Кофе со сливками

Примечание: краткие пояснения для тех читателей, кто вообще не знаком с корейской поп-музыкой, но всё равно решил сие почитать: Дебют — первое явление новоиспечённой группы (соло-артиста) публике. Макнэ (маннэ) — самый младший по возрасту участник группы. Лидер — как правило (хотя все реже), старший член группы, который был назначен компанией вести группу после дебюта. Хён — обращение, которое используют мужчины по отношению к мужчинам (что-то типа «брат», «старший брат»). Так младший называет старшего. Это обращение как для родственников (кровных братьев), так и не для родственников (близких друзей). Фансервис — айдолы делают что-то, что понравится их поклонникам. В том числе, участники корейских мужских (да и женских наверняка) поп-групп могут слегка заигрывать друг с другом, за ручки держаться, обниматься и т.д. Мембер — участник группы. Камбэк — возвращение группы на сцену с новым альбомом, мини-альбомом, синглом после дебюта.

***

наши взгляды столкнулись, будто мчали по-встречной — яркий свет и трещащий гром. я чувствую, как мы друг друга калечим, когда остаёмся не вдвоём. © Эль Твит Выдохнув остатки сигаретного дыма в темноту позднего вечера, выбросил следом окурок и закрыл окно. Ещё одна попытка бросить курить с треском провалилась. И всё из-за этого мелкого паршивца. Усевшись обратно на диван, попытался вернуться к просмотру фильма, чтобы отвлечься от настойчиво атакующих мыслей, но суть происходящего на экране давно была потеряна, так что победа безоговорочно осталась за размышлениями. С протяжным вздохом откинувшись назад, закрыл глаза, сдаваясь им на растерзание. По большому счёту, началось всё ещё во времена нашего дебюта. Талантливый, маленький, миленький, по-детски непосредственный макнэ — ну, как его было не взять под свою опеку? Тем более, мне — как лидеру и хёну. Поначалу он смущался, всё же шесть лет разницы не так и мало, но весьма быстро освоился, и не успел я оглянуться, как эта коала уже сама не упускала случая обнять меня, прикоснуться, ластилась под руку. А я не мог отказать, да и фансервис ещё никому не вредил. И мне бы тогда задуматься о том, к чему это, не факт, конечно, но всё-таки может привести, но я этого не сделал, да и не до того было. А потом границы простой дружеской заботы и внимания начали медленно стираться, когда он осмелел и начал делать намёки, что его симпатия ко мне лежит несколько в другом ключе. Особого удивления это не вызвало, всё-таки живём в общаге, все вместе, отношения у нас в группе почти семейные, да и мемберы для меня практически как младшие братья. Только вот самый младшенький отличился, воспылав ко мне совсем другими чувствами. Это и льстило, и временами раздражало, а порой даже забавляло, но в то же время невольно вызывало ответный интерес. Поначалу я видел в нём лишь мальчишку. Очаровательного, с красивыми глазами, пухлыми губами, и что уж там, отличной задницей, но мальчишку. Правда, несмотря на это, играть с ним в лёгкий флирт я не прекратил на радость фанатам и благополучно упустил момент, когда эта забава для меня начала превращаться в нечто большее. Да и, в общем-то, я был уверен, что эта его влюблённость скоро себя исчерпает, и он найдёт другой объект для обожания, поэтому и не переживал особо насчёт всего этого. Ну, какие серьёзные чувства у него могут быть в двадцать с крохотным хвостиком лет? Только время шло, а он всё так же льнул ко мне, ловил мои взгляды и улыбки и ревновал. Да и мои позиции неизбежно сдавались перед обаянием этого лиса. А потом, в один прекрасный день, я окончательно переступил точку невозврата. Наш последний