в волосы короткими пальцами. Всё это произошло слишком неожиданно и непонятно. — Как две? У тебя же была течка, — Чимин на это лишь пренебрежительно хмыкнул, мол, как будто я сам не знаю. — Бывают сбои в организмах омег, например: ложная течка во время беременности. И это, сука, случается один раз на тысячу... — Ну, ты же у меня один на миллион. Да ладно тебе, мы же семья, так в чём проблема? — Чонгук садится на край кровати рядом с Чимином, осторожно, почти невесомо, касаясь кончиками пальцев его плеча. — В чём дело, говоришь? — зло шепчет Чимин и крепко сжимает свои волосы у корней, ещё сильнее опуская голову к полу, сгибаясь пополам, а Чонгуку кажется, что у омеги паническая атака. — Чимин?! Посмотри на меня, — вместо ответа и тёплого взгляда атмосфера вокруг Чимина становиться тяжелее, и альфе кажется — мгновение, и он задохнётся от плотности воздуха, но ответ омеги выкидывает его из странных ощущений в ещё более неприятные. — Дело в тебе. Предлагаешь мне самому воспитывать ребёнка, которого ты будешь видеть только по праздникам или по скайпу? Чонгук, мы, блять, не семья! Больше нет. Или никогда ею не были, — с каждым произнесённым словом голос Чимина повышался, под конец срываясь на крик, пытаясь докричаться или достучаться до способной понять его части мозга Чонгука. Чимин понимает, что им далеко до отношений, период которых называется «семья»; понимает, что, чтобы добиться такого уровня, им нужно отвечать не только за себя, но и друг за друга; понимает, что жизнь их ещё не родившегося ребёнка будет несчастна в такой ячейке общества; понимает, что рано, что, возможно, никогда. Чонгук не понимает. Тешит себя надуманными представлениями об их идеальной семье, всё чаще с головой окунаясь в работу и махая рукой на дом с мыслями, что всё и так хорошо; редко интересуется состоянием своего мужа, предпочитая отвечать сухое «Да» в диалоге с Чимином, когда тот переступает через свою гордость, спрашивая, поел ли тот; остаётся ночевать на работе, оправдываясь мысленно перед Чимином; «Мы же семья. Ты должен меня понять.»; а сейчас с уверенностью говорит о семье, утверждая, но при этом не зная, что это вообще такое; а сейчас с готовностью бросает всю ответственность на плечи Чимина, даже не думая о том, как будет счастлив пораньше возвращаться домой; а сейчас он совсем не думает о Чимине, как, наверное, не думал никогда. — Аборт, — всё, что говорит омега, перед тем как схватить ветровку и вылететь из номера со скоростью Флэша, оставив альфу один на один с непониманием и неприятным желчным осадком, который не исчезнет, потому что чёртова правда. Большой и красивый корабль Чонгука «семья» разрушается, ударяясь об уродливые и острые рифы и скалы, что ломают толстые деревянные балки и дробят стекло, а ледяная волна накрывает с головой, утягивая на дно реальности. Радужный мир, наполненный представлениями о счастье из сериалов и дорам, сгорел дотла, подожжённый драконом из древней пещеры. — Хотел как лучше, а получилось… — Чонгук садится в ту же позу, в которой сидел Чимин минутами ранее, пытаясь осмыслить новость и понять, что она значит для него. Гук не любит детей. Не то чтобы он их ненавидел, просто его не привлекало тратить своё время и ухаживать за беспомощным комочком, но почему то сейчас, узнав о беременности своего мужа, Чонгук понял, что хочет, что готов. Готов просыпаться посреди ночи из-за детского крика или плача и бежать, сломя голову, чтобы покачать его, спеть песенку и что ещё там делают родители? Готов менять дурнопахнущие подгузники (даже не зажимая нос прищепкой!). Готов утром по два-три раза менять испачканные в детской еде рубашки. И улыбаться. Но Чонгук не уверен, готов ли терпеть ещё более нервного Чимина. Даже