Главное различие
Отдельные источники предлагают разграничивать порно и эротику по степени подробности описания. Мол, если изящно и красиво завернуть, то это вроде как и не порнушка вовсе. Так что «нефритовый стержень в райскую пещерку» — норм, а от слова «член» или даже нейтрального «грудь» монокль в чай свалится. Так вот, такие господа либо заблуждаются, либо занимаются увлекательнейшим делом на свете — самообманом. Невозможно понять, эротика перед нами или банальное порно, если мы смотрим исключительно на циферки рейтинга. Потому что лучшее, на мой взгляд, разграничение эротики и порно, является очень-очень древним. И звучит примерно так: эротика направлена на возвышение личности, порно — на обезличивание. Время странных аналогий: представим, что постельная сцена — это пирожок. Обычный, из теста, а не то, о чём подумали некоторые извращенцы. Пресное тесто — это физиология: всем, кроме дорвавшихся до запретного впервые в жизни, она хорошо известна и, скорее всего, наскучила до зубовного скрежета. В первый раз читать о том, как кому-то что-то засунули — интересно и волнительно. В тысячный — принесите подушку, я в неё посплю. А эмоции — начинка пирога. И вот начинке наскучить уже тяжело, потому как она может быть самой разнообразной. Пирожки бывают и с ягодами, и с мясом, и с яйцом и луком. Так и постельная сцена может быть набита и отвращением, и нежностью, и чем только душа пожелает. Собирая в кучу всё вышесказанное, можно подытожить: самый вкусный компонент качественно выполненной постельной сцены — эмоциональная составляющая, потому как физиология принципиально не различается (не считая всевозможных ксеноморфов, но это уже отдельная тема). Без неё у нас останется кусок пресного теста, которым можно при желании утолить голод, но и только. Порно — это чистая физиология. Порнографическая сцена сосредоточена на зачастую утрированном, карикатурном пересказе эротических фантазий. Непременно будет упомянута гладкая кожа принимающей стороны независимо от пола, желательно ещё про хрупкость упомянуть и про покусанные пчёлами пухлые губки. Разумеется, принимающая сторона будет стонать-метаться-царапать спину, а верхняя мужественно выпучивать глаза и думать об ощущениях полового органа. А теперь подставьте имена персонажей из какой-нибудь игры-аниме-фильма-книги. Независимо от их характера, независимо от их реальной внешности, независимо ни от чего. Пусть боевая валькирия два метра ростом вдруг обзаведётся девичьей талией, хрупкими плечиками, узенькой спинкой и длинными ресничками, а юный хлюпик со спортивными навыками дохлой селёдки — кубиками пресса и боевым тараном сантиметров в сорок, да и свои очки на минус двенадцать пусть выкинет, ведь он и без них отлично видит. Пришли почитать про других персонажей? Про своих любимых героев, а не про абстрактную блондинку с тонкими чертами лица и худенькими ручками (в каноне солдата и обладательницу шикарного носа с горбинкой) и брутального качка на стероидах с постельными навыками орангутана (пусть тоже солдата, но довольно худощавого, совсем молодого, неопытного и ниже упомянутой дамы ростом)? Ну полно, полно, будет вам. Вы же хотели почитать, как трахаются — ну вот, трахаются. Чего ещё для счастья-то надо? Пейринг состоялся, общественность ликует, трёхкратное ура и салют в шестнадцать залпов. На могиле читательского интереса. В случае порно создатель не видит и не чувствует персонажей. Чаще всего они подбираются по внешности, и с оправданием в стиле «хозяйка вызвала сантехника» отправляются в кусты. Или в постель. В любом случае, даже обстановка особой роли не сыграет. Ведь «сунул-высунул-сунул», по мнению создателей порно, уже само по себе достаточно возбуждающе. Такого рода постельная сцена не требует особо никаких навыков, за исключением навыка попугайского копирования: переделал пару слов, имена, и вуаля — у тебя уже вместо Серсеи Ланнистер Люси из «Хвоста Феи». А что, удобно, даже цвет волос и причёску переписывать не надо. В порнографической сцене происходит планомерное уничтожение личности персонажа, сведение её к шаблону спаривающейся макаки. Потому что автору наплевать, какие там у героя проблемы и внутренний мир. Ему понравилась «шкурка», так что он под шумок её содрал и помчался начинять угодной ему требухой. В самом лучшем случае автор ещё и заметил, что у героя нестандартная внешность, но и её быстренько идеализировал. Fallout-овский гуль-наркоман, у которого всё тело — сплошные язвы-шрамы-уродства? Пф, пусть женщина, которая