камбэк. Новый образ, строгий костюм, стильные очки — и передо мной вдруг появился ещё совсем молодой, но уже такой притягательный и красивый мужчина. Разумеется, в общем и целом он остался всё тем же, каким и был, только я теперь смотрю на него другими глазами. Хотя кое-что всё же в нём изменилось — он стал как-то серьёзнее и задумчивее. И отчаянней, судя по тому, что он вытворяет в последнее время. А мне в тот день просто крышу снесло сразу и безвозвратно. Но я всё ещё стараюсь держать себя в руках. Пытаюсь соблюдать дистанцию, но получается откровенно хреново. Мне очень сложно сдерживать свои чувства и эмоции рядом с ним, и его поведение моему самоконтролю ни капли не помогает. Маленький монстр, кажется, почуял, что победил, иначе не посмел бы делать такие громкие заявления, которыми отличается последние месяцы. То заявит, что я его идеальный тип, то ещё что-нибудь подобное. И знает ведь — на публике я ему ничего не сделаю, разве что попытаюсь взглядом убить да игнорировать буду. Да и не могу злиться на него долго, стоит мне сердито посмотреть, и он тут же теряется, расстраивается, порой даже заикаться начинает, и становится похож на бездомного котёнка, обиженного всем миром, так и хочется его пожалеть. Но как бы трогательно он не выглядел, в любом случае, за такое поведение следует наказывать, и посуду он с каждым разом моет всё лучше, скоро даже Докюна переплюнет в этом деле. Потерев устало глаза, дотянулся до стаканчика с остывшим кофе, глоток которого заставил поморщиться, — слишком сладко, а аромат напитка снова направил мысли немного в иную сторону, вызвав во мне волну раздражения. Чёрт возьми! Это же просто кошмар какой-то… Вдобавок ко всем моим истрёпанным чувствам и бесчисленным толпам погибших нервных клеток я ещё и хочу его безумно. И тот факт, что мы делим одну комнату, порой просто убивает меня. Поначалу я ещё пытался снять напряжение да и просто забыться, с другими, и мужчинами, и женщинами, поскольку боялся, что не сдержусь и наделаю глупостей, он сам ведь на это нарывается своими провокациями. И я так толком и не пойму: специально он это делает или в силу буйной молодости и гормонального разгула? Правда, не осознаёт до конца, что я всё же не железный, нервы у меня не стальные и терпение моё не бесконечно? Как бы то ни было, а забыться ни разу не вышло, в итоге получал лишь физическую разрядку и не более того. Зато потом сполна наслаждался моральным опустошением, муками совести и чувствовал себя последней скотиной. Малыш ведь не дурак, прекрасно понимал, куда я ухожу один и на ночь глядя. Каждый раз потом начинал меня сторониться, избегать прикосновений, прятал взгляд и тянулся к другим мемберам в поисках поддержки и тепла, а те смотрели с догадливой жалостью то на него, то на меня. А меня при виде этого ещё больше начинало к нему тянуть. Я не мог видеть, как он страдает, не мог удержаться, чтоб не взглянуть на него лишний раз, прикоснуться или сделать для него что-нибудь приятное. И он каждый раз оттаивал, а я… Я… Боже, как же я устал бегать от него и от самого себя по замкнутому кругу. Давно надо было с ним поговорить, да только камбэк - не самое подходящее время, хотелось дождаться когда у нас будет хоть небольшая передышка для выяснения отношений. Но сегодняшняя его выходка решила всё. Да и он сам понял, что перешёл границу, поэтому сразу, как мы приехали домой, под прикрытием своих хёнов быстренько скрылся в студии, сражённый внезапным приступом вдохновения. Спрятав самого мелкого, остальные младшенькие, видимо, по моей реакции ещё на сцене поняли, что на сей раз грядёт что-то серьёзное, и поэтому