сейчас, тот разозлился и убежал из-за ничего. Из-за проблемы, вполне решаемой словами и доверием, но только вот Чонгук не учел, что в их семье доверием и не пахнет. Нужно ли идти за Чимином? Чонгук хочет. Хочет догнать, схватить за руку, тряхнуть и сказать, что всё хорошо, что они справятся, но Чимину, видимо, не нравятся, что есть «они». Минутами ранее разрушился последний дряхлый кирпич, стоявший на дешёвом фундаменте «А если бы». Но, может, есть шанс всё заново выстроить? Вернуть, а может создать новые чувства, более крепкие, чем у кого-либо, более нежные и тёплые, но Гуку страшно. Он никогда не строил ванильных отношений, он был достаточно груб и резок. Он свято верит в то, что люди не меняются, но сейчас он верит в себя. Верит в свою настойчивость, но не верит в Чимина. Чонгук его, по сути, не знает. Знает ли Чимин Чонгука? . — Один на миллион, блять? Этот придурок вообще думает, что говорит, или ему нравится шутить в неподходящий момент?! — Чимин злобно пинает небольшой камень, промахивается, чиркая по боку, и показывает ему язык. Чимин не понимает. Неужели всё, через что они прошли, не значит для Чонгука ровным счётом ничего? Ненависть, раздражение, непринятие, боль, разочарование, любовь, смерть и воссоединение? Импульсивные признания в чувствах Чонгуку добивали раздробленное сердце каждый одинокий день, сопровождающийся холодной половиной постели, одиноким принятием пищи, ледяным душем и изнывающей по любви душой. Чимин устал. Устал ловить счастливо стучащее сердце от банального, но ответа на сообщение; устал ждать на ужин, выбрасывая еду в урну вместе с осколками новой посуды, потому что старая уже давно на свалке лежит такими же осколками, появившимися в порыве злости и боли от ожидания; устал надеяться на поцелуи; устал во сне среди темного тумана и пробирающего кости воя искать один единственный, но нужный силуэт, в объятиях которого, Чимин был уверен, не будет страшно. Тёплый пляжный ветерок потрепал волосы и принёс запах моря, заставив Чимина зажмурится и расслабиться, невольно успокаиваясь и снимая с себя ненужную обувь. Он медленно идёт по сухому песку, отмечая про себя непривычную безлюдность пляжа, и садится на белый песок, обнимая себя и свои ноги под коленом руками. — Что мне делать?.. — глаза наполнились прозрачными слезами, вынуждая не моргать, чтобы они не скатились, но, вопреки всем усилиям, две первые слезинки быстро скользнули по щекам, обжигая, и упали на коленки, разлетевшись и впитавшись в ткань мокрыми кляксами. Резонный вопрос, на который, кажется, омега знает ответ, всё равно вводит в ступор и заставляет мысленно биться головой об стену. — Нужно уходить, — Чимин уверенно кивает сам себе, но не встаёт, твердыми шагами направляясь в отель. Нельзя. Не хочется. Хочется навсегда остаться в сломанном и испепелённом шаре красивой лжи, но только потому что она красивая, а за это ложь можно простить, ведь Чимину врал не кто-то, а он сам. Хочется вернуться к Чонгуку и забить на всё, снова повторяя себе каждый день, что так должно и быть, что это счастье, что у кого-то нет даже этого. Чимин себя одёргивает, в сотый раз сам себе повторяя, что он не на помойке себя нашёл, но что-то не даёт ему до конца сломаться, точно так же, как не даёт уйти и начать новую жизнь. Чонгук засранец. Мало того, что с самого начала их отношений он вёл себя как кретин, так сейчас свято верит в то, что у них всё идеально, что Чимин счастлив. Чонгук не пытается что-то сделать, а Чимин злится, потому что хочется услышать изо рта Чонгука хотя бы одну хорошую мысль, хочется хотя бы раз успокоиться, крепко обняв и уснув, посапывая, утром проснувшись с чужой рукой на талии и сладким поцелуем на губах. Чимин продолжает пихать в себя не