Radiance - Сияние истины

Не то чтобы я совсем не умела врать. Просто я была настолько честной, что люди сразу замечали, когда я переставала говорить правду. — Мне шестнадцать, — настаивала я. Мне пять с половиной. Но тем не менее, не было никаких причин, чтобы мне не поверить. Если бы я предложила ему угадать мой возраст, он бы сказал, что мне шестнадцать или близко к этому. Я знала, что именно на столько я выгляжу. Но он буквально заставил меня самостоятельно назвать возраст, и я сказала неправду. Мне могло сойти это с рук, если бы я не была такой глупой, и с самого начала не сказала бы ему правду. Как я и говорила — не то чтобы я не умею врать. Но когда я говорю правду, я могу сделать так, чтобы люди прониклись моими словами и сразу поверили мне. Я даже не могу выключить эту способность, пока не начну лгать. И тогда, если я с кем-нибудь говорю, получается так: “всего минуту назад вокруг неё была такая аура честности, а сейчас она исчезла, так что она, очевидно, лжёт”. Он скептически посмотрел на меня. — Нет документов — ничего не поделаешь. — Мой бумажник у Иззи, — оправдывалась я. Эта фраза вышла правдоподобной, ну, или почти: у меня был бумажник, и он был у мамы, а "Иззи" — это одно из тех имен, которыми я могу ее называть и при этом не терять непреодолимой силы истинности. — Все нормально, Бет, — сказала Кора. — Мы можем пойти куда-нибудь еще. Я не выдавала себя за какую-то там "Бет". Я сказала Коре: "Можешь звать меня "Бет", — и это было правдой. Она могла так меня называть. Это имя достаточно похоже на моё настоящее имя, чтобы я, по крайней мере, нормально на него откликалась. — Хорошо, — вздохнула я, отказавшись от попытки пройти в общественный бассейн, и последовала за Корой. — Эх. Ну по какой такой причине детям до шестнадцати обязательно надо быть со взрослыми старше двадцати? Если бы погода была облачной, я могла бы попросить маму провести меня туда. Она потрясающе вдохновенно врет, и она могла очаровать того парня, и он бы точно поверил, что она достаточно взрослая, чтобы меня сопровождать, хотя Кора думала, что она выглядит не сильно старше меня самой (вообще-то ей уже двадцать три, но у нее тоже нет удостоверения личности). Или она убедила бы его, что мне шестнадцать. Но день был солнечным, и мама сидела в той самой библиотеке, где я встретилась с Корой, и ждала меня. Она не выйдет оттуда до заката. — Извини, я придумала бы что-нибудь, если бы знала, что ты забыла кошелёк у сестры, — сказала Кора. — Хочешь, мы вернёмся, и ты возьмешь его? Я помотала головой. Бумажник у меня был, вот только в нем ничего не было. Мама держала его при себе только для того, чтобы я могла спокойно делать подобные заявления. — Если я расскажу ей о том, где мы были, она просто отругает меня. Она вообще-то и с тобой меня едва отпустила. — Извини, если я лезу не в свое дело, но она же твоя сестра, почему ты должна ее во всем слушаться? — спросила Кора. У меня был очень, очень тщательно подобранный список истинных высказываний, вырванных из контекста, чтобы отвечать на подобные вопросы. — Иззи очень беспокоится обо мне, — ответила я. — После смерти папы я жила с дедушкой и бабушкой, потому что Иззи думала, что не сможет сама обо мне позаботиться. А когда наконец она смогла меня взять к себе, она очень старалась хорошо делать свое дело. Я не хочу портить с ней отношения. С годами мама стала чуть менее параноидальной. Первое время после того, как она нашла меня, мы постоянно путешествовали. Я полтора года не спала в обычной кровати после того, как ушла от бабушки и дедушки. Я спала у мамы на руках и просыпалась в городе за сотни миль от того места, где уснула. Или вообще не в городе. Несколько раз она чего-то пугалась и на несколько месяцев уходила подальше от цивилизации. Однажды