Hopeless

«В человеческой жизни нет никакого смысла».

Это, в общем-то, за гранью и против правил морали, но Сакуя согласен с врагом. Жизнь бессмысленна, пуста, а он сам — безнадежен и так же охрененно пуст. Когда ты бессмертный вампир, который практически не чувствует боли и способен даже свободно разгуливать на свету, время тянется в часах безумно медленно, минуты перетекают в вечность, а стрелки дрожат и будто бы затормаживают собственный ход. Когда ты бессмертный вампир, ты привычен ко всем безумствам, а сердце твое холоднее осколка из арктического льда, неимоверно глупо это — влюбляться в человека. Особенно если у этого человека горячие руки и обжигающие улыбки. Сакуе кажется, что рядом с Махиру он плавится: плавятся ладони, оттаивают мимические мышцы, растекается по лицу уродливым швом вылепленная наспех улыбка. Все вокруг кажется мягким, будто пластилин, будто бы он может вылепить свой — правильный и честный — мир заново, как лепит на лице лже-улыбку. От улыбок этих потом ужасно болят скулы и ноют искусанные, все в трещинках и шрамах губы, но Сакуя все равно улыбается. Улыбка помогает ему запихивать глубже и глубже собственную безнадежную гниль: туда, где Махиру никогда ее не найдет. Улыбка помогает ему не расколоться изнутри и не рассыпаться на миллион осколков (вновь). Сакуя не может сломаться — ему все по плечу, если рядом Махиру. Сакуе нравится держаться с ним за руки, ловить своими губами эту невероятно светлую улыбку и бережно обнимать: Махиру — это счастье, суматошное и крикливое, родное. Счастье следует оберегать. Сакуя не помнит, когда ему в последний раз было так хорошо, да и было ли, но ему нравится это ощущение, пускай от "хорошо" с хрустом трескается и ломается сразу в трех местах что-то под ребрами. На правильно, хорошо, долго и счастливо он попросту не запрограммирован, не настроен и не дееспособен. И это, если честно, было бы обидно до слез, чувствуй Сакуя хоть что-нибудь. Будь он еще хоть на грамм живей. Махиру, кажется, предлагает куда-то сходить, а Сакуя тем временем замирает: в смеющихся карих радужках ему чудится целый мир. Мир Сакуи — это Махиру. Мир Сакуи — теплые карие глаза напротив. Сакуя гадает, что можно найти в его собственных глазах, помимо крови и локальных войн, если Махиру разглядывает их и вот так вот запросто улыбается. Сакуя думает: безнадежно. Сакуя хватается пальцами за футболку и сипло выдыхает: эй, сердце, ну давай, екни хоть разок, я влюблен, так почему же ты не стучишь? Сердце не отзывается: атрофировано и покрыто толстым слоем монтажной пыли. Любовь никого не может возродить. Махиру не святой. Сакую не спасти. Это все — аксиомы, выучи, деточка, наконец. Сакуя скрипит зубами, не позволяя улыбке разойтись по швам. Ему все еще нравится это щемящее чувство счастья, которое он не испытывает, но, кажется, дарит Махиру. Сакуя чертыхается. Все-таки, он безнадежен. Безнадежно влюблен в Махиру. И так же безнадежно м е р т в.