Чувства на замок

Не открывай, храни секрет, будь хорошей девочкой для всех. Закрой все чувства на замок…

Мэй дол­го вы­тира­ет сле­зы, сидя в са­ду, за­тем при­водит платье и прическу в относительный по­рядок. До­мой она воз­вра­ща­ет­ся нес­пешно, ста­ра­ясь не прих­ра­мывать. «Глупая Азула, — сердито думает она, пытаясь не морщиться от боли. — Глупая, глупая!» Сейчас самое главное незамеченной пробраться в дом, а уж там, в своей комнате, можно будет неспешно сменить платье на чистое и промыть рану. Мать не об­ра­ща­ет на нее ни­како­го вни­мания, она о чем-то ве­село раз­го­вари­ва­ет с да­мой в изыс­канных оде­яни­ях. Такие часто навещали их дом. — Хо­рошо по­иг­ра­ли с Азу­лой? — бро­са­ет с улыбкой она, ког­да Мэй ос­то­рож­но под­ни­ма­ет­ся на вто­рой этаж по ви­той лес­тни­це. — Прос­то от­лично, — ни­каких эмо­ций, ни­какой оби­ды. Она серь­ез­на и соб­ра­на, буд­то бы го­ворит с са­мим Лор­дом Ог­ня. Но краем глаза девочка все же замечает сузившиеся глаза матери и вздыхает. Разговора не миновать. Так и есть — не успела служанка принести ей чистое платье и лед из кухни, как в детскую ворвалась Мичи. И следа не осталось от ее наигранной веселости, она с обидой и непониманием смотрит на дочку. — Оставь нас, — приказывает она служанке, и та, кланяясь, уходит. — Ну? — спрашивает женщина. Тон у нее раздраженный. Мэй вскидывает брови и с недоумением смотрит на мать. — Я что-то не так сделала? — Разве я учила тебя быть такой невоспитанной? — ноздри женщины раздуваются от негодования. — Явилась вся испачканная… — Это потому что я упала… — Не перебивай, когда с тобой говорят старшие! — теперь Мичи уже прикрикивает на дочь, заставляя ту невольно вжаться спиной в кресло. Лишь бы отодвинуться от разгневанных глаз хотя бы на пару дюймов. — Не поздоровалась с леди Мэзуми… — дальше перечисляет она «грехи» дочери. — Та сделала замечание. Ты хоть представляешь, как мне было неловко за твое поведение? — Извини, мама, но мне сейчас немного неудобно раскланиваться, — она кивает на свою туго перебинтованную лодыжку. Теперь еще с неделю болеть будет, если не больше. Мать наконец-то решает снизойти до бед дочери. — Что случилось? — спрашивает она. Мэй прекрасно понимает, что вопрос этот задан не из-за родительской тревоги, а из-за желания узнать, не поссорилась ли она с кем-нибудь из этих влиятельных детишек, с кем ей приходилось играть по выходным. — Когда мы играли с принцессой во дворце… Азу­ла столкнула ме­ня с лестницы, и я неудачно упала, кажется, подвернула ногу, — бессвязно бормочет она, пряча взгляд. Не понимает, почему именно ей должно быть стыдно за жестокую проделку принцессы. Азула ведь не испытывает ни малейших мук угрызения совести сейчас. — Азу­ла толкнула те­бя? — гу­бы сцеп­ле­ны в од­ну тон­чай­шую ли­нию, в гла­зах мель­ка­ет ед­ва за­мет­ная тре­вога. — Не не­си че­пухи, она вос­пи­тан­ная юная ле­ди. На­вер­ное, ты прос­то пос­коль­зну­лась и… Мэй крас­но­речи­во мол­чит, прик­ла­дывая лед к ушиб­ленной ноге. Ей хо­чет­ся кри­чать от оби­ды и нес­пра­вед­ли­вос­ти, но она не произносит ни слова. Она даже никогда не по­выша­ет тон. Не может себе позволить этого. Будь хо­рошей де­воч­кой. — Ты сно­ва под­во­дишь ме­ня, Мэй, — мать вздыхает, и в голосе ее слышится разочарование. — Ты ведь зна­ешь, нас­коль­ко карь­ера от­ца важ­на для на­шей семьи. О чем я всег­да про­шу те­бя? — Не соз­да­вать проб­лем взрос­лым, — повторяет она заученную фразу безжизненным тоном. Мэй чувс­тву­ет се­бя фар­фо­ровой кук­лой в та­кие мо­мен­ты. Не­живой. — Вот и от­лично. Я отменю твои уроки на следующей неделе. Не стоит тебе появляться в столь неуважительном виде перед девочками из высшего общества. Но в следующее воскресенье ты сно­ва пой­дешь иг­рать с Азу­лой, ес­ли она приг­ла­сит, — Ми­чи вгля­дыва­ет­ся в ли­цо до­чери, но та не вы­казы­ва­ет ни еди­ной эмо­ции. Спо­кой­ная и ти­хая, та­кой она и нра­вит­ся ей. — Это же внучка са­мого Лор­да Ог­ня. Ду­маю, ты в сос­то­янии по­тер­петь ее шут­ки. — Да, мама. — Вот и отлично, — она машинально гладит дочь по голове, тем самым показывая, что своей покорностью Мэй заслужила ее одобрение. После ухода матери Мэй долго лежит на кровати, прокручивая в своей голове сцену своего унижения раз за разом. На глаза невольно наворачиваются слезы. Зуко видел минуту ее позора. Именно он и позвал маму Азулы. Только она могла усмирить свою не в меру раз­бу­шевав­шу­юся дочь. Мэй не хочется снова возвращаться во дворец на следующей неделе. Ей не хочется слушать хвастливые монологи Азулы о том, какой новый прием покорения огня она успела выучить. Не хочется в очередной раз становиться случайной жертвой ее проделок. Но мать никогда не оставляет ей выбора. Она давно успела привыкнуть к такой жизни. Весь следующий день Мэй проводит в постели. Ей непривычен такой ритм жизни, но нога все еще побаливает, а лекарь, которого вызвала Мичи, запретил девочке активничать в течение пяти дней, не менее. Она лежит на кровати и часами смотрит в потолок, не зная, чем занять себя. Вдруг Мэй вспоминает, как Зуко пытался метать свои кинжалы в саду: сначала внимательно прицеливался, высовывая язык от нетерпения, а затем резко бросал в цель, часто промазывая. У Зуко не хватало терпения довести дело до конца. Где бы ей раздобыть кинжал? Мать с ума сойдет, если увидит в ее комнате холодное оружие. А что, если… Мэй долго роется в ящике своего стола для каллиграфии и наконец-то извлекает перья — их кончики довольно-таки острые. «Пожалуй, сойдет», — довольно думает девочка. Она неумело прицеливается, и перо стремительно летит в противоположную стену. Пока получается неуклюже. Но ничего, у нее достаточно времени и терпения, чтобы научиться. А потом можно будет показать Зуко, как правильно это делается. Если у нее, конечно, когда-нибудь хватит смелости с ним заговорить.