мы пересекли все Скалистые горы, не встретив ни единой живой души. Потом, если все шло хорошо, мы стали задерживаться в городах даже на месяц, что позволяло мне проводить время с теми людьми, с кем я успевала познакомиться, вроде Коры. Кора кивнула. — Мы могли бы просто пойти ко мне домой, — предложила она. — Это было бы круто! — сказала я. — А твои не будут возражать? Мы с Корой познакомились сегодня утром, когда потянулись за одной и той же книгой, и, таким образом, знали друг друга только несколько часов. Меня больше не удивляет, когда люди вроде неё приглашают меня к себе в дом. Когда срабатывает моя способность и люди начинают меня понимать, они начинают ощущать, будто знакомы со мной дольше, чем есть на самом деле. Но если я не удивляюсь, то люди думают, что я тоже принимаю это как само собой разумеющееся. К счастью, я всегда могу задавать вопросы, пока они хоть как-то соответствуют действительности. — Им без разницы, — ухмыльнулась Кора. — Но моей маме жутко захочется заплести тебе волосы. Мама не разрешала мне отстричь волосы. Она подстригала их кончики, когда волосы становились длиной до пола — а это часто случалось, они росли так же быстро, как бамбук — но она не делала мне стрижку. У меня была самая нелепая прическа в мире. Волны, волны, бесконечные волны бронзового цвета, настолько густые, что кожа головы под ними была почти не видна. Это было весьма неудобно. Однажды я попыталась убедить маму остричь волосы хотя бы до талии, аргументировав тем, что так я слишком приметна, но если и было что-то, способное победить мамину паранойю, так это ее же неврозы. У нее их было много. Думаю, большинство она приобрела из-за папиной смерти, но поскольку это произошло, когда мне была неделя от роду, на сто процентов я не уверена. И волосы — один из них. Волосы у меня в точности как у отца. И так как он не отращивал их до щиколоток, я не знаю, почему я должна это делать, но так решила мама. Хотя у нее самой волосы были короткими, как у мальчишки (она привыкла к более длинным, но после сожжения они отрастают очень медленно). — Я не против, если она захочет их заплести, — сказала я. — Она что у тебя, парикмахер? По дороге к дому Кора рассказала о себе, своей семье, о городе, о том, как она рада, что больше не надо ходить в школу, и обо всем на свете. После недолгого общения со мной люди думают, что знают меня очень хорошо, и чувствуют необходимость ответить мне взаимностью. У меня возникает чувство, что это нечестно, ну или что-то вроде этого, пока они рассказывают о себе и о том, что их интересует. Но чем меньше я говорю, тем меньше мне приходится врать: “Авиакомпания потеряла наш багаж. Мы остановились в городе на месяц у друзей. Мне не нужно ходить в школу, так как я на домашнем обучении. А наш дом сгорел при пожаре. Мне шестнадцать. Это моя сестра, Иззи, Исабо, Мари, Исобель, Билли. Меня зовут Бет, Лиззи, Эльза, Ильзе, Анна, Роза…” Любые имена, похожие на наши настоящие первые или вторые имена, чтобы я смогла произносить их уверенно. Я пошла домой к Коре, и мы играли в Монополию с ее братьями Лайлом и Эндрю, и я разрешила ее маме заплести мне косы и заколоть их на голове, я осталась на ужин и съела столько, что Лайл стал подкалывать меня по поводу моего аппетита, а потом Эндрю позвал меня с ним прогуляться. И было бы очень здорово сказать: "Конечно, я пойду с тобой есть мороженое". Было бы здорово, если бы мальчик купил мне десерт и, может быть, поцеловал меня. Даже если бы я смогла остаться в городе всего на месяц, даже если бы я не смогла многое ему рассказать, даже если мне на самом деле всего пять с половиной лет. Но маму хватил бы удар. Я была рада, что она не видела, как он меня пригласил. Она может быть очень пугающей, когда захочет. Вместо этого