шустро рассосались кто куда, дружно предупредив, что ночевать не будут. И будто сговорившись, каждый перед уходом подошёл ко мне с просьбой. Если обобщить, то все они попросили быть с макнэ помягче. Как будто я могу ему что-то плохое сделать. Нет, ну, может, я иногда и бываю грубоват или силу не до конца рассчитываю, но не убью же его. Или моя реакция была настолько впечатляющей и угрожающей? А вот не надо было меня так дразнить, тогда и прятаться не пришлось бы. В этот момент мою рефлексию нарушил хлопок двери, следом послышались тихие шаги и ещё один хлопок. Затворник, наконец-то, вышел и похоже направился в душ. Значит, час икс приближается. Он попытался было проскользнуть мимо гостиной, на ходу вытирая полотенцем влажные волосы и вот прямо совсем ничего и никого вокруг не замечая. Особенно меня. — Иджон, иди-ка сюда. Вздрогнув и помедлив слегка, он всё же повесил полотенце на ручку двери и, с явной неохотой дойдя до дивана, уселся на него. Покусал немного губы, помолчал и решился посмотреть на меня. — Хён, прости. Я в общем-то уже простил, но всё же строго вынес приговор: — Две недели моешь посуду. Понял? — Хё-ё-ё-н, — протянул он убито и насупился, что выглядело весьма забавно. Правда, строил из себя обиженного совсем недолго, потому что вдруг приметил на столике пачку сигарет и снова уставился на меня, на сей раз с возмущением. — Ты что, курил? Но ты же бросаешь! — тут его осенило, и он сразу притих: — Это из-за меня, да?.. Прости. — Да, из-за тебя. Скажи мне, зачем ты это делаешь? Я в упор смотрел на него, ожидая ответа, а он пристально изучал свои колени, наполовину скрытые домашними шортами. — Хён… ну, ты же не дурак… — после весьма продолжительного молчания тихо сказал Иджон и потянулся к сигаретам. Пачку я забрал у него практически из-под носа. — Нет уж, я каждый раз из-за тебя срываюсь, значит, будешь бросать вместе со мной. К тому же, сигареты тебе не идут. — Чего? Да тебе жалко что ли? — он попытался отобрать у меня пачку, но я сильнее, и победа осталась за мной. — Ты что, серьёзно? Я молча кивнул. — Это уже слишком! Да пофиг мне, идёт или нет. И я сам решу, хочу бросать или не хочу! — Слишком — это то, что ты вытворяешь на сцене, — отбросив сигареты подальше, я вернулся к теме, поважнее курения. — Ты понимаешь, что это переходит все границы? Даже для фансервиса это уже слишком. — А ты, значит, не переходишь границ?! — не выдержал Иджон. — Тискать меня и лапать за задницу при всех — это нормально? Это фансервис просто?! Улыбаться мне, смотреть на меня, давать мне надежду, а потом идти трахаться с другими, это не слишком?! — Но я хотя бы не болтаю на сцене лишнего… — только и смог я возразить, слегка опешив от такой бурной реакции. После этих слов он вдруг резко успокоился и посмотрел на меня потухшим взглядом, который мне абсолютно не понравился. — Хорошо. Я всё понял, хён, и больше не буду переходить границ и болтать лишнего, — Иджон встал с дивана, но уйти не успел. — Стоять! Нихера ты не понял! — схватив его за руку, дёрнул резко на себя. Он попытался освободиться, но в итоге короткой борьбы, мы оказались в весьма пикантной позе — он оседлал мои бёдра, а я его крепко обнимал. Пока Иджон пытался справиться со своим смущением и моими руками, сердито и невозможно мило сопя при этом, я решил задать ему вопрос, который весьма и весьма меня волновал: — Ты правда сделал то, о чём сегодня сказал? Правда поцеловал меня, пока я спал? — Да какая разница? Отпусти меня! — он нервно облизнул губы. — Скажи мне — да или нет? — Да, — припечатал, наклонившись чуть ближе и глядя прямо мне в глаза. — А теперь отпусти. — Покажи