существовавшие никогда ситуации, снова выстраивая по кирпичику внутреннюю лже-утопию, но касание холодной волны к пальцам ног отрезвляет, разбивая мутное стекло на глазах. Чимин вскакивает, боясь намочить одежду, закатывает штаны и осторожно бредёт по мокрому песку, иногда вздрагивая от прикосновения холодной воды к тёплым ногам. Он останавливается, вскидывает голову к небу и тщательно смотрит в редкие белые облака, пытаясь найти там правильный ответ на свой вопрос, но смысл в том, что выбор правильный, если он твой. Всего то. Глубоко вздыхает. Он понимает, что не может вот так резко бросить Чонгука, но и остаться с ним, после всего, что произошло, он не может. Он вспоминает фильм, который смотрел совсем недавно, окруженный темным одиночеством и несколькими пакетами от снеков. — Последний шанс… — вот и ответ. Чимин счастливо улыбается небу, жмуря глаза. Он очень надеется, что это не будет его ошибкой. Очень надеется, что Чонгук всё ещё что-то чувствует. Очень надеется на счастливый конец их драмы. Радостная улыбка становится ещё шире, когда омега натыкается взглядом на ракушки, выкинутые волнами на берег. Он по-детски подбегает к ним, садится, складывая ладошки на коленках, и рассматривает, поражаясь их красоте. Две большие ракушки и одна маленькая невольно заставляют провести аналогию с семьёй, отчего Чимин краснеет. Он аккуратно берет их и промывает в прохладной воде. Эти белые, идеально чистые от морской воды ракушки одиноки, но так прекрасны, что хочется их взять и никому никогда не показывать. Раньше в них была жизнь, которую они берегли изо дня в день, но всё когда-нибудь заканчивается. Они тоже закончились. Но остались прекрасны. Чимин кладёт руки на свой ещё плоский живот, нежно поглаживая и говоря: — Да, именно так всё и должно быть… — он положил ракушки в карман, вновь подняв голову, подставляя её под предзакатные, почти не греющие лучи. — Думаю, нам пора возвращаться к отцу, — прошептал Чимин, отряхивая засохший песок с ног и обуваясь. Он вышел на дорогу, а его взгляд метался от одной вывески к другой, рассматривая витрины разных магазинов. Людей было достаточно много, но шумно не было. Было одиноко. Одиночество сильнее чувствуется в толпе. Чимин вдруг понял, как по-детски сбежал от Чонгука, глотая горькие слёзы, до этого вдоволь накричавшись на человека в твоей же лодке. Не хватало ещё ногой топнуть и забиться в конвульсиях и рыданиях, лёжа на полу. Он обнял себя руками и ускорил шаг, мечтая оказаться как можно скорее дома и всё обговорить; получить поддержку. . Дверь не скрипнула, а Чимин затаил дыхание, за всё своё пребывание на улице так и не придумав, что скажет в своё оправдание. Он услышал голос Чонгука и, подумав, что слова адресованы ему, открыл рот, чтобы что-то сказать, но вспомнил, что остался не замечен. Чимин почесал пальцем нос, нахмурившись, и прислушался. — Да, я понимаю, что это серьезно, — прозвучало твёрдо, но Чимин чувствовал слабо обнаруживаемую грусть — Я не уверен... — к концу фразы голос немного сорвался. Нетрудно догадаться о чём речь. — Он решил делать аборт, я не вправе решать, это его тело, — непонятная теплая волна прошлась вдоль позвоночника омеги, заставляя того слегка содрогнуться и часто заморгать. Чонгук поддерживает любой его выбор. Чонгук поддерживает любой его выбор, чёрт возьми! — В любом случае, я поддержу его, — Чимин шестым чувством чувствует тёплую, сжимающую его сердце улыбку Чонгука. — Мы сами... — альфа не изменяет своим привычкам, нарезая круги по дому во время разговора. Его голос слышится совсем рядом, а через секунду Чимин видит озадаченное лицо мужа. — Я перезвоню, — с легкой хрипотцой проговорил Чонгук, сбрасывая вызов и продолжая смотреть перед собой нечитаемым взглядом.