я сказала: — Мне нужно встретиться с Иззи. Она беспокоится. Кора сказала, что завтра снова придет в библиотеку, и Эндрю намекнул, что он тоже может там оказаться, и подмигнул мне. Я собиралась рассказать о нём маме. Она расстроится, если он появится на следующий день, а я ее заранее об этом не предупрежу. Она расскажет ему все то вранье, которое я не могу ему сказать, и отправит его восвояси. “Бет слишком добра, чтобы сказать тебе это, но у неё есть парень в Санта-Барбаре”, или что-то вроде того. Может быть: “Бет стесняется об этом говорить, и я буду тебе очень признательна, если ты сохранишь это в тайне, но она лесбиянка”. Можно подумать, что я беспокоюсь о том, что мама слишком хорошо умеет врать. Это не так. Мой дар заставляет людей меня понять, и я могу делать это, прикасаясь к людям и показывая им, что я хочу сказать или чувствую, или просто позволяю своей силе выстраивать за меня слова в речи так, чтобы они подействовали, как мне нужно. Но я могу использовать дар не напрямую, чтобы узнавать разные сведения о других людях. Если человек понимает одно объяснение и не понимает другое — это тоже что-то о нём говорит. Что именно эта аналогия для них будет иметь смысл, или что именно это слово мне нужно поставить на это место, чтобы они поняли какую-то конкретную идею. Если у меня было время, я могла узнать довольно много о человеке, даже вообще с ним не заговорив. А вот всё, что я знаю о маме: она честна со мной. Она верит, что я смогу сохранить наши с ней секреты. И она любит меня, очень любит. Я никогда не встречала никого, про кого могла бы честно сказать: "Ты любишь этого человека так же сильно, как моя мама любит меня". Но она любила папу ещё больше, и она никогда не сможет найти того, кто стал бы для меня отчимом. Она сказала, что для вампиров это в порядке вещей, но я научилась обращаться со своей силой только после своего первого дня рождения, поэтому я не знаю точно, относится ли это к бабушке Эсме и дедушке Карлайлу, или к тете Розали и дяде Эмметту. Помимо них и мамы, я повстречала других вампиров, когда мне было меньше месяца, и я помню их, но очень немного помимо того, что мама мне рассказала. (Люди обычно не рассказывают о себе малышам.) Но я верю маме. Она не уверена, что однажды, когда я встречу нужного человека, со мной произойдет то же самое. Но если оно и произойдет, будет замечательно, если сначала я позволю кому-нибудь вроде Эндрю купить мне мороженое. * * * Когда я пришла, мама ждала снаружи. Библиотека только что закрылась, но солнце уже село, так что все было в порядке. — Вы с Корой хорошо провели время? — спросила она. Мы направились к мотелю, в котором остановились. Раньше, когда мама зарабатывала все наши деньги уборкой снега зимой и стрижкой газонов летом в пасмурные дни, мы обычно ночевали на природе, если вообще где-то останавливались. Но даже в самые ненастные дни это было нормально, поскольку мы с ней не страдали ни от жары, ни от холода. Но когда мне было два года, мама нашла удаленную работу по вводу данных. Она накопила денег на ноутбук и пользовалась вайфаем в общественных местах, чтобы работать, получала оплату через Western Union, чтобы иметь возможность покупать все за наличные. С тех пор я обычно спала в недорогих отелях. — Да, — сказала я. — У меня не вышло попасть в бассейн, потому что вахтер не поверил, что мне шестнадцать, и с нами не было никого старше двадцати, так что мы пошли к ней домой и играли в Монополию, — я замешкалась, прежде чем продолжить. — У нее два брата. Старший, Эндрю, пригласил меня на свидание, но я сказала, что мне нужно бежать на встречу с тобой. Может быть, он придет завтра в библиотеку с Корой. — Хм-м, — сказала мама. Она перешла на более высокую частоту звука, чтобы я могла ее слышать, а другие люди — нет. Она может говорить на еще более высокой частоте, за пределом диапазона слышимости как моего, так и других людей, но в этом не было смысла. — Если он придет, то я просто скажу ему, что у тебя уже есть парень. Думаю, безопасно использовать того, кого мы придумали в Беуле, кроме того момента, что сейчас “ему” нужно будет жить в Санта-Барбаре, где по легенде жили и мы с тобой. — Хорошо, — вздохнула я, на той же частоте звука. — Что-то случилось, Элспет?