мысленно только пару дней назад жила в цивилизованном обществе и как-то не рассчитывала стрелять по мутировавшим кротам, повосхищается тем, как от него чудно пахнет, и вообще, у него глаза красивые. Это, господамы, всё ещё порно, но уже стремящееся к лучшему. На этой стадии автор начинает осознавать, что не всех персонажей можно подогнать под эротическую фантазию о бизнесмене, который тебя галстуком свяжет и по попке отБДСМит. Тут он либо с упорством, достойным лучшего применения, натягивает сову на глобус (отсюда возникает восхищение в персонаже исключительно чем-то телесным, физиологическим, вопреки характеру, логике и здравому смыслу), либо наконец-то доходит до простейшей, в общем-то, мысли: плясать надо от характеров героев, а не от «я хочу секс на пляже, который не коктейль». На этой стадии и начинается эротика. Суровые скайримские норды как бы намекнут, что пляж с белым песочком и пальмами не по адресу; тут вам заснеженное побережье, костёр и меховые спальники. Сумасшедший с тяжёлым раздвоением личности, в голове которого постоянно конфликтуют робкий, пугливый мальчик и больной отморозок, превратит сцену со своим участием либо в лютый флафф (слегка омрачённый сожранной накануне горстью таблеток), либо в столь же лютый хардкор. Девушка-девственница пошлёт к чёрту заветы Саши Грей и никаких сверхъестественных кульбитов в постели не выдаст. Потому что для конкретного персонажа это нормально. Постельная сцена — повод показать героя в интимной обстановке, дать заглянуть в очень близкое личное пространство, где персонаж так или иначе себя проявит. Так пусть проявляет, тысяча чертей и одна ведьма! Строгий пуританский секс во мраке с каменными лицами, в полной тишине охарактеризует религиозную пару ничуть не меньше, чем их же порицание сына или дочери за игры или громкий смех. Вскакивание в позу наездника в ковбойской шляпе с жизнерадостным «Йиии-ха!» — не меньше, чем небрежное стряхивание пепла с сигареты в чашку из-под кофе или постер «Горбатой горы» во всю стену. Все люди разные — и персонажи, в том числе авторские, тоже. Если постельная сцена занимает место в сюжете, она должна о чём-то рассказывать или что-то раскрывать, как и любой другой сюжетный элемент. Душевные метания. Эмоциональное состояние. При сохранении физиологии настрой может кардинально различаться. Дальше пошло сладенькое — примеры.Тренируемся на кроликах
Как известно, лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать. Для начала возьмём типичную порнографическую сцену. Помогут нам в столь благородном деле воображаемые глубоко совершеннолетние подопытные Кэти и Боб. Едва оказавшись в спальне, они накинулись друг на друга. В разные стороны полетела одежда, но к чему думать о беспорядке! Уложив Кэти на кровать лицом вниз, он почти сразу же вошёл в её мокрую киску на всю немаленькую длину. Почувствовав в себе его тридцать сантиметров, Кэти застонала и вцепилась в простыню. Боб почти сразу наклонился и стиснул в левой руке её аппетитную загорелую грудь. Закругляемся с примером, ибо если продолжать, то обладателей хоть мизерного чувства вкуса может стошнить от уровня пошлости и шаблонистости. Замени Кэти на Кевина, «киску» на «тугую дырочку», а грудь — на поглаженные «крепкие кубики пресса», и уже готов слэшный отрывок, столь же убогий и некачественный. В нём нет героев, нет истории. В нём есть два спаривающихся краснозадых бабуина и закадровый голос Николая Дроздова. Что ж, теперь задаёмся вопросом: какие они — наши герои? Предположим, Кэти двадцать восемь лет, она кассирша из магазина на заправке, живущая там же в подсобке, незамужняя, но успевшая разочароваться в мужском поле и в основном ищущая необременительное развлечение на одну ночь. И Боб — романтичный юноша лет на девять младше, случайно застрявший на заправке из-за сломавшегося автомобиля. Снабжённые таким знанием о героях, мы прикидываем, как бы они повели себя в постельной сцене, как воспринимали бы происходящее. Получиться могут сотни вариантов, далее — один из них. — А вот послушай, я тебе стихотворение написал, — откашлявшись и нервно ослабив галстук, Боб собирался что-то зачитать, но его остановил ленивый голос Кэти: — Давай уже. Через полчаса на смену. В своей жизни Боб раздевался сотни раз — привычная процедура. Но под её пристальным взглядом он еле-еле выпутывался из джинсов. Как-то представлялось, что он понесёт её на руках через цветочную поляну, а затем, среди цветов, и свершится наконец то, что классики назвали бы «таинством