мне, как именно поцеловал, тогда отпущу, — прижал его чуть сильнее на случай, если опять сбежать решит. А бежать пока рано, мы ещё не всё выяснили и ничего не решили. И я был уверен, что показывать он не будет, но не смог удержаться от просьбы. Ну, а вдруг всё-таки осмелиться? Застыв неподвижно на мгновение, Иджон вдруг весь сник, судорожно вздохнул и, неожиданно обняв, уткнулся мне в шею. — Кёниль, у тебя нет сердца, — отбросив все формальности, сдавленно зашептал он. — Зачем ты так? Ты же меня уже наказал, может, хватит на сегодня? Это… слишком жестоко. Я люблю тебя, давно уже… Ты вот меня сейчас обнимаешь и всё, чего я хочу в этот момент — чтобы так было всегда, чтобы не отпускал… Но я так устал, не могу больше. Может, я совсем идиот, но я не понимаю, чего ты хочешь от меня и хочешь ли вообще чего-то или просто развлекаешься… Ты старше, ты опытнее, так помоги мне, не мучай больше, реши уже что-нибудь для себя… Пожалуйста. Слушая его, я отчётливо, как никогда ранее, понимал, что я — настоящая сволочь. Влюблённая и самым наглым образом счастливая сволочь, потому что меня, кажется, и правда любят. А ещё он был так близко. Я чувствовал потрясающий аромат его кожи и с трудом сдерживался, чтоб не попробовать, наконец, её на вкус. — Скажи что-нибудь, пошли куда подальше или ещё что, — вернул меня с небес на землю Иджон. — а то когда ты так молчишь, мне не по себе. — Скажу, а ты слушай внимательно и не перебивай, — я запустил пальцы в его волосы, начиная мягко перебирать пряди, чтобы и его немного успокоить, и самому с мыслями собраться. — Я думал, что с твоей стороны это просто интерес, влечение, ну, может, влюблённость, и ждал, когда же это у тебя пройдёт. Только не прошло. А я сам и не заметил даже, как пропал. В тебе пропал… Я пытался с этим справиться, и у меня не вышло. Мне тяжело себя сдерживать, когда ты рядом… И у меня скоро будет вставать на каждый стаканчик с кофе из-за твоего дурацкого геля для душа. Где ты его только откопал, а? Иджон, не удержавшись, смешливо фыркнул и поднял голову, но обнимать не перестал. — Ну, хоть кому-то от этого весело, — перебравшись рукой на его шею и поглаживая её сзади, я продолжил: — А когда ты на сцене говоришь все эти двусмысленные вещи, я даже не знаю, люблю тебя или ненавижу в этот момент, и чего больше хочу: то ли убить тебя, гадёныша, на месте, то ли прямо там завалить и отыметь так, чтобы сил на болтовню не осталось… Послушай, я действительно люблю тебя. Но учти, малыш, я очень ревнивый и абсолютный собственник. Я не молоденький мальчик, и мне нужны стабильные и прочные отношения. И я не потерплю, чтобы какие-то подробности нашей личной жизни стали достоянием общественности. Намёк ты понял, я думаю. Фансервис — да, но ничего большего на публике. И наши с тобой отношения не должны никак сказываться на работе. Да ты и сам это понимаешь, я уверен. У нас есть обязательства, и мы должны в первую очередь учитывать их. Нам будет сложно. А тебе, возможно, будет сложно со мной… — Кёниль… — Я не закончил. Посмотри на меня, — он послушался, и, глядя ему в глаза, я сказал самое главное: — Иджон, если у тебя есть хоть малейшие сомнения, мы забудем этот разговор и сделаем вид, что ничего не было. Я был готов к любому ответу. И к тому, что он сейчас скажет, что, пожалуй, нафиг я ему не сдался. И к тому, что скажет, что согласен на всё. И к тому, что ему надо подумать. Да только Иджон ничего говорить не стал. Он просто, не разрывая зрительного контакта, начал наклоняться ко мне. И остановился, когда оставалось всего несколько сантиметров до того, чтобы его губы коснулись моих. Мне