— спросила мама. — Ну... неужели будет так плохо, если я с ним прогуляюсь? Эндрю вроде хороший. Я не говорю о том, что у нас с ним все будет серьезно, конечно же, я не могу так поступить, потому что мне придется притворяться, что я обычный человек, а это нечестно, но он ведь может просто угостить меня мороженым, правда? — Ты знаешь мои доводы, — сказала мама. Вот мамины доводы. Первый: хронологически мне пять с половиной лет. Даже если я выгляжу как подросток и чувствую себя подростком — это ничего не меняет, или, по крайней мере, мама так не считает. Я встречала пятилетних человеческих детей и соглашусь, что они недостаточно взрослые, чтобы вообще с кем-то встречаться, но я-то не человек — только наполовину. Меньше чем через два года я уже буду выглядеть совсем взрослой. Второй: свидание куда более вероятно, чем обычная дружба, может натолкнуть человека на мысли о том, что я не человек, особенно моя температура и почти вампирская гладкость кожи. Еще хуже, если я усну рядом с человеком. Я хорошо контролирую более импульсивные аспекты своей силы, когда бодрствую, но любой, кто прикоснется ко мне, когда я сплю, увидит мои сны — независимо от моего желания. Вот почему я не ночую ни у кого из друзей, и вот почему не могу зайти с мальчиком-человеком дальше, чем просто поесть вместе мороженого, и поэтому же не могу находиться рядом с людьми, когда сильно устаю. С этой причиной я по большей части согласна, но она не должна затрагивать время посреди дня, когда я не сплю и отлично соображаю. Третий: мама не знает, встречают ли полувампиры своих половинок так же, как вампиры, или нет, но она считает, что если да, то я буду рада, что дождалась свою половинку, когда придет время. Не уверена, что она права насчет этого. Она твердо убеждена — она не жалеет о том, что папа у нее был первым и единственным, и это хорошо. Но у меня может и не быть истинной половинки, единственной на весь мир. Я не чувствую себя таким существом. И я не думаю, что должна ждать вечность даже для того, чтобы просто поесть с мальчиком мороженого, просто на случай того, что, возможно, я такая же как мама в плане эмоций, и когда я найду свою половинку, я буду думать так же, как и мама. Хотя я уже говорила ей обо всем этом. Проблема моего дара в том, что я не могу повторять те же самые аргументы снова и снова, надеясь, что это куда-то приведёт. Моя мама понимает меня — она просто не согласна со мной. — Мам, — позвала я, думая о чём-то, о чём я ей еще никогда не говорила, — как ты считаешь, для людей же нормально ходить на свидания? — Конечно, Элспет. — Но ты была человеком, когда встретила папу, — мама изменилась в лице, как и всякий раз, когда я упоминала папу: на секунду она стала очень печальной и закусила губу, потом закрыла глаза, выдохнула и вернулась к прежнему выражению лица. Она никогда не просила меня перестать говорить о нем, так что я продолжала всякий раз, когда это было нужно. — Если ты раньше ходила на свидания с людьми, все было в порядке, потому что ты тоже была человеком. Любой человек может быть парой для вампира. Так что не разумно говорить, что, поскольку я могу однажды найти свою половинку, я должна ждать. Эндрю может в следующем году встретить вампиршу, она обратит его, и они станут парой, но если сейчас он будет