любви». Не в тесной комнате, где всего-то и помещается, что матрас, коробка с вещами и тусклая лампа, а на подоконнике — забитая пепельница. Она не должна откидывать смущение так же легко, как измятый лифчик, не должна раздражённо ворчать, раздвигая ноги, что можно бы и поторопиться, и дёргать к себе за плечо. Не так. Здесь в наличии смещение точки зрения: мы видим ситуацию глазами Боба. Также присутствует доминирующая эмоция: неловкость, недоумение — с его стороны, раздражение и усталость — со стороны Кэти. Пусть не на все сто, но можно почувствовать характеры персонажей, разницу в сексуальном опыте и восприятии. Можно продолжить в том же духе, однако всё-таки моя цель сейчас — не написание полноценного фика. Теперь попробуем поиграть с доминирующими эмоциями и характерами. Отрицательный настрой сцены у нас уже был, поэтому попробуем что-нибудь положительное. Теперь Кэти и Боб — студенты колледжа, решившие оторваться на каникулах, взявшие тайком машину отца Кэти и рванувшие вдвоём на побережье. Счастливая влюблённая пара, на время забившая на привычные проблемы и заботы. Кэти слегка сумасбродная, Боб чуть спокойнее, но всё ещё романтик. Нет ничего лучше дикого пляжа, где никакой идиот не втыкает таблички «Купаться запрещено», где нет надоедливых спасателей. — Эй! — Боб успел поймать на лету брошенный купальник, — А если кто увидит? Кэти в ответ засмеялась и окатила его градом брызг: — Да ладно! Это же как будто мы одни на Земле. В промежутках между поцелуями она так же смеялась и шептала на ухо: — А представь, что там война. Весь город могут разнести, а мы даже не узнаем. Слушая беспечную болтовню, он не понимал, что такое город, что такое война и почему это вдруг должно быть важно. Важнее казалось гибкое, юркое тело в руках. Иногда Кэти вдруг изворачивалась, и тогда казалось, что она выскользнет из кольца рук и уплывёт, как положено любой русалке. — Я не уплыву, — в какой-то миг вдруг шепнула она, скрещивая ноги у него за спиной и призывно слизывая с губ каплю морской воды. Каким-то образом она всегда понимала. Наши попытки поиграться с постельной сценой закончим смещением взгляда на принимающую сторону. По закону чередования, теперь доминирующая эмоция: отрешённость, смирение, смешанные с прорывающимся страхом. Кэти сумасшедшая, подвергающаяся регулярному насилию со стороны то ли собственной галлюцинации, то ли своего лечащего врача (по крайней мере, в своём воображении она эти фигуры не разделяет). Он приходит как по часам: то ли в это время заканчивается смена, то ли перестают действовать таблетки. Если второе, то лучше пить ещё и ещё. Нет, не подействует, только стошнит. Кэти назвала его Бобом, в честь человека, чьё лицо он украл. Демоны всегда крадут лица и голоса. Каждый раз всё одинаково — задранный подол длинной рубашки, жаркое дыхание над ухом, елозящая подушка под животом. Боль. Боб держит её руки, и что-то хрустит, его пальцы, её срастаются в один костяной круг. Треск. Не видно, но сквозь больничный халат прорываются крылья. Хищная птица прилетит снова, снова ранит клювом и когтями. Лучше закрыть глаза, считать движения. Раз, два, три. Так намного проще. Пять, шесть, семь. Боб скоро уйдёт — он всегда уходит. Восемь, девять, десять. Завтра он вернётся. Во всех этих сценах, помимо очевидной физиологии (сведённой к минимуму, что вовсе не обязательный, к слову, фактор), в наличии ситуация, персонажи и отношение их к окружению, к миру, друг к другу. И все их можно разрушить всего одной ошибкой: использованием в качестве шаблона. В этом заключается главная сложность и вместе с тем главный плюс эротики: в случае качественного исполнения она уникальна, применима исключительно к конкретным персонажам, характерам, истории. Её невозможно сходу написать по формуле, начитавшись умных руководств. Если у нас есть конкретная история Кэти и Боба, мы не можем заменить их на Машу и Васю с другими характерами и предысторией. Нужно чувствовать и понимать своих героев: эта мысль очевидна, но почему-то редко применяется на практике. Волшебного заклинания, которое можно повторять снова и снова, не существует.Итоги
Порно — голая (во всех смыслах) физиология. Эротика включает в себя физиологию, но первостепенной важностью в эротическом произведении является эмоциональная составляющая. Для порно важен исключительно факт свершившегося полового акта. Для эротики важна ситуация, раскрытие героев. Порно литературой не является. Эротика — очень даже. Давайте не будем мешать два понятия в одну кучу?