ничего не стоило притянуть его к себе и поцеловать, но тогда не факт, что я мог бы за себя ручаться, а так его стеснение хоть немного помогало пока держать себя в руках. Но не помочь ему я не мог. — Смелее, — шепнул прямо в губы, подавшись навстречу. Целовал он осторожно и практически невинно, был напряжён и, видимо, всё ещё не до конца верил, что действительно можно, что это не шутка, и ему за это не влетит. И инициативу отдал легко и, кажется, даже с облегчением, практически сразу расслабляясь и беспрепятственно впуская мой язык в свой рот. Я бы, наверное, мог целовать его бесконечно, поскольку оторваться от этих пухлых и потрясающе мягких губ было невероятно трудно, но тонкий запах проклятого кофе со сливками, смешанный с собственным ароматом Иджона, заставил меня прервать поцелуй и сделать то, что уже давно хотелось. Изучив поцелуями охотно подставленную шею, я оттянул ворот его безразмерной футболки, в которой он выглядел обманчиво хрупким, и провёл языком вдоль ключицы. И, кажется, я окончательно спятил, потому что на вкус тёплая гладкая кожа была сродни её же запаху — сладковатая, с чуть заметой терпкой нотой. Идеально. Настолько, что малыша хотелось просто облизать с головы до ног, чтобы убедиться, что он везде такой же вкусный. Желание и правда сделать это было велико, и чтобы сдержаться, я снова вовлёк его в поцелуй, забираясь руками под тонкую ткань и поглаживая по спине. Иджон с энтузиазмом мне отвечал, прижимался всё теснее и то и дело тихо постанывал. А когда поёрзал, устраиваясь удобнее, я отчётливо почувствовал, что он возбуждён. Однако, стоило мне стянуть с него футболку и лизнуть сосок, как он попытался отстраниться. — Стой, стой… Кёниль, подожди… — Что такое? — я слегка растерялся, ослабил хватку, и он тут же слез с меня. — Подожди, п-подожди… мне… — лепетал он на ходу, направляясь к двери. — Я быстро… — Да что такое? Я бы не сделал ничего… — Всё нормально, — не дал договорить Иджон, снимая полотенце с ручки. — Я… мне в душ надо. Я сейчас… Он ушёл, а я остался сидеть в компании со стояком. Дрочить категорически не хотелось, несмотря на возбуждение. Хотелось совсем другого. Но Иджони, похоже, пока не был готов разделить мои желания, поэтому и сбежал в ванную. Я бы не сделал с ним ничего такого, просто приласкал и помог снять напряжение, но, видимо, всё же слишком поторопился с этим и напугал его. Посидев пару минут, выключил телевизор и пошёл в спальню. Раздевшись, упал на постель, прихватив планшет, чтобы отвлечься и чтобы не скучно было ждать. Да так увлёкся, что заметил Иджона, только когда он забрал гаджет у меня из рук. И стоило мне взглянуть на него, как все мысли моментально вылетели из головы. В одном полотенце, обёрнутом вокруг бёдер, он выглядел офигенно и очень соблазнительно. А дальше я и вовсе потерял дар речи, потому что он забрался на кровать, сел на меня сверху и, склонившись, начал целовать мою шею. Было, конечно, очень приятно, но охренеть, как внезапно. Потом Иджон прикусил мочку уха, от чего по телу побежали мурашки, и заговорил срывающимся голосом, уткнувшись на сей раз мне в плечо: — Ты ведь не пойдёшь больше к другим? У тебя же есть я, и они тебе теперь не нужны… Я подготовился в ванной… ну, ты знаешь… Я, правда, не умею ничего, но научусь. Обещай, что не пойдёшь, — и он снова атаковал мою шею, впившись смачным и даже болезненным засосом, за который гримёры меня убьют.  — Ауч!.. Так, пока ты меня не загрыз, — он прекратил сомнительную ласку, а я тут же опрокинул его на постель и подмял под себя. — Скажи, ты правда думаешь, что признавшись тебе в любви, я буду спать с другими? — Нет, — стушевался Иджон и отвел взгляд. — Не знаю… Я никогда не знаю, чего от тебя ждать. Это было больно. Больно слышать и больно понимать, что он действительно боится того, что я могу вот так запросто изменить и предать. И надо признать — я сам виноват в этом. Похоже, мне придётся приложить усилия, чтобы он мне верил и не сомневался. — Маленький, прости меня, я виноват, знаю. Но мне не нужны другие, только ты. И тебе не надо спать со мной, если ты не готов. Я и так никуда не пойду и буду с тобой, — поцеловав его, хотел было лечь рядом, но меня решительно потянули обратно. — Нет, — он слегка покраснел. — я правда готов и хочу. Очень хочу. Кёниль, не отказывай мне… Чуть приподнявшись, он прижался к моим губам своими. — Ты точно уверен? — я слегка отстранился. Пока способность мыслить трезво меня не покинула, я должен был убедиться, что он и правда этого хочет. — Абсолютно, — Иджон искренне улыбнулся, впервые за вечер. Все сомнения полетели к чертям, его полотенце и мои боксеры отправились на пол, а смазка и презервативы на тумбочку у кровати. Красивый, стройный, гибкий, отзывчивый. Он открывался мне навстречу, подставляясь моим рукам и губам и позволяя ласкать и целовать себя, что я и делал с огромным удовольствием. И сам, может, ещё немного неуверенно, но охотно дарил ласки и поцелуи, отчего меня уносило в неведомые дали. Правда, всё-таки засмущался и ощутимо напрягся, когда я начал его поглаживать между ягодиц. Но я пообещал ему, что больно ни за что не сделаю, и он снова расслабился. Я никуда не торопился, действовал не спеша и нежно, подсказывая ему, что делать. Малыш мой был молодцом, слушался меня и почти не боялся, так что подготовка к самому главному для него прошла очень даже приятно. Да и проникновение было вполне безболезненным, и мой член в свою красивую попку он принял довольно легко. Только в начале зашипел сквозь зубы и зажмурился, но небольшая передышка и глубокий поцелуй его быстро утешили и успокоили. Он был такой узкий, что поначалу было даже как-то страшно двигаться, но как только Иджон привык ко мне, стало легче. Ну, а когда я нашёл нужный угол, стало ещё и гораздо приятнее, о чём отчетливо свидетельствовали его стоны и возбуждённый член. Но всё равно я старался брать его со всей возможной осторожностью. А видеть, что ему на самом деле хорошо со мной, было и вовсе особым наслаждением. Кончил он мне в руку, коротко вскрикнув и вцепившись пальцами в простынь. Мне же понадобилась ещё всего пара движений, чтобы последовать за ним за грань реальности… Иджони лежал в моих объятиях, жался ко мне сонным, ласковым и немного взъерошенным котёнком и только что не урчал. Я уж было подумал, что он и правда уснул, тем более поспать этот соня любит, а тут ещё и такой насыщенный событиями день, и хотел уже выключить свет и последовать его примеру, но он вдруг поднял голову и выдал: — Кёниль, я тебе соврал… — и замолчал. Я напрягся, но тут он продолжил: — Я не целовал тебя, пока ты спал. Хотел, но не решился. Ты простишь меня? Серьёзное выражение лица я удержал с трудом. — Даже не знаю. Ты меня обманул, вообще-то. Пожалуй, две недели будешь ещё и мусор выносить, — чмокнув в нос, улыбнулся ему мило. — Это нечестно, я же признался!.. Ну, Кёниль, — он умильно на меня посмотрел. — Да ладно, я пошутил. Спи уже, чудовище, — шлёпнув его по заду, дотянулся до лампы и выключил свет. — Ничего я и не чудовище, — завозился под боком Иджон, бурча себе под нос и закидывая на меня ногу. — Ну, может, только иногда, — он зевнул. — но зато любимое. Я не сдержался и хмыкнул. И вот ведь хрен с ним поспоришь, действительно любимое.