встречаться с кем-то из людей, ничего плохого не случится — так почему бы ему не побыть вместо этого со мной? Мы дошли до мотеля. Мама обдумывала то, что я сказала. Уже когда я убирала заколки из волос, чтобы спать было удобно, она заговорила: — Элспет, в мире очень, очень много людей и сравнительно мало вампиров. Большинство вампиров встречают свои половинки тогда, когда они оба уже обращены. Человек может стать парой вампиру, но вероятность очень низкая. С другой стороны, кроме тебя я знаю всего пять полувампиров, один из которых лишь чуть старше тебя. Этого мало, и если никто из них — насколько я знаю — до сих пор не встретил свою половинку, не значит, что они — или ты — ее вообще не встретят. — Мам, я все это знаю, — сказала я. Были я, Коди Клируотер и дети Джохама: Науэль, Аллиреа, Ноэми, Изеуль, и всё. И мама никогда не встречала последних трех, только слышала о них от их брата, так что мы могли только предполагать об особенностях полувампиров как вида. — Но я не говорю “я уверена в том, что не найду свою пару”. Я говорю, что даже если я уверена в том, что найду свою пару году эдак в две тысячи тридцать пятом или около того, это не означает, что до того момента я не захочу ходить на свидания. Я знаю, что у меня не выйдет ничего серьезного с человеком, но почему это обязательно должно быть серьезно? Мама поджала губы. — Надо признать, мне не нравятся несерьезные вещи... но есть еще сестры Денали. — Я помнила только немногое о Кэйт и Тане. Еще одной сестры, Ирины, не было в Денали, когда я была там; мы не знали, где она. Мама рассказывала мне о них так же, как рассказывала обо всем остальном в ее жизни. Хотя искать, что такое "суккубы", мне пришлось самой. — Их привычки показывают, что даже обычные вампиры… хм. — Я просто хочу поесть с ним мороженого или что-то вроде того, — задабривала я маму. — Я не собираюсь выходить замуж за Эндрю. Я не собираюсь пытаться бодрствовать до трёх утра, разговаривая с ним и рискуя заснуть. Я не собираюсь рассказывать ему секреты. Я не собираюсь общаться с ним после того, как мы уедем. Он может даже не понравиться мне после того, как я пообщаюсь с ним, — я зевнула. Мне сложно бодрствовать в столь позднее время. Мама загнала меня в постель, а я забралась под одеяло, оставив торчать из-под него одну руку. Ей нравится смотреть мои сны, а я не возражаю. Тогда утром она может сказать, что мне снилось, когда я их не помню. — Я подумаю об этом в течение ночи и утром скажу о своём решении, — сказала мама. — Хорошо, — ответила я, зевая снова, и заснула. * * * — Никаких мальчиков до тех пор, пока тебе не исполнится хотя бы семь, — сказала мама, когда я проснулась. — Что мне снилось? — спросила я, высвобождая руку. — Мальчики, — ответила мама, наморщив нос. — Тебе пять, Элспет. — С половиной. — И ты слишком молода, чтобы думать, что "с половиной" стоит упоминать, — сказала она. — Может быть, никаких мальчиков до тех пор, пока тебе не исполнится шестнадцать. — Мам, — взмолилась я. Она покачала головой. — Если Эндрю придет завтра в библиотеку, я скажу ему, что у тебя уже есть парень; если тебя спросят об этом, используй историю, которую мы придумали в Беуле, — Мы были в Беуле неделю, когда мне было четыре, а выглядела я на четырнадцать. Тогда я думала, что создать воображаемого парня — это весело. Я назвала его Отто Перкинс, потому что мне понравилось звучание, и придумала все те мелочи, благодаря которым рассказы о нем звучали правдиво, если люди начинали расспрашивать. Мама превратила Отто в тягостную выдумку, вставшую между мной и мороженым. На самом деле мороженое мне и не нравилось, не его вкус. Мне нравилась кровь. Но это было делом принципа. — Да, мама, — я вздохнула. Я жаворонок. Обычно я просыпаюсь до рассвета. Мама, конечно же, не спит вовсе. Утром, в первую очередь, я охочусь и обычно добываю несколько мелких животных, потому что их легче найти в самом городе или недалеко от него. Особенно белки и голуби — их я легко могу поймать вне зависимости от того, в каком направлении пойду. Нескольких тушек хватает, чтобы не голодать на протяжении дня, а если я не найду их достаточно, я просто съедаю мясо вместе с кровью. Похоже, что людям не нравится сырое мясо, за исключением рыбы, но я не вижу в нем ничего особенного. Когда меня приглашают на обед, как в случае с Корой, я ем больше. Кажется, что не важно, сколько я ем и как часто — моё тело просто сжигает всё, что бы я ни съела, словно печь. Думаю, вся еда уходит в волосы. Мы с мамой ушли в библиотеку, как только я закончила свою охоту, и, так как не было облачно, после восхода солнца она ждала в тени здания. Таким образом никто не видел ее в лучах солнечного света, который заставляет её сверкать. Моя кожа всего лишь мягко сияет. Однажды кто-то спросил меня, не радиоактивная ли я, но я уверена, что он пошутил. Обычно люди считают, что у меня просто отличная кожа, вот и всё. Библиотека была закрыта ещё целый час. Мама рассказывала мне истории на безопасной высокой частоте звука. Она читает намного быстрее чем я, читает все новинки, в какую бы библиотеку мы ни зашли, и иногда пересказывает мне их, когда у нас есть свободное время, как сейчас. Я уже слышала всё о ней и нашей семье, о которой она знала до того момента, как мне исполнилось четыре. До этого истории были больше автобиографическими. Когда библиотекарь впустил нас, я взяла книгу, чтобы почитать, пока жду Кору. Мама села за ноутбук и принялась за работу. Она может печатать в четыреста раз быстрее, чем когда она работает, но сейчас она печатает медленнее, потому что люди могут увидеть, и ещё потому, что у неё почасовая оплата. Кора и Эндрю появились около десяти, после того, как я закончила первую книгу и начала следующую. Мама встала, прикоснулась к плечу Эндрю и аккуратно отвела его в сторону. Кора сказала, что хочет посмотреть, как играет музыкальная группа её друга, и позвала меня с собой, но выступление было в половине восьмого вечера: слишком поздно для моих прогулок. — Мне нельзя, — сказала я. — У меня проблемы со сном. Это было достаточно близко к правде, чтобы не прозвучать "неправильно". — Так что каждый день мне нужно ложиться спать очень рано. — Ох, — разочарованно протянула Кора. — Это же отстойно. Ну давай хотя бы сходим в парк, уток покормим. Я захватила из дома немного хлеба. Мы направились к пруду. Ее брат догнал нас. — Бет, твоя сестра меня ужасает, правда, — сказал он. Его голос звучал настолько испуганно, что я задалась вопросом — неужели мама действительно ему угрожала? — Да, с ней такое бывает, — ответила я. — Но она не сделает тебе ничего плохого. — Ты уверена? — спросил он. — Да, конечно. А что? Она сказала, что собирается? — Я не думала, что она зашла настолько далеко, но она могла сделать вид, что на самом деле собиралась. Если она приблизится, сделает воздух вокруг того, с кем она разговаривает, ледяным, сделает свой выговор немного шипящим и не будет моргать... Да, мама может быть жуткой. — Ну... нет, — признал он. Он не упомянул о моём воображаемом парне. Возможно, она попросила этого не делать. — Но… ой. Она воспитывала тебя? — Последние пять лет, — сказала я. И тогда, зная, что я не должна этого говорить, я спросила: — Ты пойдёшь с нами в парк? — Нет... Думаю, я пойду домой, — сказал Эндрю, его всё ещё слегка трясло, несмотря на мои уверения. — Пока, Бет, пока, сестренка. — Он отсалютовал и ухитрился слегка приподнять уголки губ перед тем, как свернуть на другую улицу на перекрестке. — Как по мне, она не выглядела такой уж жуткой, — сказала Кора скептически. — Она обычно и не пытается. Мы покормили уток, и Кора рассказала мне, что собирается взять котенка у своей кузины, которая их разводит, что она записалась в летний футбольный лагерь, который будет через три недели, как она училась водить машину, хотя ей страшно превышать скорость в двадцать миль в час, что ее отец расстроен из-за этого, и у нее не будет следующего урока до вторника, как она скучает по своему лучшему другу, который уехал в Кэйп Код на лето, и что она думает, что у нее может развиться аллергия на орехи, но семья пока не может позволить себе послать ее к аллергологу и проверить, так что она пока просто старается не есть миндаль. Я слушала и издавала нужные звуки в нужных местах, и хотела спросить ее, захотелось бы ей поменяться со мной местами. Я люблю маму. И я не жалею о том дне, когда она нашла меня — или я нашла её, в зависимости от того, как на это посмотреть. И я знаю, что как только она меня увидела, ей нужно было увести меня или рисковать собственной жизнью, потому что мои дедушка с бабушкой и тётя с дядей должны были думать, что она мертва, чтобы Вольтури тоже думали, что она мертва. Они пытались убить её, они попытаются снова и сделают это намного тщательнее, если узнают, что не преуспели. Но... Не похоже, чтобы в том, как мама воспитывает меня, что-то было серьезно не так. Она параноик и невротик, постоянно грустит и не дает мне встречаться с мальчиками, но она любит меня и заботится, и все, что она делает, ориентировано на мои безопасность и комфорт. И я не превозношу "нормальность" или "человечность". Жизнь Коры казалась привлекательной, судя по ее рассказам, но через шестьдесят-семьдесят лет Кора будет мертва. Или еще быстрее, если будет беспечна или неудачлива. Смерть моего папы была трагедией, а ведь ему было сто четыре года. Но Кора вернется домой к полной семье, и если что-то случится с ее отцом, ее мама скорее всего выйдет замуж повторно и снова будет счастлива. Полагаю, я не так сильно желала бы жить жизнью Коры, сколько той жизнью, которая у меня была, пока мне не исполнилось четыре дня, пока родителям не пришлось оставить меня, и один из них не умер. Мне не сильно-то нужен отчим; не могу представить, чтобы мама была счастлива с ним. Но я хотела, чтобы у меня был отец. Я точно не могу быть нормальной. Сейчас расту слишком быстро, а чуть позже прекращу расти вообще. Но семья папы богата, и у них большой опыт по сокрытию своих странностей. Мама может накопить наличных, и мы не слишком страдаем от нехватки денег с тех пор, как она нашла работу. Но ей приходится скрываться, ей нельзя рисковать, используя семейные связи для чего-то вроде поддельных документов. Поэтому мы не можем слишком сильно приживаться на одном месте. Я не могу поехать в футбольный лагерь с Корой, потому что у меня нет домашнего адреса, нет удостоверения личности, нет записей о прививках и нет способа получить их. Мы с Корой пообедали. У меня было достаточно карманных денег, чтобы заплатить за бургер. После мы вернулись к ней домой, и она вытащила футбольный мяч и показала, как играть. Я сдерживала себя, намеренно промазывая и пропуская мяч намного чаще, чем она, и старалась не пнуть его так, чтобы он улетел со двора. Затем её младший брат Лайл привёл друга, и мы играли в мальчики-против-девочек до самого вечера. Меня снова пригласили на ужин, и я осталась и поела, попрощалась, когда стало темно, и пошла в библиотеку. Мама нашла меня до того, как я пришла; я была еще за шесть кварталов оттуда. Все наши вещи, которые мы держали в мотеле, уже собранные для дороги в рюкзак, были у неё с собой. Она хмурилась и оглядывалась по сторонам, словно ожидала, что что-то упадёт с неба и нападёт на нас. — Мы должны уходить раньше, чем планировалось, Элспет, — сказала она.